<<<В предыдущем отрывке>>>
— Как вас зовут?
— Аккорд Миксолид.
— Так какая помощь вам нужна, Аккорд Миксолид?
— Как это — какая?
— Ты на жизнь жаловался, дуралей, — Эрида села на диване, угрожающе нагнувшись вперед, — а не просил что-либо. Ни в начале, ни в середине, ни в конце. И как-то ты хорошо говорить умеешь. Зачем ты сюда пришел? Не к нам, а к Слушающим движущегося? А?
— Это… это возмутительно! — парень надулся, обратился к худому. — Почему я должен слушать эти обвинения, эти оскорбления? Я пришел за помощью, а не получать в свое направление оскорбление! Зачем вы терзаете меня вопросами? Лучше помогите!
— Что есть вопрос? — Неназванный сложил руки замком. Голос приобрел нотки загадочности, глаза прикрылись.
— Эм? — просящий помощи картинно, но искренне поднял брови.
— Я говорю: что есть вопрос? Банальное желание узнать какую-либо информацию посредством определенного порядка слов и интонаций? Попытка применить манипуляцию и вызвать нужные эмоции, использовав те же речевые и интонационные средства? Или вопрос — не более чем самоцель, трюк, способный придать важности чему угодно? Мне не хочется разбираться, какой вопрос ты задал. Я хочу узнать, какой ответ ты рассчитываешь получить. Очевидно, что ответ, нужный тебе. Но нужен ли такой ответ Ахерону, или мне, или Эриде, или Ангелу? И это единственный вопрос, который я задам: что скрывается за твоими вопросами? Ты не посмеешь ответить, ты напуган. Ты думал, что самый умный. Что самый разумистый. Что способен обратить все в свою пользу одними нужными словами. Можешь соглашаться, можешь отнекиваться. Это не имеет никакого значения. А теперь ответь: чем мы можем тебе помочь? Мы здесь именно для этого — давать надежду, помогать разрешать трудности, которые кажутся неразрешимыми… — Ахерон прервал соратника стоячим указательным пальцем.
— Нас не интересует ложь, нас не интересует правда. До тех пор, пока они не вредят истине, не выворачивают ее наизнанку, не подменяют собой друг друга. До тех пор, пока ложь и правда не скрывают отсутствие раскаяния. Пока они не покрывают злую, животную, безумную часть человеческого естества. Быть может, вам проще лгать, чем говорить откровенно. Быть может, вам стыдно. Быть может, вы слабы волей. Не важно. Не всякий способен на искренность. Искренность тяжела и требует чуткости. Порой ее не поднять, порой ее не понять, а порой — не увидеть. Нам нет дела до мелочных «политических» рокировок. Нам это просто не интересно. Мы этим пресытились. Пресытились, как никто другой. Поэтому говорите: в какой помощи вы нуждаетесь.
— Мне… мне… Мне требуется ночлег и защита. Слушающие движущегося не отпускают своих «божков».
***
Два часа спустя.
— Эй, пятнистый, — Эрида окрикнула соратника, отодрав доску от оконной рамы.
— Чего тебе? — недовольно спросил Неназванный и продолжил сооружать порог. Он работал быстро, яростно, точно.
— Да так, ничего, — она небрежно откинула доску на тротуар. Это был пятый гулкий удар. — Эй, шнырь, не трожь доску! — Появившийся из бездны переулков горбатый нищий выпрямился и смылся. — Дуралей, все-таки стащил! — Эрида сплюнула достойных размеров сгусток слюны. — Ах да, пятнистый, — голой кожей женщина облокотилась на торчащие гвозди, засунув руки под набедренную повязку. Гвозди же скрипнули, но поддались и выдавились. Где-то в доме послышалось падение металлического. — Зачем ты увязался за Ахероном?
— За общением пытаешь скрыть лень?
— Какой ты въедливый!.. Но в целом — да.
— Если это единственная причина, то продолжай избавляться от досок. У тебя хорошо получается.
— Нашел, чем меня хвалить, пятнистый. — Она взглянула на далекие, подернутые туманом небоскребы. Она была зла. Ей не хотелось заниматься этой ерундой. Она жаждала творить бесчинства, калечить и убивать. А не отрывать иссохшие доски. — Мне эта дрянь не нравится. Я лучше просто постою. И посмотрю на тебя. Нет ничего лучше лени. Но вдвойне хороша лень, окруженная чужой работой. Так зачем ты увязался за Ахероном?
— Если вдвойне лень хороша, окруженная чужой работой, то трижды хороша, если лентяй отвлекает работягу.
— Такая лень бесценна, пятнистый. Такая лень бесценна…
— Займись уже делом.
— Знаешь, а я ведь хочу ударить тебя по лицу. Ногой, со всей силы. Хочу погрузить свои кости, обмотанные мясом и кожей, тебе в черепушку. Сделать месивом твой нос, выбить тебе зубы, раздавить твои глаза. Продавить голову до самого позвоночного столба. А затем медленно, слышишь, ме-е-е-едленно смещать твои межпозвоночные диски, сжимая их между пальцев. Однако я в который раз спрошу: зачем ты увязался за Ахероном?
— По той же причине, что и ты.
— Что ты знаешь о моих причинах, несчастный?! — паническая злоба исказила ее лицо, хищный нос затрепетал, готовясь клюнуть и оторвать ломоть мяса. Лимонные глаза были готовы сверлить недра.
— «Несчастный»? Не думал, что ты знаешь это слово, Эрида. Но раз ты его знаешь, значит, знаешь и что такое «обреченность», что такое «отчаяние», что такое «бессмысленность». Эрида, не так ли? — он воззрился на нее странным взглядом и вернулся к работе.
Эрида задумалась. Она не знала, как трактовать этот взгляд. Презрение? Не похоже. Он никого не презирает. Даже ее. В этом он подобен Ахерону. Такой же треклятый образец благодетели, от которого кишки сворачиваются и просят очиститься. Быть может, издевка? Очень похоже на издевку. Очень. Но нет. В его взгляде не было злобы, не было… не было темноты. Он обратил свой взор на нее не с целью унизить, навредить. Тогда с какой целью. С какой? Точно! Он хочет ее помучить! Страдает сам, поэтому несет страдание другим. Но не напрямую. Чтобы не заподозрили, чтобы не догадались. Но она — Эрида — догадалась. Не такой уж и загадочный, продуманный, ведь она поняла его взгляд. И она ответит ему тем же. Но лучше словами. Ей нравится, как звучит голос ее связок, когда она ими работает. Когда дает в них злость, и они начинают хрипеть и клокотать, клокотать и хрипеть…
— Ей-ей. — Трое уродливых мутантов, одетых в мешковину, стояли гуськом. У первого две лишние руки росли из лопаток. Второй имел четыре глаза и два носа. Третий удостоился десятка лишних пальцев. Все были усеяны волдырями.
— Что вам нужно? — Неназванный отложил молоток, выпрямился и подошел к группе.
— А ради разговора со мной даже стучать не перестал… — Эрида сплюнула еще раз, но ответа не было.
Заглавный мутант, доходивший гиганту до груди, задрал голову, оголив болезно-желтую шею:
— Я брат Бахъ, это, — он указал на второго, — брат Вивальдино, а это, — он указал на третьего, — брат Гэйдель. Мы скромные служители второго ранга в учении Слушающих движущегося. У нас есть все основания подозревать, что наш спящий божок скрывается в этом доме. Отнекиваться, юлить и грешить против истины бессмысленно. Наши основания железны, как вера. А вера наша непоколебима. Это вне сомнений.
— Вы здесь, чтобы говорить или брать силой?
— Мы отим одного — жить по заветам спящего божка. Что бы он ни приказал, все будет исполнено. Можете быть уверены, мы здесь не для того, чтобы умерщвлять. Умерщвление не главное в нашем учении. Однако ж это не значит, что мы не готовы умереть за веру или, в случае провала переговоров, забрать нашего спящего божка силой. С кем мы можем это обсудить?
— Со мной.
— А вы кто?
— Тот, с кем вы будете говорить. И когда вы будете достаточно убедительны, я пропущу вас поговорить с тем, за кем будет последнее слово.
— Что ж… — брат Бахъ осмотрел гиганта еще раз, пристальнее. — Вы производите впечатление разумного… человека. Мы будем говорить сначала с вами. Но как к вам обращаться?
— Неназванный.
— Неназванный? Хм, редкое, даже единичное имя. Я очу вам кое-что показать, Неназванный, только не дергайтесь. Я не собираюсь причинять вред ни вам, ни ей. Только показать серьезность наших намерений.
— Бла-бла-бла-бла!..
Брат Бахъ извлек нож с темно-зеленым и кривым лезвием. За ним последовали остальные братья.
— Это — ритуальный нож из кости неопитекантропа. Рукоять сделана из меди, обмотка — из кожи с черепа жеребенка. Его значение в нашем учении — символ решимости. Взирайте! — брат Бахъ отсек себе указательный палец, не поморщился, не зажмурился. Хлынула кровь. Брат Вивальдино и брат Гэйдель подступили к отрубленному пальцу и сотворили то же самое с собой. — Это больно. Но боль — ничто. Важна только воля спящего божка. Наши раны горят и кровят, Неназванный, у нас не более десяти минут. Так что начнем. Что вы еще хотите услышать от нас, чтобы мы могли обсудить освобождение спящего божка? Или мы и так достаточно убедительны? — Гигант не ответил — он сел на корточки, издал трагичное и протяжное «Эх-х-х». Поднял из алой вязкой лужи три пальца, еще теплых, еще кровоточивых.
<<<Продолжение следует>>>
<<<Рассказ целиком>>>
