...Рождество давно позади, но я непременно должна закончить свой рассказ о приезде ко мне папы именно в этот светлый и великий день, в год, который теперь уже и не виден за чередой лет после него. Я, скорее всего, не смогу вспомнить какие-то другие события того далёкого года. Но приезд папы и проведённое с ним время я помню очень ясно, будто это было совсем недавно. В памяти остались лишь отдельные эпизоды, порядок последовательности которых моя память теперь уже не осилит... Но то, что я помню и сегодня, я помню хорошо.
Когда утром я встретилась со своим отцом на кухне, он положил мне руки на плечи, внимательно посмотрел прямо в глаза и очень по-доброму, ласково сказал что-то на непонятном мне языке. Звуки его речи казались мне странными, гортанными, с неожиданными переливами в интонации и совсем чужими. На мгновение я испугалась, что мы с папой не сможем понять друг друга. Но потом я вспомнила, что ночью он говорил на понятном мне русском языке и успокоилась. Моя мама почему-то отреагировала на эту странную речь без особой радости и попросила отца не пугать меня и, она сделала на этом особое ударение, не учить меня цыганскому языку. В тот свой приезд папа больше не сказал ни слова по-цыгански, уважая просьбу мамы. Я не знаю, что он чувствовал тогда... Я же практически сразу забыла про ту непонятную мне речь и увлеклась теми занятиями, которые придумывал для меня папа. А уж выдумщик он был отменный! За то недолгое время, которое мой отец гостил у нас, мы с ним успели сделать столько всего!.. От попыток смастерить мышеловку-живоловку до рисования певчих птиц, до которых отец был всю жизнь большой охотник. Художник из него был самый скверный, и по его рисункам я позже не смогла определить ни одной птицы. А вот мышеловку мы осилили. Это была зелёная небольшая клеточка с дверкой, которая захлопывалась, если дотронууться до пружинки внутри клеточки. Я очень боялась, что мышь может придавить, но отец сказал, что дверка захлопывается с небольшой силой и не повредит грызуну, но не позволит ему выбраться из клеточки наружу. В ту зиму у нас были мыши. Они ютились где-то под полом и по ночам выходили в шкаф под кухонной мойкой, где стояло мусорное ведро, чтобы поискать в нём себе пропитание. Там мы и расположили нашу живоловку на следующую ночь. Я потребовала, чтобы меня непременно разбудили, если мышеловка сработает и мышь будет поймана. Взяв с мамы и отца честное слово, я отправилась спать. Где-то под утро папа разбудил меня, сообщив, что слышал, как захлопнулась дверца мышеловки (он как раз спал на кухне). Мы немедленно проверили мышеловку и, к моей великой радости и восторгу, в ней обнаружилась крупная мышь! Папа держал мышеловку в руках, а я силилась рассмотреть получше попавшегося грызуна. Мышей я не боялась уже тогда, и пойманный зверёк мне даже понравился. Мы решили пересадить мышь в ведро. Я понятия не имею, что мы собирались делать с ней дальше. Да и тогда мы не имели понятия. К счастью или к несчастью, маленький серый грызун избавил нас от этих размышлений, потому что как только отец открыл дверцу мышеловки, опустив последнюю в ведро, мышка со скоростью пули выскочила на волю, стрелой пронеслась по руке отца, спрыгнула на пол и скрылась под какой-то мебелью. В этот момент мама стояла за спиной отца и тихо смеялась. Потом засмеялся и отец. А вот мне было не до веселья... Я ведь в своём детском воображении уже успела нафантазировать, как пойманная мышь станет моим питомцем, которого я буду брать в руки и который будет совсем ручным. Поэтому, как только мой несостоявшийся дружок скрылся из виду, я заревела!.. Моим родителям стоило немалых усилий убедить меня в том, что мышь так и не стала бы ручной, что, возможно, она кормящая самка и у неё где-то под полом есть гнездо с детками. Последний аргумент меня успокоил. Отнять у мышат маму я была не готова и в шесть лет. Но та бессонная ночь всё же не прошла для меня даром. Не догадываетесь, о чём я?.. Я выяснила, что мой хомяк Соня в самом деле не спит в это время суток и очень активно себя ведёт – носится по клетке, бегает в своём колесе, перетаскивает еду из мисочки в домик и даже забирается по прутьям клетки на самый верх и пытается ходить по крыше. Ай да Соня! Ай да ночной зверёк! Вместо унылого, инертного кусочка плоти и меха, каким Соня был всегда, когда я пыталась разбудить его в дневное время, это было активное существо с поднятыми ушками и глазками-бусинками, похожее на сгусток ртути. С того дня я больше никогда не будила своего питомца, а терпеливо ждала вечера, когда хомяк начинал неспеша просыпаться сам.
А позже, года через три, когда Сони уже не было, отец привёз мне клетку с двумя мышами – белой самочкой и шоколадно-коричневым самцом. Вскоре мыши подросли и у них родились дети. Удивительно, но мышата получились самых разных окрасов – от белого до такого же коричневого, каким был их папка, а между этими оттенками были и мышата цвета топлёного молока, и пятнистые, и даже один дикого окраса. Как раз такой, какой была та мышь, пойманная в папину живоловку у нас на кухне. Того мышонка я попросила оставить себе и назвала его Шнурком за его длинный хвост. Мама разрешила оставить Шнурка, остальных же мышат, когда они подросли, она раздала. Но ещё до того, как мы расстались с малышами, была куплена вторая клетка, и с тех пор белая и коричневая мышки жили раздельно. Позже в «мужскую» клетку отправился жить и Шнурок.
Потом папа ещё не раз привозил мне то хомячков, то канареек. Все они жили у нас дома, всех их я помню. Оба моих родителя привили мне большую любовь к животным, за что я им бесконечно благодарна. С самого раннего детства меня окружали звери, птицы и рыбы. Пока я ещё не могла ухаживать за ними сама, это делала мама, а я всегда находилась где-нибудь рядом и помогала по мелочам.
Разумеется, папины визиты к нам не были связаны исключительно с животными. В один из своих приездов он научил меня странной игре, в которую я играю по сей день, уже будучи очень взрослой. И моё сердце замирает каждый раз... Наверное, я слишком прониклась этой игрой, и она стала частью моего существа. Его очень тёплой и эмоциональной частью. Но об этом в следующий раз...
...Что касается цыганского языка и цыганских традиций, то они всё-таки вошли в мою жизнь, хотя и не так крепко, как хотел мой отец. Со временем мама оттаяла и больше не противилась тому, чтобы я приобщалась к народу, к которому принадлежал мой отец и ещё множество родственников, оставивших о себе самые добрые и очень дорогие моему сердцу воспоминания и глубокую любовь к этому самобытному племени, которое совершенно невозможно понять и даже просто хорошо узнать, не будучи его частью...