Каролина-Текла-Розалия Адамовна графиня Ржевусская, Собаньская, Витт, Чиркович, Лакруа. Антигерой эпохи Пушкина
/Материал подготовлен на основании статьи ДФМН В.М. Фридкина в журнале «Наука и Жизнь» №12 1988г. «Записки Каролины Собаньской» и статьи «Милый демон» в газете «Загадки истории»./
30 января 1829 года в письме к Н.Н Раевскому (известном как наброски к предисловию «Борису Годунову») Пушкин писал о Марине Мнишек: «Она волнует меня как страсть. Она ужас до чего полька, как говорила кузина госпожи Любомирской». Кого имел в виду Пушкин? Т.Г.Цявловская ссылается на Анну Андреевну Ахматову, которая, видимо, впервые предложила, что «кузина госпожи Любомирской» - это Каролина Собаньская и что французское слово «cusine» в данном случае обозначает не только двоюродную сестру, но вообще родственницу.
Это же предположение мы встречаем и в примечаниях к «Наброскам», публикуемом в Полном академическом собрании сочинений Пушкина. Впрочем, о том, что Каролина Собаньская была в родстве с Любомирскими, свидетельствует и Ф.Ф Вигель в своих воспоминаниях, когда пишет об образовании Собаньской: «Она ещё девочкой получила его в Вене у родственницы своей, известной графини Розалии Ржевусской, дочери той самой княгини Любомирской, которая во время революции погибла на эшафоте за беспредельную любовь к Франции».
И вот я держу в руках записку (В.Ф.) свёрнутую в маленький бумажный конвертик. В конвертике – засушенный цветок. Записка написана по-французски рукой Каролины Собаньской. Вот её перевод: «Подарок Ядвиги Любомирской в день моего отъезда из Одессы 265 июня (по старому стилю) 1848». В авторстве Собаньской нет сомнений. Записка только что выпала из дневника, который она заполнила с 1822 по 1843 год в России.
А ныне этот дневник находится в Париже в библиотеке d`Arsenal, в которой я (В.Ф.) её и нашёл. Внешне дневник напоминает альбомы, бывшие в моде в XIXкожаный коричневый переплёт, медный замок на обрезе (ныне он сорван). В дневнике около 300 страниц, но заполен он только наполовину. Записи большей частью по-французски и лишь изредка по-польски. Перед каждой записью дата. Кроме дневника, в библиотеке имеется принадлежавший Собаньской переплетённый том адресованных ей писем. Их автор - княгиня Анна Сергеевна Голицына, урождённая Всеволожская.
Я смотрю, не отрываясь, на подарок госпожи Любомирской. За 140 лет цветок хорошо сохранился, его краски не выцвели: жёлтые лепестки, зелёный стебель и листья. Этот июньский полевой цветок расцвёл где-нибудь на лужайке, на месте нынешних фонтанных дач. А может быть, он вырос в Кореизе, в имении Анны Сергеевны Голицыной, где Собаньская прожила несколько лет. Пани Любомирская сорвала его и подарила своей «кузине», навсегда покидавшей Одессу, Россию. Пусть вдали от этих мест Каролина вспоминает прекрасные «берега Тавриды».
Прекрасны вы, брега Тавриды,
Когда вас видишь с корабля
При свете утренней Киприды,
Как вас впервой увидел я;
Вы мне предстали в блеске брачном;
На небе синем и прозрачном
Сияли груды ваших гор,
Долин, деревьев, сей узор
Разостлан был передо мною.
Неизвестно, знала или помнила эти стихи «кузина госпожи Любомирской подарок». Уж, во всяком случае, Каролина Собаньская не была сентиментальной. И всё-таки… И всё-таки она сохранила, этот странный, хрупкий подарок. Может быть он напоминал ей блестящее общество одесских поклонников, музыкальные вечера в её салоне, Мицкевича, Пушкина… Кто знает? Так или иначе цветок сохранился, и я (В.Ф.) держу его в руках и ещё я ясно понимаю: «кузина», упомянутая Пушкиным в письме Раевскому, - это действительно Каролина Собаньская.
И прежде чем рассказать, как я (В.Ф.) нашёл дневник и эту записку с цветком, стоило бы вспомнить, при каких обстоятельствах дневник оказался в Париже, в библиотеке d`Arsenal. А для этого надо вспомнить жизнь этой женщины, жизнь удивительную и страшную. Об этой жизни многое уже известно. И в чём-то нам помогут найденные дневниковые записки.
Каролина-Розалия-Текла Адамовна Собаньская (урождённая графиня Ржевусская) родилась в 1794 (93) году в семье предводителя дворянства Киевской губернии, буквально через пару месяцев, как её родственница – княгиня Любомирская была казнена месте с французской экс-королевой Марией Антуанеттой. Сполохи революции были видны даже из Киева, а потому аристократы Ржевусские, несмотря на своё польское происхождение, вполне успешно сотрудничали с российскими властями. Весьма показательна в этом отношении судьба двух братьев Каролины – Генриха и Адама. Первый из них стал известным литератором и выступал в своих произведениях как противник польской независимости. Адам в 1831 году храбро рубился со своими мятежными соотечественниками, за что позднее получил генеральские эполеты.
Сёстры Каролины – Паулина и Эвелина – по своей внешности составили ей достойную конкуренцию. Паулина вышла замуж за известного одесского негоцианта Ивана (Яна) Ризнича. Мужем Эвелины стал крупный землевладелец Ганский, а после его кончины – сам Оноре де Бальзак, автор «Человеческой комедии».
Каролину по достижении совершеннолетия выдали замуж за деньги, а точнее – за графа Иеронима Собаньского, подольского помещика, сумевшего увеличить наследственный капитал благодаря успешной торговле зерном. Молодая жена родила своему мужу (который был на 30 лет её старше) дочку Констанцию, после чего отдалась радостям жизни, и вскоре разошлась с ним.
В 1821 году в Киеве состоялась её первая встреча с Пушкиным, хотя тогда всё ограничилось обычным светским знакомством. А вот через два года в Одессе, по мнению пушкинистов, имела место «хотя и кратковременная, но бурная вспышка чувственной страсти». Незадолго до собственной свадьбы в одном из своих писем поэт заверял Собаньскую: «Вам обязан я тем, что познал всё, что есть самого судорожного и мучительного в любовном опьянении, и всё, что есть в нём самого ошеломляющего».
С другой стороны, любовники расстались достаточно быстро. Пани Каролина сменила ещё нескольких поклонников, пока в 1825 году не остановилась на генерале Иване Осиповиче де Витте. Отец Ивана де Витта служил комендантом в сильнейшей на Западной Украине Каменец-Подольской крепости, а мать была любовницей князя Потёмкина и участвовала в придворных интригах общеевропейского масштаба. Именно благодаря её связям сына удалось пристроить в российскую гвардию.
Каролина ещё в 1819 году сошлась с влиятельным графом Иваном Осиповичем Виттом и стала его неофициальной женой и сотрудницей.
Иван Осипович дослужился до полковника, а в 1809 оду неожиданно для всех поступил на французскую службу. Буквально накануне наполеоновского вторжения он предстал пред Александром I с целым ворохом секретных бумаг и вышел из царского кабинета уже генерал-майором.
Князь Багратион отзывался о Иване Осиповиче с солдатской конкретностью: «Лжец и двуличка, хотя и полезен на службе…». После окончания Наполеоновских войн де Витт стал командующим резервным кавалерийским корпусом, что фактически являлось прикрытием для его настоящей должности начальника политического сыска на Украине и в Новороссии. Именно тогда и началось его «творческое содружество» с Собаньской, ставшей для него официальной любовницей и верно помощницей. Витту помогали её очарование, ловкость, успех в обществе, её природный ум.
Она собирала вокруг семя отборное общество, где один из офицеров князь Антоний Яблоновский, «проболтался» о связях между борцами за польскую независимость и тайными русскими офицерскими организациями. Также Витт получил ниточку, потянув за которую, сумел выйти на Южное общество Витт, начальник военных поселений в Новороссии, проник в Южное тайное общество и выдал Александра и Николая Раевских, Михаила Орлова, В.Л. Давыдова.
Летом 1826 года через своего агента Бошняка он организовал тайную слежку за Пушкиным в Михайловском. Не будь у него этих сведений, и, вполне возможно, восстание декабристов на Украине развивалось бы по иному сценарию. Тогда же, летом 1825 года закрутился роман Собаньской с Адамом Мицкевичем, от которого, впрочем, она ничего интересного не узнала, и отвергла его.
Вигель описывает её блестящий салон в Одессе, который в 1827 году посещал Пален, Потоцкий, наиболее аристократические русские и польские семьи». Вигель вспоминает: «Из Вознесенска, из военных поселений приезжали к ней на поклонение жён генералов и полковников, мужья их были перед ней на коленях. Собаньская была самой красивой из всех живших в Одессе полек… безмерно весёлая, любительница изящных искусств, прекрасная пианистка, она была душою общества». Однако тайная жизнь Собаньской не была секретом для некоторых наиболее проницательных её знакомцев. Вот что пишет о ней уже в то время язвительный Вигель: «Я так много распространился об этой женщине, во-первых, потому, что она была существо особого рода, и потому ещё, что в доме её находил большую отраду.
Из благодарности питал я даже к ней нечто похожее на уважение, но когда несколько лет спустя узнал я, что Витт употреблял её сериозным образом, что она служила ему секретарём сему в речах столь умному, но безграмотному человеку и писала тайные его доносы, что потом из барышей поступила она в число жандармских агентов, то почувствовал необоримое от неё отвращение. О недоказанных преступлениях, в которых её подозревали, не буду и говорить. Столько мерзостей скрывалось под щеголеватыми её формами.
Пути ссыльного Пушкина и Собаньской пересекаются впервые, по- видимому, в феврале 1821 года в Киеве, куда Пушкин ездил из Каменки на помолвку Екатерины Раевской в Михаилом Орловым. Видимо, тогда поэт ею увлёкся. Они встречаются и в Одессе. Об увлечении Пушкина Собаньской видно из его письма Александру Раевскому, написанного в октябре 1823 года.
У нас нет документальных оснований утверждать, что уже тогда, в Одессе, общаясь с Пушкиным, Собаньская выполняла в отношении поэта какие-то поручения Витта. Об её отношениях с другим влюблённым в неё поэтом, Мицкевичем, можно судить определённее. В 1825 году в Одессе Мицкевич посвятил Собаньской «О если б ты лишь день в душе моей была», страстное признание в любви. Любовь поэта не помешала Собаньской быть помощницей Витту и на этот раз. Мария Мицкевич (дочь поэта) со слов отца в последствии рассказывала, как летом 1825 года вместе с Каролиной в компании её брата Генрика Ржевусского, Иеронима Собаньского и Витта Мицкевич совершил морское путешествие из Одессы в Крым.
На корабле, за будущим автором «Крымчких сонетов» внимательно следил некто, представившийся Мицкевичу немецким учёным-энтомологом. Это был Бошняк. Уже вернувшись в Одессу, Мицкевич встретил у Витта того же Бошняка в мундире с орденами. Дочь Мицкевича записала реплики, которыми тогда де обменялись Мицкевич и Витт. «Кто же наконец этот господин? Я полагал, что он занимается только ловлей мошек». «О да,- ответил генерал,- он нам помогает в ловле мошек всякого рода».
Прошло три года. Оба ссыльных поэта вернулись сначала в Москву, потом в Петербург. В апреле – октябре 1928 года они встречаются в петербургском салоне Собаньской. Год спустя в ноябре – декабре 1829 года, вернувшись в Петербург из Арзрума, Пушкин вновь застаёт в столице Собаньскую. Страсть с новой силой охватывает его. 5 января 1830 года он записывает в её альбом посвящение. Видимо, оно было ответом на просьбу Собаньской украсить её литературный альбом своим именем.
Что в имени тебе моём?
Оно умрёт, как шум печальный
Волны, плеснувший берег дальний,
Как звук ночной в лесу глухом.
Оно на памятном листке
Оставит мёртвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.
Что в нём? Забытое давно
В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных.
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его тоскуя;
Скажи, есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я.
До нас дошли черновики двух писем Пушкина, отправленных Собаньской почти месяц спустя. В одном из этих писем Пушкин писал: «Я могу думать только о вас…Хотя видеть и слышать вас составляет для меня счастье, я предпочитаю не говорить, а писать вам. В вас есть ирония, лукавство, которые раздражают и повергают в отчаяние. Ощущения становятся мучительными, а искренние слова в вашем присутствии превращаются в пустые шутки. Вы – демон…» Вот строки из другого письма:
«Я рождён, чтобы любить вас и следовать за вами… меня прельщает и оживляет одна лишь мысль о том, что когда-нибудь у меня будет клочок земли в Крыму. Там я смогу совершать паломничества, бродить вокруг вашего дома, встречать вас, мельком вас видеть…»
Наверняка не догадываясь о двойной жизни Собаньской, Пушкин словно предчувствует её судьбу: годы изгнания, проведённые в обнесённом кипарисами доме Голицыной в Кореизе. А самому Пушкину предчувствие изменяет. Ему не довелось вернуться в Крым и бродить вокруг этого дома. Судьба уготовила ему другое. Четвёртого марта Пушкин как будто неожиданно покидает Собаньскую, уезжает из Петербурга в Москву и уже 6 апреля просит руки Гончаровой.
И по случайному совпадению в этот же день в «Литературной газете» публикуется пушкинское посвящение Собаньской. От Собаньской – к Гончаровой. От отчаяния, и инстинктивного страха, - «мучительный ощущений» - к прочному и верному чувству. От демона – к мадонне. И всё же… В середине июля 1830 года, через два месяца после помолвки, Пушкин покидает Москву также неожиданно, как в Марте он оставил Петербург.
Он едет в Петербург и возвращается в Москву к невесте лишь через месяц. Т.Г. Цявловская предполагала, что Пушкин ездил к Собаньской. Она писала: «Нам неизвестно, была ли летом 1830 года Собаньская в Петербурге и общался ли с ней Пушкин в то время. Но эта возможность представляется нам очень вероятной. Дневник Собаньской из библиотеки d`Arsenalсодержит несколько записей, сделанных в июле в Петербурге. Да, Собаньская была в это время в столице. По крайней мере на этот вопрос теперь можно ответить утвердительно.
Понимала ли Собаньская тогда или позже, что стихи и письма Пушкина приобщили её к вечности? Из её дневника это никак не видно упоминаний о Пушкине в нём нет. И к этому мы ещё вернёмся. И ещё вопрос. Не стола ли в зиму и весну 1829 – 1830 годов за Собаньской и Пушкиным тень генерала Витта? И Т.Г. Цявловская А.А Ахматова убеждены в этом.
Вот что писала Ахматова: «Трудно предположить, что существо, занимавшееся предательством друзей и доносами в середине 20-х годов и в начале 30-х, именно в зиму 1829/30 гожа была далека от этой деятельности. А если она находилась в связи с III отделением, невероятно, чтобы у неё не было каких-либо заданий, касающихся Пушкина. Из письма Собаньской Бенкендорфу следует, что она писала ему до польского восстания, т.е. до 1831 года… Значит, означенная Каролина писала Бенкендорфу в то время, когда встречалась с Пушкиным».
После подавления польского восстания 29 августа 1831 года Витт назначен военным губернатором покорённой Варшавы, куда переезжает и Собаньская. Выполняя поручения Витта, Собаньская легко проникает в польскую революционную среду, предавая активных участников освободительного движения.
Однако, несмотря на старания Собаньской, царское правительство ей не слишком доверяло. Когда Паскевич, царский наместник в Польше, обратился к царю с предложением о назначении Витта председателем временного правительства, Николай отказал. Мотивируя это таким образом: «Назначить Витта председателем никак не могу самое невыгодное положение, ибо, женившись на Собаньской, он поставил себя в самое невыгодное положение, и я долго оставить его в Варшаве никак не могу.
Она самая большая и ловкая интриганка и полька, которая под личиной любезности и ловкости всякого уловит в свои сети и Витта будет за нос водить…». В том же году Собаньскую по высочайшему повелению отзывают из Варшавы. Непосредственным поводом для этого послужил «провал» в Дрездене. Витт поручил ей слежку за полькой революционной эмиграцией в Дрездене.
Вот как пишет об этом сама Собаньская в письме к Бенкендорфу осенью 1828 года: «Моё общество составили семья Сапега…, Потоцкий, сын генерала, убитого 29 января, Князь Любомирский и некий Красинский, подданный короля прусского. Этот последний, имевший ранее в Закрошиме портфель министра иностранных дел, стоявший во главе польского комитета в Дрездене, находившийся в постоянных отношениях с кн. Чарторыжский и всеми польскими агентами, был ценным знакомым. Так как он был ограничен и честолюбив, я легко смогла захватить его доверие». Витт, однако совершил оплошность, не предупредив Шредера, русского посла в Дрездене, о миссии Собаньской.
А тот заподозрив Собаньскую в польских симпатиях, донёс о ней Николаю. Вот так Собаньская оказалась в опале и не удел. В уже упоминавшемся письме к Бенкендорфу Собаньская умоляет шефа жандармов вернуть ей доверие, перечислят свои заслуги перед IIIотделением и, как бы оправдываясь, пишет о своём презрении к Польше («глубокое презрение, испытываемое мною к стране, к которой я имею несчастье принадлежать»). Нет меры её отчаянию. «Вам известно, генерал, что у меня в мире нет больше ни имени, ни существования, жизнь моя смята, она окончена…». Нет имени? Но что ей в имени?.. Впрочем, у Собаньской (этого она ещё не знает) будет ещё несколько новых имён…
В 1836 году Витт бросил Собаньскую. Она находит приют в Крыму, в Кореизе, в доме княгини Анны Сергеевны. Об этом рассказывают её дневниковые записи. В одной из страниц вклеена картинка, вид Кореиза с падписью «Кореисъ». За 1836 год есть в дневнике есть несколько записей, некоторые по-польски, но больше по-французски. Есть и французские стихи.
В этих записках преобладает мрачное настроение: разочарование, одиночество, жалобы на судьбу, думы о хлебе насущном, страх перед будущим. Впрочем, одиночество продолжалось недолго. В том же году Собаньская выходит замуж за адъютанта Витта Стефана Христофоровича Чирковича и становится мадам Чиркович. Первое дело Чирковичи жили в Умани Киевской губернии. Там же был сделан ряд записей в дневнике, туда же адресовались письма Голицыной. В 1838-1839 годах Чирковичи живут в Кореизе. Через несколько лет Ч.К Чиркович скончался. И тогда Собаньская навсегда покидает Россию., уезжает в Париж.
Её записи в дневнике обрываются раньше. Последняя запись сделана в Одессе 7 января 1843 года. В этом дневнике, который Собаньская вела в России больше20 лет, ни нашлось места ни Мицкевичу, ни Пушкину. Даже в записи 13 марта 1830 года, после неожиданного и стремительного отъезда Пушкина из Петербурга, нет и следа той душевной бури, которую пережил Пушкин, нет отклика на его любовь. И летом того же года, когда мечущийся поэт, уже после помолвки вернулся в Петербург, дневник хранит о Пушкине молчание. Почему? Одну из версий предлагает А.А. Ахматова, хотя она, конечно, не подозревала о существовании у Собаньской дневника.
«То, что Собаньская, дожив до 80-х годов, так глухо молчала о Пушкине, - mauvais signe» (дурной знак). Женщина, которая ещё в России собирала самые редкие и труднонаходимые автографы (тюремный автограф Марии Антуанетты, <автограф> Фридриха II…) и, очевидно, знала им цену, не сохранила безумные письма Пушкина. Как стало известно сравнительно недавно, уже в самом начале 30-х годов она была агенткой Бенкендорфа. Очень вероятно, что и к Пушкину она была подослана и боялась начинать вспоминать, чтобы кто-нибудь чего-нибудь не вспомнил. Это, как известно, сделал Вигель для одесского периода её жизни».
Дневник Собаньской из библиотеки d`Arsenalневольно наводит на мысль ещё об одной загадки. Известно, что у Собаньской был альбом с автографами. Тот самый в которой Пушкин вписал 5 января 1830 года своё послание «Что в имени тебе моём». Этот альбом видел Крашевский у Собаньской в 1843 году. Впоследствии, в начале 30-х годов, альбом Собаньской, вместе с автографом Пушкина был найден Базилевичем в Киеве. Как же случилось, что Собаньская, уехав из России, увезла свой дневник, но оставила бесценный альбом с автографами?
Т.Г. Цявловская связывала отъезд Собаньской в Париж с тем, что овдовела её сестра, Ева Ганская, которая была замужем за Бальзаком. Из записки Собаньской, хранящейся в её дневнике, видно, что это не так, что уехала она значительно раньше, 26 июня 1848 года.
В Париже Ржевусская, Собаньская, Витт, Чиркович вновь обретает новое имя. Она выходит замуж за французского поэта Жюля Лякруа (1808-1887). В дневник Собаньской вложена нарядная открытка с надписью по-французски.
Вот её перевод: Мадам Каролина Чиркович, урождённая графиня Ржевусская, имеет честь сообщить о своей свадьбе с господином Жюлем Лякруа. Париж, 6 ноября 1851 года». Имя Собаньской в этом объявлении не упоминается. Так и кажется, что здесь, в Париже, ей хочется оградить себя от прошлого двумя новыми именами Невеста была старше жениха на 14 лет.
Поэт Жюль Лякруа был родным братом писателя и историка Поля Лякруа (1806-1884), библиотекаря d`Arsenal. Это и объясняет, почему дневник Собаньской впоследствии оказался именно там. Через много лет в 1872 году, Жюль Лякруа выпустил стихотворный сборник «Позорный год», где в одном из сонетов воспел свою жену. В этом году Собаньской исполнилось 78лет, и это любовное поэтическое послание, видимо, было уже последним… Судьба оказалась суровой и к поэту Жюлю Лякруа: он ослеп, и Собаньская прожила со слепым мужем 13 лет.
А теперь об истории самой находки. Она началась в 1982 году, когда я (Владимир Фридуин) познакомился в Париже с Георгием Михайловичем Воронцовым-Вельяминовым, правнуком Пушкина и страстным пушкинистом. Георгий Михайлович происходил от старшего сына Пушкина, Александра Александровича, вырос и получил образование во Франции.
Но нашу страну любил, как ворую родину, часто приезжал поклониться могиле своего великого прапрадеда в Михайловском. Был он известен и своими исследованиями по Пушкину, которые публиковал в советских журналах. В один из парижских вечеров в своей квартире на улице Ализья он рассказал мне об удивительной находке – записках Каролины Собаньской. Просмотредв её записки, Георгий Михайлович, вынес твёрдое убеждение, что это была не только умная и талантливая, но одинокая и глубоко несчастная женщина, потерявшая себя в жизни.
«Вспомнит, хотя бы этот цветок или память о Крыме, которая встаёт с каждой страницы её записок. Её отношении с Пушкиным – удивительный эпизод пушкинской биографии. Пушкин называл её демоном, он страстно любил её и боялся. Его тянуло к ней, как мотылька тянет к огню, но в какой-то момент что-то оттолкнуло его от Собаньской. Скорее всего это было предчувствие, которым он бал так наделён. Ведь он ничего не знал о её тайной жизни». Георгий Михайлович задумался, как будто что-то вспоминая: «знаете, когда я думаю о доверчивости Пушкина, его незащищённости, мне вспоминаются строчки из стихотворения покойного вашего Высоцкого:
«Поэты ходят пятками по лезвию ножа
И режут в кровь свои босые души».
Георгий Михайлович тогда сказал, что собирается поработать над записками и рассказать о них. А когда в конце 1882 года в Москву пришло неожиданное известие о его скоропостижной смерти, я вдруг вспомнил, что так и не поинтересовался, в каком парижской архиве он нашёл записки Собаньской. Об этом я узнал только шесть лет спустя от его дочери Надежды Георгиевны Воронцовой-Бэр, когда снова приехал в Париж.
В той же квартире, на улице Ализья в креслах у старого торшера под знакомой мне картиной, изображавшей дуэль Ленского с Онегиным мы долго говорили об её отце. Тогда она и рассказала мне о библиотеке d`Arsenal, которой долгие годы заведовал шурин Собаньской. Там я и нашёл записки «кузины госпожи Любомирской» и засохший цветок, которой она сберегла, как память о России… Этот засохший цветок. Выпавший из старого кожаного переплёта, невольно напомнил мне «Цветок» Пушкина, адресат которого неизвестен:
Цветок засохший безуханный
Забытый в книге вижу я;
И вот уже мечтою странной
Душа наполнилась моя:
Где цвёл? Когда? Какой весною7
И долго ль цвёл? и сорван кем,
Чужой, знакомой ли рукою?
И положен сюда зачем?
На память нежного ль свиданья,
Или разлуки роковой,
Иль одинокого гулянья
В тиши полей, в тиши лесной?
И жив ли тот, а та жива ли?
И нынче где их уголок?
Или уже они увяли,
Как сей неведомый цветок.
Увяли, как сей неведомый цветок… В одном из писем к Собаньской Пушкин предсказывал ей: «Но вы увянете; эта красота когда-нибудь покатится вниз, как лавина. Ваша душа некоторое время ещё продержится среди стольких опавших прелестей – а затем исчезнет и никогда, быть может, моя душа, её боязливая рабыня, не встретит её в беспредельной вечности».
Каролина Собаньская умерла в Париже в 1885 году в возрасте 91 года. Я слышал, что она похоронена на Монпарнасском кладбище, но, как ни старался, могилы её разыскать так и не смог. Бродя между могил и памятников, я вспомнил письмо Пушкина Собаньской и подумал, что исчезла не только её душа, но и земной след этой женщины.
Подготовил Борис Евдокимов
2020