Давным - давно, в середине 70-х, я, будучи студенткой, в летние каникулы, отправилась в Ригу, в гости к тете, которая приехала в этот город после войны с мужем- военным, по назначению, да так они и остались там.
В купе поезда «Москва – Рига», со мной ехала пожилая женщина. Как водится попутчикам, мы познакомились, разговорились. Нашлась и общая тема – красивая посуда. Выяснилось, что Елизавета Петровна, так звали женщину, работала на РФЗ – рижском фарфором заводе. Потом разговор зашел о семье, о детях. И вот какую историю, рассказала мне Елизавета Петровна.
Это случилось в 1943 году. Окна цеха, где работала Елизавета Петровна, выходили на железнодорожный тупик станции Рига-товарная. Вдруг работницы услышали за окнами отчаянный детский крик. Дети кричали на разные голоса: «Мама! Мате! Маминя!»
Испуганные женщины столпились у окон. Внизу стоял эшелон. В зарешетчатых окошках вагонов они разглядели изможденные детские лица с черными, запекшимися ртами.
Чьи это дети? Почему они так кричат? К концу обеденного перерыва узнали: детей везли из Белоруссии в Саласпилс. Женщины ужаснулись - Саласпилс! Лагерь смерти! И вскоре по городу разнеслись страшные вести из Саласпилса.
Детей в концлагерь привезли ночью. Грязные, оборванные, они кутались в жалкие лохмотья, пытаясь согреться. И каждый старался забиться в угол потемнее, спрятаться под нары. В бараке стоял плач, и можно было различить только два коротких слова — «мама» и «хлеба».
«Заткните свои глотки!» — орали, выходя из себя, надзирательницы — лейторши. Одна из заключенных, вызванная из барака на помощь, подошла к старшей лейторше и сказала: «Накормите их и они замолчат». Будить ночью господина коменданта из-за этих грязных щенят? Пусть орут, не сдохнут до утра!
Тогда женщина обошла бараки и рассказала людям обо всем, что видела. Заключенные вытаскивали запрятанные огрызки хлеба и отдавали их детям. Через час она вернулась с двумя полными корзинами.
Дети постепенно умолкали. Они стояли гуськом со сложенными ладошками и молча ждали горсточку сухарных крошек. Утром детям приказали раздеться. Голыми их погнали в баню. Был холодный день. После мытья заставили голыми бежать обратно в барак. Больных ребят лейторши купали в холодной воде, а когда они умирали, складывали в ящики и уносили.
10 марта 1943 года газета «Тевия» поместила объявление о том, что в женском монастыре будет производиться продажа детей. Каждый желающий приобрести маленького работника должен платить немецким властям от 9 до 15 марок в месяц.
Во дворе монастыря собралась огромная толпа народу. Детей привезли на грузовиках. Их было сто двадцать. А людей — несколько тысяч. И цели у них были разные. Одни, в основном кулаки, хотели приобрести дармовую рабочую силу. А были и те, которые хотели спасти детские жизни. Среди последних была и Елизавета Петровна.
Когда эсэсовцы откинули брезент, люди обомлели. Бледные до синевы, с провалившимися, потухшими глазёнками, одетые в немыслимое рванье, дети походили на живые скелеты. И что поражало больше всего: они не плакали. Как затравленные зверьки, смотрели исподлобья и жались друг к другу. Многих пришлось выносить на руках: они не могли ходить.
На шее у каждого ребенка висел на веревке кусок картона. На нем — имя, фамилия и год рождения. У некоторых только номер и лаконичная надпись: «Неизвестный». Вот такую девочку за номером 20 и решила взять в дочери Елизавета Петровна. Почему именно ее? Да потому, что она выглядела самой несчастной.
На одной ноге у девочки был носок, на другой - дамская перчатка. Платьице надето на голое тело. Большая головенка бессильно качалась на тонкой, как стебелек, шее. Глаза глубоко ввалились, скулы выступили двумя острыми буграми.
Дома, купая свою новую дочку, Елизавета Николаевна заметила на ее руках следы уколов. Осенила страшная догадка: в лагере у детей выкачивали кровь!
Целую неделю девочка лежала и ничего не говорила. Все ее тело, руки и ноги были покрыты гнойными струпьями от запущенной чесотки. Постепенно она приходила в себя и однажды сказала: «А меня зовут Надя».
Первое время Надя дичилась, пряталась по углам, а потом, по доброй воле, стала называть Елизавету Петровну мамой.
Елизавета Петровна была художником. Ее рисунки видят на красивой посуде те, у кого сохранились сервизы РФЗ. Но свое самое большое дело на земле она сделала тогда, в 1943 году, когда спасла от гибели неизвестную девочку «номер 20» и вырастила из нее хорошего человека.