Но к ним никто не подходил.
Гробовая тишина пугала. Даже дыхание еле улавливалось.
— На улицу! — послышался тот же голос.
Люди построились, будто их об этом просили.
Начали выходить по трое.
Шли колонной мимо солдат, те поворачивали головы. Но не смеялись, не кривлялись, не показывали пальцами.
"Кромка льда" 61 / 60 / 1
Соня на секунду остановила взгляд на солдатике. Это был русский солдат!
Все солдаты были в русской форме. Они спокойно разговаривали, шутили, курили. И Соня вдруг заплакала, а потом крикнула:
— Товарищи, это же наши!
Толпа загудела:
— Наши! Наши!
— Цыц! — заорал тот смешной немец. — Ваши! Ваши! Марш в баню, смойте наконец-то с себя всё, что носили от страха.
То, куда вели пленных, сложно было назвать баней.
Небольшой сарай с печкой внутри. Запускали сначала по три женщины и три ребёнка. Потом мужчин. Одежду велели сбросить в большой деревянный ящик, стоявший у двери бани. Соня попала внутрь одна и первых.
Она плакала от счастья. Она не знала, что будет дальше. Но то, что вокруг были «наши» уже давало огромную надежду на спасение.
После бани велели пройти к другому сараю, там в трёх больших кучах одежды разрешили выбрать себе что-то.
Одежда эта пахла нафталином, хлоркой, немного отдалённо улавливались ароматы духов.
Это были конфискованные ещё в царское время вещи: попадалось много детских кружевных чепчиков, нижнего женского белья, мужских панталон, жёстких кринолинов, тонких, почти просвечивающихся ночных рубашек.
Соня выбрала себе длинную льняную юбку с рваными по низу краями и блузку, длиной почти до колен. Иосифу надела широкие штанишки и рубашку.
Коллекция вещей пополнялась. Недовольных не было. Обнажённых уже тоже.
Кормили пленных кашей с полевой кухни.
Соне казалось, что вкуснее той каши не было ничего в жизни. Она и после этого всего ужаса варила простую кашу.
Закрывала глаза и пыталась вспомнить то чувство безопасности, любви к жизни и благодарности за то, что не расстреляли, как других.
Спали на улице. А на следующий день людей отправили в эвакуацию.
Соня с Иосифом попала в Казахстан.
Жила в общей комнате с двадцатью женщинами. Дети были только у троих их них.
В первый же день эвакуированных отправили на сельскохозяйственные работы.
Соня сначала собирала на огромной плантации лук, потом ближе к октябрю копали картошку. Сильный ветер пронизывал насквозь. Но эвакуированные бок о бок с колхозниками собирали урожай.
В бараке к началу ноября поставили две печи.
Дров было мало. Топили коровьим навозом, толстыми стволами перекати-поля, пожухшей травой. От неё было дымно, но довольно тепло.
Когда сбор урожая закончился, чистили конюшни, загоны для баранов.
С женщинами из барака сдружились. У каждой была нелёгкая судьба.
Соня научилась вышивать, плести корзины.
Дети ходили в ясли.
О себе Соня не рассказывала ничего. Часто думала о своей жизни, об убежавшем Митечке, о Роне.
Научилась не роптать на судьбу. Благодарила бога, что жива, здорова, накормлена.
Волосы перестали вылазить. Но из-за некрасивых залысин Соня побрилась.
Смотрелась в маленькое закопчённое зеркало и опять стала себе нравиться.
В конце января 1943 года освободили город.
Эвакуированные стали собираться в обратный путь. Была возможность остаться. Но многие не захотели. Соня осталась до весны. В мае 1943 решила вернуться домой.
Дом, в котором находилась её квартира, оказался в том малом проценте уцелевших.
Среди общей разрухи, груды металла, осколков, мусора уже ходил трамвай. Он был среди страшных улиц светлым лучом, долгожданной вестью о том, что впереди только хорошее.
Дверь в квартиру так и была закрыта. Соня встала на цыпочки, нащупала над дверным проёмом ключ. Всегда там оставляла его для Рони и Ивана Абрамовича.
Дрожащей рукой открыла дверь.
Вошла и заплакала. Иосиф зашёл вслед за ней.
Квартира Сони не была разграблена мародёрами. Их просто не было в городе после того, как фашисты всех выгнали.
Стёкла были разбиты, осколки валялись на полу.
На столе, под стаканом лежал исписанный лист бумаги.
Соня взяла его. В сердце защемило, когда стала читать.
«Дорогие мои Соня, Роня, дети! Я очень хотел встречи с вами и после страшных событий рвался сюда. Родные мои, три дня я ждал вас здесь. Мне хочется верить, что всё у вас в порядке и вы вернётесь. Не медлите с ответом, мои родные! У меня всё хорошо. Жду весточки и тотчас прилечу к вам. Люблю вас! Иван Абрамович».
На обратной стороне письма был адрес и стрелочка с указанием «писать сюда».
Соня положила письмо и улыбнулась.
— Ёська, — обратилась она к сыну. — Мы с тобой не одни больше! Ванечка к нам приедет.
Соня не медлила с ответом. Иван Абрамович приехал в конце июля 1943 года.
Когда Соня открыла дверь, он стоял на коленях.
— Поднимайся, — попросила она ласково.
— Сонечка, душа моя! Как я рад тебя видеть! — Иван Абрамович поднялся на ноги, обнял Соню.
Через неделю они скромно расписались.
Иван Абрамович хотел было возродить свой частный театр. Но разрешение не дали.
Соня пошла работать в восстановленный детский дом. Иван Абрамович в школе стал преподавать литературу и русский язык, вёл театральный кружок.
Осенью 1943 года Соня поздним вечером возвращалась с работы.
У хлебного ларька увидела женщину. Она держала за руку мальчика лет семи. Что-то остановило Соню.
Мальчик повернулся.
— Мама! Мамочка моя! — закричал он, вырвал свою руку из руки женщины и кинулся к Соне.
Соня чуть сознание не потеряла.
— Митя, сыночек, сынок!
Слёзы текли градом. Маленькое тельце дрожало и рыдало в Сониных объятиях.
— Лю-ди! — истерично кричала женщина. — Ребёнка украли! Ребёнка украли!
Стала собираться толпа. Соня встала перед толпой, спрятала за спину сына и громко произнесла:
— Никого я не украла! Это мой сын Дмитрий Рудольфович Хайкин. Я потеряла его прошлым летом, когда немцы выгоняли нас из города.
Милиционер, подоспевший разогнать толпу, допросил Соню и потерпевшую женщину.
Сначала та уверяла, что мальчик — её сын, которого она родила сама. Но потом уже в участке со слезами призналась, что нашла мальчика в середине августа в заброшенном подвале.
Сама она до освобождения города пряталась с ним по подвалам. Питались корой от дров, ночами забирались в квартиры, искали что-то съедобное. Самой лучшей находкой была завёрнутая в полотенце мелко нарезанная лапша.
Её было много. Ели бережно, хватило до начала января.
Дом, в котором женщина жила до войны, был полностью разрушен. Поэтому, когда освободили город, она просто заняла пустующую квартиру. Решила, что если вернутся хозяева, будет искать другое жильё.
Митину историю она знала. Поначалу говорила ему, что при первой возможности будет искать его родителей через милицию. Но потом так привыкла к мальчику, что отдавать не захотела.
— Как я теперь без него? — рыдала женщина. — У меня никого нет. Сына и мужа на войне убили. Сын не успел жениться. А тут хоть какая-то душа рядом. Пусть и неродная…
Соня стала успокаивать женщину.
— Регина, — говорила она ласково, — Митечка же мой сынок! Я благодарна тебе, что ты не бросила его одного, что от голода он не умер, что немцы его не угнали никуда. Приходи к нам, когда захочешь. Митечка твоим крестником станет. Хочешь?
Регина не согласилась.
Вышла из кабинета.
Соня и Митя остались там.
Опросили мальчика. Соня подписала протокол. Милиционер велел не покидать город и быть готовой к повторному допросу. Но никакого допроса не было.
Регина пришла к Соне через неделю.
Попросила прощения за слова, которыми оскорбляла Соню в милиции. Поиграла с Митей и Иосифом, познакомилась с Иваном Абрамовичем.
Соня устроила Регину на работу в детский дом.
Новая нянечка Регина уже через три месяца усыновила двоих детей: полуторагодовалую девочку и пятилетнего мальчика.
Она по-прежнему приходила в гости к Соне. И уже благодарила за то, что та привела её в детский дом.
***
Тамара не спала ночью. Она с большим трудом успокоилась. Но неожиданная встреча терзала её. Девушка чувствовала свою вину. Понимала, что без долгих объяснений не обойтись. Но настроиться не могла.
Утром к ней в комнату заглянул Иван Иванович.
Присел на кровать рядом со спящей Алёнкой, взял Тому за руку.
Долго держал её и молчал. Потом заговорил:
— Вы обе друг для друга воскресли! Вот сколько я потоптал километров этой земли, так и не видел такого ни разу. У Насти тяжёлый характер. Вспыльчива она. Как-то мягко вам нужно поговорить.
Тома кивала, соглашалась.
Когда вышла из комнаты и столкнулась с Настей, та протараторила:
— Тамара Рудольфовна, вам может молочка утреннего?
Вся смелость, которую копила в себе девушка, улетучилась.
Она опять бросилась к Насте в ноги.
— Уберите её, Иван Иванович! — взвизгнула Настя. — Уберите свою невестку, ради бога! Не травите мне душу!
Старик оттащил Тамару.
А Настя накинула тулуп и выбежала на улицу.
Продолжение тут
Дорогие читатели!
Я всё читаю ваши комментарии. Переживаю вместе с вами. Спасибо за ваши эмоции.
Желаю вам добра!