Не получилось у Риммы Сергеевны приехать к внучке на следующий же день после телефонного разговора – не в том состоянии была ее сестра, чтобы вот так вот просто взять и оставить ее на попечение соседки. Бабушка оказалась у Ани лишь через несколько дней. Усталая после долгой дороги, она тем не менее сразу, как только они вошли в дом, приступила к важному разговору.
- Анютинка! Не отвечай. Не перебивай. Ни о чем не проси. Я долго думала. Я решила. И решилась. Сказать тебе все! Я ведь знала, что когда-нибудь этот час наступит… Вот он и наступил… Ничего не говори, прошу! – умоляла Римма Сергеевна, видя, что Аня порывается ей что-то сказать.
- Но я просто хочу облегчить твою задачу… Я вам неродная, да? – все же спросила девушка.
Голос ее дрожал как струна, натянутая, и вдруг отпущенная на свободу.
- Да что ты! Успокойся, тут все в порядке… Одна кровь… Да ведь и похожа ты на меня, разве не видишь? И на мать похожа… Тут в другом дело… Не знаю, как ты и воспримешь… Словом, ты верно тогда догадалась, мама-то твоя двойню родила… Только она об этом не знала… А ведь догадывалась, догадывалась! Говорила мне тогда, что акушерка вела себя как-то странно… И одну девочку почти тут же отдали бездетной паре…
- Господи! Что, и тогда в родильных домах уже был такой подпольный бизнес?
- Ну, бизнеса, может, и не было, а так, единичный случай…
- Это была я? Это меня отдали?
- Да… А Иванна с нами росла… Пока однажды… Прости, я до сих пор не могу об этом вспоминать…
- Она умерла?
- Да… Ее убило во время урагана… А потом мы узнали о тебе… Одна из преступниц стала верующей и все рассказала, дабы очистить душу перед богом… И мы тебя забрали… Как – это особый разговор, когда-нибудь расскажу… Там – целая история и мне ее не так просто вспоминать, а тебе – не так просто слушать… Нервы крепкие нужны… К тому времени мать твоя приемная совсем спилась, а отец…
- Приемный? Ты – о нем?
- Да, конечно… Но… Я не хотела тебе его называть… И… ты крепче за свой стул держись… Одним словом, это Лисицин…
- Как – Лисицин? Тот самый? Кирилл Павлович?
- Кирилл Павлович… Чтоб ему провалиться…
Аня застыла. Она не могла пошевелиться. В ушах шумело, голова вдруг стала горячей, она слышала бешеные удары своего пульса. Бабушка быстро пустила в ход нужные лекарства, открыла все форточки, заставила ее лечь и дышать глубоко-глубоко, приводя этим в порядок весь свой организм. Одновременно она вдруг стала рассказывать внучке про виды Швейцарии, где побывала благодаря подруге своей молодости, давно там обосновавшейся.
- Когда-нибудь мы с тобой туда съездим… Там целебный воздух… Он чист, как хрусталь… И горы, которые будто принимают тебя в свои объятия… Они вовсе не кажутся суровыми…
- Бабуся, ты как поэтесса…
- Было такое… В молодости стихи писала… Деду твоему посвящала…
- Прочитай…
Было понятно, что им обеим нужен этот отвлекающий маневр, чтобы хоть немного успокоиться, прийти в себя, и Римма Сергеевна начала:
Головы запрокинуты -
Вальс, вальс…
Друзья покинуты –
Для вас, для вас…
Звучит адажио,
Мне так легко!
Ах, все неважно!
Во тьме веков
Мы могли потеряться,
Могли упасть…
Но мы – вместе, рядом!
Танцуем вальс!..
- Бабусенька… Ты писала изумительные стихи… Ты гениальная женщина… Тебе было хорошо с дедушкой. И легко. А – маме с отцом? А? Как они пережили эту трагедию с… Ивой?
- Как… Вот тогда твой отец и запил… И находиться с ним под одной крышей стало невозможно… Это потом он, кажется, стал человеком…
- Да, стал. Женился. На Вере. Они даже собираются ко мне приехать. Вот-вот… На днях… Но… Все! Я пришла в себя! С сердцем у меня – порядок! С душой, правда, не очень… Но – в сторону лирику! Ты ведь приехала не за тем, чтобы читать мне красивые стихи! Итак, если отбросить детали и второстепенных, с позволения сказать, героев этой драмы, то получается – Лисицин с какой-то бабой украл меня из роддома, вы все это разоблачили, и тогда он в отместку… В отместку…
- Я так не думаю, Анюта! Было совпадение. Трагическое совпадение. Уверена в этом.
- У таких подонков не бывает простых совпадений! К тому же я все видела, видела! Но ему это даром не прошло! Его убили! Его зарезали как овцу!
- Кого? Ты про кого говоришь-то, внученька?
- Лисицина убили!
- Бог мой! А ты-то откуда это знаешь?
- Да я его видела! Убитого! Это случилось у нас в поселке… Он шел из санатория… Он там, видите ли, сердце лечил… А разве можно вылечить то, чего нет? Я ему так об этом и сказала! Но ведь тогда я ничего не знала… Я не знала, что какое-то время находилась в их семье… И возможно даже, что они меня в какие-то моменты… любили!.. Иначе зачем им понадобилась эта афера? Бог мой! Бабуся! О, теперь понятно, почему он однажды назвал меня дочкой… А я-то подумала – кощунствует… Но… Ох, как мысли путаются… У меня – тысяча вопросов… Но ответь хотя бы на один… Скажи мне, почему перед смертью он говорил о какой-то кровавой Мэри? А? Скажи!
- Господи! Господи! Дай мне силы!
Римма Сергеевна упала на диван. Теперь настал черед Ани приводить ее в чувство. Она стремилась сделать это как можно быстрее, потому что поняла – бабушка знает ответ на этот вопрос. Римма Сергеевна быстро пришла в себя, но тут же огорошила Аню вопросом:
- Но почему он сказал – кровавая Мэри?
При этом она сделала ударение на слове кровавая. И тут же последовал ее второй вопрос.
- Ты сказала – он однажды назвал тебя дочкой… Так вы что, встречались? И не раз?
- Это было не специально… Просто однажды я встретила его в Москве. Тогда наш театр был там на гастролях. Он меня не заметил, а я проследила, где его квартира. Вот и… все! Пойми ты! Он был слишком спокоен! Слишком доволен жизнью! Этакие розвальни беззаботно волокутся по Тверской… А какая вальяжность! Да я чуть с ума не сошла от злости! От ненависти! Она всегда во мне живет… И стоит мне оказаться одной, как вырывается наружу… А тогда я была одна… И я ему сказала все, что о нем думаю! Я залепила ему пощечину! У него губы отвисли… И он мекал что-то невразумительное… Как будто ничего не понял…
- Господи! Господи!
- Да что ты все... Я долго его не видела… Очень долго… И вдруг встретила в нашем лесу, когда шла из санатория… Он меня не узнал, ведь тогда, в Москве, я подстраховалась и на встречу с ним надела парик, а наша гримерша поработала над моим лицом. Так вот, я не одна его встретила - и Маша Князева тоже, и рыбак… А он хрипел и шипел про кровавую Мэри… Почему? Ответь. Хоть один камень с души упадет…
- А у тебя их много? Камней-то этих?
- Да нет… Просто как-то совпало… Я ведь когда-то ему говорила о своей ненависти… И вдруг увидела его умирающим… Так почему – кровавая Мэри? Не тяни, бабусенька. Я хочу знать.
- Да про Мэри-то я скажу… Звали они тебя так иногда… Уж не знаю, что им там в голову стукнуло… Вроде как этот Лисицин без ума был от актрисы Мэри Пикфорд…
- Вот как…
- Да. Только вот почему он сказал – кровавая… А расскажи-ка мне, внученька, отчего он помер-то… Как его убили?
- Ножом - в сердце, кажется… Сначала все думали, что только это – причина смерти. А потом оказалось, в милиции сказали, что его перед этим еще и отравили… И нас всех допрашивали…
- И тебя тоже?
- Конечно! Я ведь первая его увидела… Потом рыбака позвала – Владимира Лукича… А потом Маша Князева подскочила… Медичка Рита из санатория прибежала… И эта… Мавра из мэрии высунулась – она там ночевала, оказывается… В общем, полный набор подозреваемых… Полный… А, знаешь, у меня настроение как-то улучшилось… Легче стало…
- Это – из-за того, что я тебе сказала? Что открыла?
- Не знаю… Может быть…
- Но почему же тебе стало легче? Ведь не ты же его убила, в конце концов!
- А, наверное, потому, бабуль, мне легче, что я узнала правду… А главное – что ты приехала… Вокруг светлее стало… А еще потому, что я могу тебе сказать – меня любит один человек… Глеб Арбенин… Он – артист. Хороший.
- Хороший артист?
- И человек тоже… Он хочет, чтобы у нас состоялась помолвка… Вот отец подъедет, и…
Римма Сергеевна закрыла лицо руками, но слезы сбежали по ним блестящими ручейками и закапали на юбку.
- Когда-то вот так же говорила и твоя мама… Лилечка… Ох! Она бы сейчас порадовалась! И когда ты мне его представишь? Или меня ему?
- Сегодня же и представлю!
- Ну, так давай готовить праздничный ужин! Что же мы сидим, как две клуши! Поговорили о прошлом, и ладно! Надо жить сегодняшним!
- Верно, бабуся, верно! Командуй!
- Значит так: печь разожжем, овощей в сметане натушим, картошечку подадим с грибами, у меня ведь еще рыжики припрятаны. Или вы уже их съели?
- Нет, я не трогала!
- Слушай, а, может, пельменей наделать?
- Может.
- А корейские блюда он любит?
- Обожает!
- Тогда морковку по-корейски! А еще лучше – хе! Неси-ка морковь из погреба!
- Айн момент!
Аня вмиг принесла большой целлофановый пакет с морковью и стала ее мыть.
- Я сама почищу. А ты занимайся, так сказать, дизайном, эстетикой. Скатерть погладь, бокалы все перетри. Салфеточки приготовь. Ну, и все остальное. Резать морковь никому не доверяю. Это дело тонкое. Пластики должны быть почти прозрачные, тогда ты их – один на другой, и режешь, как лапшу, по два-три миллиметра шириной. Но для этого нужен острейший нож… Что-то я не найду его, Анютка!
Римма Сергеевна стояла перед открытым кухонным столом и перебирала ножи, а заодно и ложки с вилками.
- Нету… Ань, где мой ножик-то, которым я морковь для хе режу? Самый острый?
- Да там где-то, - ответила Аня, не отрываясь от шкафа, в котором выбирала скатерть. – Бабусь, может, вот эту постелить, сиреневую?
- Да уж больно тусклая она при электрическом-то свете. Нет, давай уж белую с клубничками по краям… Она хорошо смотрится. Ну, не могу я найти ножа своего! Да что же это такое! Куда он девался?
- Ой, бабусь, да где-нибудь лежит и на тебя смотрит… Или завалялся куда-то… Хотя… Хотя я его сто лет не видела!
- Вот тебе и порезала морковь!
- Да возьми другой! Видела ведь машинку специальную для этой моркови, да денег на нее пожалела! Хочешь, поточу тот нож, который ты выберешь…
- Хочу…
Хотя морковка и была порезана не предназначенным для этого ножом, но получилась на славу!
- Эх, еще бы торт! – воскликнула Римма Сергеевна.
- Нет проблем! Я коржи заранее испекла… Сейчас быстренько приготовим крем…
- Давай. А потом к салатам приступим. Слава богу, что ты огород не забросила…
- Маша уговорила. Сажай, сказала, все, пригодится!
- Молодец она! Завтра же к ней схожу. Лилю вместе вспомним…
К концу дня весь дом, кажется, приготовился к празднику – Аня сменила шторы, расстелила чистые холщевые половики, каких теперь не сыщешь в магазинах, где продается одна синтетическая дрянь. Они и сами приоделись. Причем Аня надела изумительную длинную юбку, переливающуюся желто-серо-зелеными цветами, и была бы похожа на русалку, если б не простенькая белая батистовая кофточка, несколько приглушавшая этот блеск морских волн…
- Какая ты… элегантная, - заметила Римма Сергеевна.
- Случай уж очень торжественный. Я как бы второй раз родилась… Только вот тогда, в три года, или сейчас – не пойму… Когда-нибудь ты мне все-все расскажешь… Во всех подробностях…
- Я и сейчас могу…
- Нет, нет… Потом… Я еще не справилась с тем, в чем ты призналась… О чем мне рассказала… И дополнительную информацию уже просто не смогу воспринять… К тому же…
Ане хотелось сказать, что уже вот-вот должен подъехать Глеб, но говорить ничего не пришлось – возле дома остановился джип и оттуда вышел ее любимый, затем он помог выйти женщине с замечательно длинными русыми волосами, присобранными на затылке небольшой заколкой и спускающимися узеньким ручейком по аккуратному серому пиджачку почти до юбки такого же цвета и хорошо сшитой. А вслед за ней из машины показался мужчина, которого Аня не видела уже несколько лет, но на которого очень была похожа. Кажется, природа поровну одарила ее чертами отца и матери… Она тут же выбежала на крыльцо. К ней подошел Глеб и сказал:
- Вот, привез… Хорошо, что они меня дома у тебя застали, я уж хотел к вам ехать… Выходной же… А тебе знаешь чего сейчас не хватает? Хлеба-соли в руках…
Но Аня его не слышала – она медленно шла к отцу, который так же медленно шел к ней вместе с женщиной.
- Ну вот, дочка, и встретились… А это – моя Вера…
- Я поняла… Я рада…
Они с отцом обнялись так, как не обнимались, наверное, с детства. Аня подумала – как меняется человек, когда проходит через большие испытания! И это, видимо, одинаково относится сейчас и к ней, и к нему… Ей, во всяком случае, сейчас нужна защита, нужна оболочка, сквозь которую ее невозможно будет достать и которая, наверное, тем прочнее, чем больше любви, заботы и участия тебя окружает… Вера протянула Ане руку, и в этом рукопожатии девушка тоже уловила, почувствовала силу, которая может ей помочь… Ане понравилась эта женщина, ее мачеха… Перезнакомились все и с Риммой Сергеевной, не выдержавшей и тоже вышедшей на крыльцо. Глеб галантно склонился перед ней и поцеловал ей руку… И хоть руки у нее были не слишком ухоженные, привыкшие к работе, ее это не смутило – она стояла, гордо выпрямившись, и с достоинством держала протянутую руку, чувствуя себя королевой. Николай Егорович тоже попытался поцеловать ей руку, но она обняла его и тихо сказала:
- Давно я тебя, Коленька, не видела… С похорон, считай… Рада я, что все у тебя хорошо… И за вас, Вера, тоже рада… Мужик он хороший. Когда не пьет, - все-таки прибавила она.
- А он не пьет, - заметила Вера, успевшая пожать Римме Сергеевне руку.
- Ну, вот и ладно! А проходите-ка, гости дорогие, за стол!
Николай Егорович задержался возле Ани.
- Я, дочка, решил все тебе рассказать… О прошлом…
- Я уже все знаю, отец. Мне сегодня бабушка поведала и о роддоме, и о Лисицине…
- И о Клавдии?
- О какой еще Клавдии? Ах, да, это, верно, моя приемная, так сказать, мамаша…
- Да. Красивая была дама… Когда тебя у них забрали, все плакала… И пила. Ясно – на таком преступлении счастья не построишь… Она это поняла…
- Отец, да ты как будто ее оправдываешь!
- Я-то? Да что ты! Я думал, что этого не переживу… Ведь она… как тебе сказать… Она ведь родственница моя… Клавдия Егоровна…
- Вот это фонтан! Бабушка мне этого не говорила!
- Она не знает…
- Следовательно, я с пеленок пребывала не в чужих руках, а у родной тетки!
- Следовательно, так…
- У меня голова кругом от сегодняшних новостей. Мне просто необходима передышка. Пойдем за стол, отец.
Перед тем, как самой занять, наконец, место за столом, Аня пошепталась с Глебом. И как только все притихли, он тут же встал и объявил, что сейчас преподнесет всем хорошую новость. А это очень важно еще и потому, что Аня необычайно взволнована и потрясена обрушившимися на нее сегодня сообщениями из прошлого и ей просто необходимы положительные эмоции. А раз так, подчеркнул он, то этот вечер встречи стоит начать нетрадиционно. И он, Глеб, к этому готов.
- Дорогие Римма Сергеевна! Николай Егорович! Мы с Аней ждали такого дня, когда вы соберетесь все вместе, как сейчас, чтобы объявить вам радостное для нас – надеемся, и для вас решение – мы собираемся стать мужем и женой!
В комнате воцарилось молчание. Аня с Глебом этого никак не ожидали.
- Ну и молодцы! – наконец воскликнула Вера.
- А расскажите-ка нам, молодой человек, о себе, - попросила Римма Сергеевна.
- Пожалуйста. Мне двадцать восемь лет. Закончил театральное училище. Артист. Своей сегодняшней работой недоволен. Мечтаю играть в хорошем московском театре, сниматься в кино. Второе – в первую очередь. То есть – сниматься в фильмах. Зарабатываю неплохо, у меня много ролей. На мне, можно сказать, держится репертуар. Что еще я умею делать? Чинить обувь – мальчишкой я подрабатывал в обувной мастерской, она располагалась в нашем доме. Могу чинить электроприборы, разную технику. Молоток в руках держать умею.
- Вы не были женаты, Глеб? – спросил Николай Егорович.
- Нет. Когда-то мне нравилась одна замужняя женщина. Очень нравилась. Но когда я увидел Аню…
- Брось, ты на меня сначала и внимания не обращал!
- Неправда, Анютинка. Я тебя сразу засек…
- Вы что, называете ее Анютинкой? – спросила Рима Сергеевна.
- Да…
- Надо же… Как и я…
- Ах, какая горькая эта ваша корейская морковка! – воскликнула вдруг Вера. – Горькая-горькая! Помогите! Горько!
- Поможем! – улыбнулся Глеб, обнимая и целуя Аню.
Они уселись рядом, раскрасневшиеся, словно после бега на длинную дистанцию, и только тут Аня заметила, что Римма Сергеевна плачет. Опять.
- Бабусенька, ну, ты что? Ведь хорошо же все…
- Ах, Анютик! Мысли-то разные в голову приходят… Разные… И… когда же вы думаете свадьбу-то играть?
- Вообще-то мы не свадьбу хотели, а тихий вечер при свечах устроить… И чтобы рядом - только самые близкие… Вы, - нерешительно сказала Аня.
- При свечах… Что у нас, похороны, что ли? – воскликнула бабушка. – Вот здесь, в этом доме нормальную свадьбу можно сыграть. Мы тут с Мишей моим, а твоим дедом свадьбу справляли… И в церкви венчались… В нашей же, Михаила Архангела…
- Мы тоже хотим венчаться, - заметил Глеб.
- Вот и ладно! – вздохнула Римма Сергеевна. – Ой, а ведь все остыло! Гости дорогие, ешьте-пейте, еды не жалейте!
Гости не заставили себя ждать. Некоторое время все работали вилками и ложками, прерывая это занятие лишь отрывистыми фразами. Но жизнерадостная Вера, похоже, не могла долго молчать.
- Я так рада, Аня, что попала на вашу помолвку! И вообще – что с вами познакомилась, - призналась она. – Я очень этого хотела. Колю все просила – поедем, поедем! А ему казалось это неудобным…
- Вера, а как вы с папой моим встретились?
- Он… он меня спас…
- Спас? От чего?
- Только тише, Аня. Не хочу, чтобы все знали. Он снял меня с каруселей, потому что на них мне стало плохо… Голова закружилась… Предвижу ваши следующие вопросы, а потому скажу сразу – я в детстве не каталась на каруселях… У меня не было детства… И потому, наверное, меня всегда тянет на эти аттракционы… Хочется пережить восторг ребенка…. Так вот, он меня взял на руки и донес до скамейки… И сел рядом… Больше мы, можно сказать, не расставались…
К Ане наклонился Глеб и заговорил с ней еще тише, чем Вера.
- Не хотел тебя расстраивать, но придется. К тебе приходила Валентина Васильевна Орлова. Та сыщица, у которой частное агентство. Хотела с тобой поговорить в свете открывшихся новых данных. Это ее слова. Она только что вернулась из Южноморска. И успела там покопаться в каких-то судебных архивах…
- Все ясно. Следовательно, она раньше меня узнала о моем счастливом детстве. И что? Она придет еще раз?
- Нет. Я сказал ей про нашу помолвку, дал понять, что сегодня ты занята жизненно важным делом. Поэтому они с Карпушкиным ждут тебя завтра утром в его кабинете.
Аня молчала.
- Ты ничего не хочешь мне сказать? – спросил Глеб.
- Ха! Они думают, что это я его убила… Из мести… Они подозревали всех подряд – я имею в виду нас, свидетелей… Но никак не могли найти причины… А тут причина сама плывет им в руки… А того они не понимают, что я ни сном, ни духом не знала ни о какой Мэ… маленькой девочке, украденной из роддома… И что рассказали мне об этом лишь несколько часов назад…
- Значит, все хорошо. И будь спокойна.
- А я и спокойна!
Но покоя не было. Аня вышла во двор. Вслед за ней туда пришел Николай Егорович.
- Отец, мне понравилась твоя Вера. Ты молодец. Она мне рассказала, как вы познакомились.
- Дочка, я с тобой не об этом хочу поговорить… Я – о Лисицине… Ведь на тебя могут подумать…
- Да уж и думают! Но я ведь только сегодня узнала про то, что со мной случилось в роддоме… Прошу тебя – не говори ты никому, как меня называли в детстве в чужой-то семье…Какое у меня было там прозвище… Аня и Аня…
- Да я что… Я – как ты скажешь…
Глеб вышел во двор под ручку с Риммой Сергеевной. За ними шла Вера. Решено было всем вместе идти на реку. Когда вышли на пригорок, с которого видна и речка голубоглазая, и лес малахитового цвета от молодой еще, не успевшей потемнеть зелени, то поразились красоте этой несказанной. Было ощущение, словно все они оказались в сказке. Не верилось, что с этим могут хоть как-то уживаться насилие и смерть…
- Господи, да разве можно в этакой-то тишине, в благости и покое отнимать у кого-то жизнь? Не понимаю, - прошептала Вера.
- Можно. Если осторожно, - решил пошутить Глеб, но шутка явно не удалась.
Вся компания решила пройти к Волге – настроение у всех было приподнятое, и никому не хотелось возвращаться к чему-то мелкому, тарелкам и чашкам. Хотелось великого. Кусок трассы проехали на машине, затем проселочная дорога вывела их к старому пионерскому лагерю, уже бездействующему, но еще не проданному, а потому не обновленному. Римма Сергеевна и Николай Егорович стали вспоминать свое пионерское детство, а Вера, увидев простые железные карусели, встала на них и попросила ее раскрутить. Этим занялся Глеб.
А потом они вышли к Волге… Наверное, десятки, если не сотни раз Аня стояла на ее берегу, где всегда хотелось думать не о суетном, сиюминутном, а о вечном. Но лишь сейчас, глядя на это полноводье, на волюшку вольную и широкую, Ане подумалось о полноте жизни. Как Волга спокойно и не спеша несет свои воды, так и она должна нести свою судьбу, неудачи и озарения, радость и скорбь… Земной долг есть у каждого, и относиться к нему следует как к хорошему вину – пить по глоточку, чтобы ощутить всю прелесть каждого мига бытия… А она? Сколько сил отдала ничтожеству, погубившему ее мать! Сколько сердца ушло на все эти мысли о мщении, на эту жажду, которую наверняка можно сравнить с мечтой о глотке воды человека, заблудившегося в пустыне… Не-е-ет, надо спокойно строить жизнь, теперь уже с Глебом. И пить ее соки, вдыхать ее ароматы, не смешивая их с другими субстанциями – печали и гнева…
Глеб обнял ее за плечи, она прижалась к нему и прошептала:
- Надо жить и благодарить судьбу за каждый прожитый день… Мы будем так жить, да?
- Конечно! Мы уйдем от суеты… Мы плюнем на дурацкие пьесы нашего главрежа…
- Мы не будем обзывать его идиотом, - подхватила Аня.
- Потому что это и так все знают, - продолжил Глеб. А потом, помолчав, добавил: - А ты не будешь выворачиваться наизнанку из-за этого убитого Лисицина, даже если он когда-то совершил подлость…
- Не буду…
- Потому что ты ни в чем не виновата… Ведь так?
- Ведь так…
К ним подошла Вера.
- Я бы приводила на берег Волги людей злых, корыстных, и лечила бы здесь их души… Какая красота! Да мало сказать – красота! От этой шири душа… взлетает! Куда-то за облака! Ведь правда? Правда?
- Взлетает… Господи, а ведь и вправду так хочется полететь! – воскликнула Аня.
- Я понимаю, о чем ты… Но если спуститься немного на землю, то можно записаться в кружок дельтапланеризма, - заметил Глеб.
- Ну, что, очищенные души, не будем больше сражаться? – спросила Римма Сергеевна.
- Не хочется. Но иногда так надо! – ответила ей Вера.
То же хотела сказать и Аня.
Обратно они брели медленно – уходить не хотелось, но в то же время следовало вернуться домой до темноты. Решено было никому не уезжать в город, а ночевать в поселке, благо места в доме хватало всем. Отцу с Верой Аня выделила свою комнатку, Глебу отвела приличный закуток, а сама осталась в комнате с бабушкой, как в детстве.
Уже засыпая, Аня попросила:
- Ты уж, бабуль, не вспоминай в милиции про это мое дурацкое прозвище – Мэри… А то мало ли чего им там в голову взбредет…
- Да, конечно. Но я все думаю – почему он так сказал? Кровавая Мэри? Может, ты была в чем-то красном?
- Но ты же знаешь - я никогда не ношу красное…
Аня понимала, какие мысли могли беспокоить бабушку. Но она не стала ее ни в чем разубеждать – ведь это значило бы потерять часть себя… Ту самую часть, что утвердилась в справедливом деле и обрела, наконец, покой…
На снимке - картина Петра Солдатова.
