Володька мамку свою очень любил. И брата младшего, и совсем малую сестрёнку. Он бы и не уехал от них никуда, не случилось бы этого всего. Но он уехал.
Мама Володи, Мария, растила одна троих детей. Жили они в деревне, с мужем, Василием. Перед самой войной родился Володя. В деревне стояли немцы, Василий ушёл на фронт. Нелегко было одной Маше. Но ничего, сдюжила. Ей повезло - муж с войны вернулся. И вскоре после Победы родился второй сынок - Сашка. А ещё через несколько лет и доченька Оля. А когда Володьке было 14 лет, папка семью бросил. Вот так, бывает, увлёкся в городе другой женщиной, а потом и ушёл. Вернуться пытался, да только это уже совсем другая история.
Маша была хорошая женщина, добрая. Впрочем, другая бы и не выдержала. Кто таит в душе злобу, тот от неё же и слабеет. Детей она своих очень любила. Конечно, каждая мать любит. Но не каждая учит добру и труду от сердца, от души. Маша сыновей работать не гнала, скандалов не чинила, отца их не ругала, не причитала. Но и Володя, и Сашка и так поняли - мамка у них одна, сестрёнка маленькая, надо работать, надо жить. И жили. Потихоньку. И не доедали, бывало, и уж работали не покладая рук. Но жили дружно. Каждый за своё отвечал, друг на друга не в обиде. Взрослые, понимали, что только вместе можно выжить, выплыть, дождаться этого самого светлого будущего. А уж после войны, после оккупации, после тягот и голода только ради того и жили, чтоб его дождаться. Не для себя, так хоть для детей.
Однако, концы с концами еле сводили, колхоз небогатый, своего ничего нет, не то чтобы коровы или хоть лошади захудалой, даже курочки - всё повывели немцы в войну, а новым разжится пока не получалось. Потому, когда пошёл Володька в армию служить, стало всем чуть полегче. Конечно, скучали, и какая мать не боится за сына. Но то чай не война, а служить надо, это все понимали и отношение было соответственное.
Володя в армии отъелся, возмужал. До того, в папкину породу, тощий был как шнурок. Как и брат Сашка. Марье теперь полегче было - старший пока на казённых харчах, Сашка полноценный считай работник, да и Оля уже хорошо помогает по дому. Сейчас вот, думала Маша, Володенька вернётся, мой мальчик, взрослый, пойдёт работать, а может учиться, может ждёт его город и не такая жизнь, как у нас, а другая, где нет голода и тяжёлого труда, где новый мир и нет больше ни войны, ни смерти, ни страха.
Володя из армии пришёл любо-дорого смотреть. Красивый, крепкий. Молодой только, совсем же мальчик, вот и смущается от внимания, краснеет от похвалы, маму обнимает, как будто тогда в детстве - нежно. А как на него Сашка смотрел - с каким уважением, с какой любовью, ведь для него брат пока это центр мира почти. Как и для Оли.
Только мальчишка этот очень хорошо понимал - он кормилец. И так теперь будет. Потом и Сашка вырастет. Потом и Оля. А пока матери тяжело дальше некуда. Разве дело ей так до старости день и ночь пахать. Брата учить надо, чтоб в люди выбился. А уж Олю подавно - какая судьба у женщины, в деревне, без образования? Трудиться тяжко и детей растить в бедности. На кого она будет надеяться? Надо, чтоб сама могла пробиться в жизни, чтобы никто никогда не посмел обидеть её. Как мать.
Было не то, чтобы боязно. Было волнительно. Но Володя решил - поеду на целину. Платят хорошо, деньги, конечно, станет он домой отправлять. Там подъёмные дадут, отстроят жильё. Как Сашка с Олей вырастут да разъедутся, он мамку к себе заберёт, так хоть будет куда. Марья отговаривала, Оля плакала. Только Сашка, как взрослый, делал вид, по-мужски, что всё понимает. Сам братом гордился. Да что уж там, на самом деле, конечно, и мама гордилась. Понимала - в их бедной деревне нечего молодому парню делать, учится негде, денег не заработаешь. А Володя был мальчик ответственный, всё всегда в лучшем виде делал, с детства - чтоб мама могла им гордиться, чтоб брат брал пример и чтоб перед людьми стыдно не было. Такого не страшно никуда отпустить - с любым делом справится, с каждым общий язык найдёт. Потому проводили Володю, с ним за компанию Егора, соседского парня, далеко, за две почти тысячи километров от родного дома - поднимать целину.
Суровая уральская природа, нераспаханные поля, богатые перспективы, всё это в разное время притягивало много людей, хороших и плохих, идеалистов и прагматиков, совсем юных и зрелых, но сильных - другим нечего было делать на чужой земле. Слабым там было не место, они ломались и, если не успевали уехать, то один бог знает, к чему это могло привести.
Колхоз был новый, ещё и людей там не хватало, и техники, и быт пока был спартанский. Коллектив сложился дружный, в основном, так уж получилось, из людей более взрослых. Володя там был, пожалуй, самым юным. И Егор один из молодых. Приняли по-отечески, можно сказать. Скромность, порядочность, ответственность, уважительное отношение к старшим, даже некоторая робость - всё это настолько импонировало местным труженикам, особенно немолодому уже председателю, что все, иногда сами того не замечая, так и старались Володю опекать, наставлять, помогать советом. Илья Маркович, председатель, велел мальчишку не портить, особо развесёлым мужикам-комбайнёрам из бригады Мишки Сухова строго был дан наказ плохому парня не учить. А то знаем, как же, кто тут смутьяны и гуляки.
Мишка Сухов был мужиком тридцати лет, высоким, крупным, с обветренной холодными зимними уральскими ветрами и обожжёной горячим солнцем кожей, густыми нависающими бровями и горящими под ними голубыми глазами. Ох и суровый на вид! Молчаливый, себе на уме. С председателем у него вроде как возникло противостояние. Не всерьёз, конечно, не вражда. Просто председатель, местная власть, человек представительный и серьёзный, должен порядок блюсти. А он для своенравного Мишки не авторитет, так что, случись серьезный спор - ни нравоучениями, ни народным, так сказать, порицанием на Мишку не повлиять. А это, между прочим, инструменты важные, почти единственные. Вот Володя, подметил сразу Илья Маркович, тот совсем другой - уважительный, ответственный, краснеет что ребёнок от любого замечания, такой уж точно не подведёт и доверие не обманет. Потому и опасался председатель, что Мишка на новенького паренька дурно повлияет.
Володя всем хорош был, хвалили его и ставили в пример, прочили большое будущее. Только Мишка не хвалил. Нет, парень ему нравится, просто не привык он так, хвалить человека почём зря не зная толком, какой в том смысл. Володя ни с кем очень-то близко не дружил, мысли у него были о работе да об оставленной за тысяче километров семье, письма писал домой он часто. Тоскливо и невесело, не привык пока. А тут ещё столько внимания, такая ответственность - как послушать председателя, так будто одна надежда у колхоза на Влолодю. А что он? Он до того только в армии получил специальность механика, чинил военные грузовики, а тут всё-таки сельхозтехника, совсем другое. Он и не ожидал, что пригодится на новом месте как механик, однако ж, специалистов не хватало, Володю малость подучили да и допустили до тракторов, сеялок, комбайнов. Пока особо сложностей не было, техника работала исправно, только проверяй перед выпуском, ухаживай за механизмами. Но боязно - опыта мало, да, честно говоря, и нет совсем этого опыта, вот так вдруг возникни нужда в ремонте, а у Володи из знаний одна теория. А людей подвести нельзя, они Володе поверили. Одна надежда, что Мишка - бригадир комбайнеров поможет, он в машинах разбирался не хуже любого механика.
С Мишкой Володе нравилось общаться больше, чем с другими. Хотя тот никогда восторгов не выражал, слишком не стремился дружить и с советами не лез. Вроде как всё равно ему было на Володьку. Но с ним рядом дышалось что ли легче. Как будто всем вокруг Володя что-то должен, кроме Мишки.
Помимо технического обслуживания комбайнов и грузовичков, возивших бригады с полей, Володька, больше по доброте душевной, и мыл машины, ухаживал за ними. Технику он любил, относится к здоровенным железным "монстрам" как к живым. Он бы и шофёром стал, в армии научился машины и водить, и ремонтировать. На новое место, водителем и просился, но их и так хватало. Заметили водители, что нравится новому механику возиться с машинами да так и перестали сами за своим транспортом следить, даже мыть перестали - зачем, когда Володька есть.
В тот день Володя занимался текущими делами. Почти вся техника была в полях. В гараже стоял лишь "газон", который пригнали на плановый осмотр. С ним механик уже закончил, только хотел помыть - кузов, в котором возили последний раз сено, был весь в шелухе. Надо подмести, вытащить сухие травинки, застявшие между досками, из которых сколочены борты, смазать крепления. Всё должно быть идеально, машина выйдет в смену в полном порядке, чистенькая, исправная. Володька открыл задний борт кузова, ловко запрыгнул наверх. Но его отвлекли - такой же точно грузовик пригнал шофёр в гараж, в нём случилась небольшая поломка, так что у Володи появилась работа. Сделать нало срочно - скоро забирать работников с дальних полей, а не на чем. Володя спрыгнул с кузова, поднял борт и быстро пошёл ко второй машине. В голове немного шумело от волнения - ремонт может и несложный, а может и серьёзный, для неопытного молодого механика, у которого и наставника не было, каждая поломка была всегда волнительна. Машин не так много, людям надо работать - такая ответственность не шутка!
Пока Володя обстоятельно и тщательно осмотрел сломанную машину, пока точно убедился в причине неполадок, приступил к ремонту... А время шло, шофёр беспокоился - надо бы ехать за бригадой. Ну вот стоит второй "газон", исправный, бери да едь, чего парня от работы отвлекать и так поди нервничает. Шофёр Володьке ничего не сказал, чтоб от работы не отвлекать, завёл машину и поехал в поле.
Бригада Евдокии Михалёвой, строгой сорокалетней женщины, уважаемой и опытной бригадирши, работала в тот день на самом дальнем поле. Трудились исправно, уж бригадирша никому спуску не давала. Если казалось ей, что кто-то работает не в полную силу, так застыдит до смерти. Скандальная баба была, даже и председатель с ней спорить не решался. Ударница, образцовая жена, блюдёт, так сказать, строго свой моральный облик, а заодно и чужой. Бригада у неё всегда самые высокие результаты показывала. Да и как тут не покажешь, когда только о работе и думаешь - глупости вроде танцулек и киношек, уж тем более влюблённостей разных Евдокия не одобряла, могла при всех пропесочить, а кому охота? Потому женщины в бригаде хоть незамужние многие, свободные, а серьёзные и работящие.
Вот и тогда, закончили работу в поле, умотались, что ноги не держат, хорошо хоть забирают на машине. Стала бригадирша в кузов карабкаться по лесенке, что к заднему борту закреплена, а борт возьми да и откройся. Засов, что створку держит заднюю был неплотно закрыт, Евдокия на первую ступеньку ногой упёрлась и под тяжестью её веса он и вовсе открылся. Борт упал, а вместе с ним и бригадирша повалилась на землю, крайне неудачно застряв ногой в ступентке-скобке и сломала ногу.
Пока суть да дело, отвезли, конечно, в санчасть, гипс и покой, всё как положено. А бригада осталась без начальника. И как теперь уборочная без неё, как девки без пригляду - ох и злилась Евдокия! Да и нога болит, с гипсом этим проклятым ни работать, ни ходить нормально. Кто ответит за бригадиршину ногу, а? Безобразие, бардак, вредительство, безхозяйственность - каких слов только не услышал председатель, когда пришёл Евдокию навестить. Ответит, Евдокия Ивановна, ответит виновный по всей строгости - клялся Илья Маркович. Стали искать виноватого. Ну как, виноватого, ничего особо в вину-то ему не поставишь. Что борт плохо закрыл? Подумаешь, преступление века. И кто его знает, может это бригадирша сама что-то не то потянула-дёрнула, равновесие не удержала. Но голосила Евдокия страшно. За ней вслед и другие бабы поднялись - гробят их тут почём зря, враги народные, теперь все ноги будут ломать, кто работать будет, деток растить. И мужики некотрорые почище своих жён возвопили, что, дескать, баб калечат, за машинами не следят, работу саботируют. Шумиха поднялась. А кто за машины отвечает, кто бригаду забирал? За машиной, в части порядка и готовности выхода в смену вроде как шофёр, он и бригаду забирал. Да только не секрет особо, что шофёры в колхозе давно уж не глядя из гаража технику берут, всё на молодом механике. И водитель, что Евдокию забирал, Семён Степанов, что с него взять? По закону ничего не предъявишь, а ему твои угрозы да нравоучения что об стену горох. Илья Маркович вроде как пытался его обвинить: не следишь ты, мол, Семён за машиной, не проверил перед выездом. Да только послан был председатель, что называется, "лесом" вместе в бригадиршей его криворукой - куда лезла, сначала б руками взялась хорошенько, проверила б, так сказать, надёжность конструкции. На том и закончили. Но Евдокию уже не унять было.
И виновный нашёлся быстро - Володька. У него ж в гараже та машина стояла, из гаража её шофёр и забрал. Ну что тут Володя мог сказать? Он и попытался объяснить, что машина не готова была, он с ней не закончил и на линию не выпускал, шофёр без его ведома сел за руль да поехал. Но с одной стороны Володе стыдно было - вроде получается, что он как будто водителя "подставляет", а разве можно так? А с другой у Илья Марковича и на эти оправдания нашлись контраргументы - ты, Володя, как допустил, что машину без твоего разрешения взяли, почему оставил казённое имущество без присмотра? Молод ещё перечить старшим, пацан - вошёл во вкус председатель - мы тебя как родного приняли, а ты тут вредительством занимаешься! Грозил побледневшему Володе следствием и судом, обещал письмо написать матери Володиной. Конечно, понимал Илья Маркович, что никакого суда и быть не может - если рассудить, то это он сам, как председатель виноват, что у него водители свою работу на механика повесили, что машины без спросу берут. Но, во-первых, народ требовал виноватого. А во-вторых, молодому мальчишке взбучка полезна, это только ответственности прибавит, да и чтоб не зазнавался, а то, понимаешь, захвалили.
Люди с удовольствием подхватили. И каждый день чуть не каждый мужик или женщина, от сторожа колхозного до фельдшера из санчасти не забывали Володю пристыдить - мы, понимаешь, тебя приняли в коллектив, доверили такое важное дело, все помогали, хвалили, а ты, не стыдно? Даже по такому поводу собрание устроили - для публичного обсуждения. Точнее, осуждения - ибо обсудили и рассудили люди уже сами.
И полилось из людей всё самое худшее, низкое, тёмное, что в них было. Злоба, зависть, сплетни, ненависть - всё нарастало как снежный ком, добрые соседи и товарищи вдруг набросились на назначенного председателем виновника. Один Егор Володю поддерживал, всё-таки земляки. И Михаил Сухов держался в стороне. Публично не выступал, а каждого, кто при нём Володю стыдить принимался быстро осаждал - чего на парня налетели, чем он виноват, Евдокия жива не померла, что страшного случилось, сами может без греха? У всех один ответ был, что ничего, мальчишке полезно, пускай не зазнается, сразу понимает, что перед людьми надо за свои действия ответ держать, впредь не будет за шофёров машины мыть да без пригляду оставлять. И вообще, мы это, как лучше ему хотим. Коллектив, понимаешь, должен помогать человеку стать лучше. Только Тарас, муж Евдокии, не оправдывался, сычем на Мишку смотрел. На Володю всерьёз злой был, сначала даже прибить угрожал.
Володя был ни жив ни мёртв. На обвинения не отвечал, молчал. Работать, конечно, продолжал. Председатель по-отечески за него заступился, как он сам сказал - никуда о происшествии не сообщал, никакого суда и следствия не будет, люди наши хорошие, не злые, всё решим в своём коллективе. Да и механика-то другого не предвидится - понимал Илья Маркович.
Только Володя больше всего на свете не хотел, чтоб дома о его позоре узнали. Что скажет мама? А брат, а Оля - он же для них должен бать примером. А он человека покалечил. Выгонят его из колхоза, или отдадут под суд, тогда уж точно дома узнают. Володя представить не мог, как глянет в глаза родным.
Михаил больше на такое смотреть не мог. Затравили ж парня совсем. Ни за что ведь. Не любил он этих бесед вести задушевных и всякие слова успокоительные говорить не умел. Но с Володькой потолковать надо, кто-то должен вразумить мальчишку. Ему ещё жизнь жить, он ещё людей по-настоящему не знает, сколько раз на него так будут нападать, пока он не научится всё не глотать. Люди как шакалы, только почуят слабость, так будут грызть всё сильнее, показав за улыбками звериный оскал свой.
И Мишка направился в гараж. Все в поле, а он по делам утром остался до обеда в посёлке. Знал, что механик в гараже, где ему быть. Пусто на улице, только мужика Евдокиеного увидел - как будто из гаража шёл, опять, небось, ходил парня изводить. Тарас, правда, Мишку не видел, торопился куда-то.
В гараже было тихо. Нету что ль, механика-то. Михаил пошёл в дальний бокс, там вроде какие-то звуки. Звуки эти издавал длинный металлический трос, он тёрся о железную перекладину под потолком. Из троса была сделана привязанная к балке петля. Под ней валялась на полу стремянка. А в петле тихо покачивалось от сильного сквозняка в просторном ангаре тело Володи.
Дома узнали из телеграммы. А потом подробности от Егора. Он сразу в родную деревню вернулся, как только следствие закончилось. Да какое там следствие, так приехал из района милиционер, бумаги написал. Тяжело давалось освоение целины, не так, как в весёлом чёрно-белом кино показывали. В необустроенные бараки, на холод и зной, ради идеи и тяжкого труда не так много ехало идейных интеллигентов. Всё больше ехали за деньгами, суровые люди, сложные, рисковые. Иногда и пьющие. В жестоких условиях процветали жестокие нравы. Это потом, когда уже дома стали строить красивые, когда поля разработали, когда порядок навели, когда колхоз богатый становился - тогда ехали туда комсомольцы-энтузиасты, девушки тонкие да звонкие, гармонисты там разные. А пока, хоть и не говорили о таком во всеуслышание, но милиционеры-то в районах знали, что такие случаи и другие преступления там не то, чтобы редкость. Юным да нежным не место тут. Не удивительно, что мальчишка не выдержал. Слухи в посёлке ходили разные - не было ведь почти человека, который молодого механика во всех смертных грехах не обвинил. А Тарас и вовсе убить грозился. Только люди, наученные недавним опытом, особенно председатель, от обвинений решили воздержаться, а то оно, вишь, к чему приводит. И каждый молчал, не обвинял соседа, про выходку Тараса как будто кроме Михаила Сухова никто не вспомнил, как Илья Маркович Володе судом грозил никто не слышал. Повесился парень, молодой, дурак.
Тело домой, конечно, за две тысячи километров отправить не смогли. Похоронили там же, на поселковом пустом ещё кладбище, подальше, на краю, за забором - бога может и не было, а только заветы предков так просто из народа не выкорчевать.
Так Сашка стал в семье старшим.