Ярослав с трудом оттащил рыдающую Тамару от Насти.
Иван Иванович перетащил Настю к кровати, стал хлопать её по щекам.
Женщина что-то мямлила.
Только спустя некоторое время старик понял, что она просила воды.
Дрожащими руками приподнял её голову, напоил.
"Кромка льда" 60 / 59 / 1
Ярослав в это время успокаивал Тамару.
Алёнка от страха забилась в угол.
Маленький Егор с удовольствием «пасся» возле стола, надкусывая каждый кусочек хлеба. Малыш радовался, что никто не обращает на него внимания.
Настя пришла в себя, приподнялась на локтях.
Уставилась на Тамару.
Иван Иванович сказал:
— Разбираться завтра будем. Что-то какая-то путаница. Тут надо правильно всё решить: или пить, или спать.
Поскольку одна из виновниц сей ситуации в положении, то пить отметается. Всем спать! И только попробуйте обмолвиться хоть единым словом!
Ярослав, веди невестку в комнату и девчонку тоже. Я с Настей побуду.
Настя обессиленно откинула голову на подушку. Смотрела в потолок.
Когда до сих пор рыдающую Тамару Ярослав увёл в комнату, Настя произнесла:
— Разве так может быть? Моя Томочка, моя девочка вот так… Она ли это… Может кто рассказал, может подслушала. Да и на меня она не похожа. Ну может малость на Афанасия…
Иван Иванович то и дело вытирал со лба испарину.
Не знал, что сказать, а потом промолвил:
— Ты же её хоронила.
Настя кивнула.
— Опознавала не я. Один знакомый человек был со мной. Я же потом видела Тому в городе. Из автобусного окна видела… Это не она. Это какое-то наваждение. Иван Иванович, ну скажите мне, разве может она быть моей дочерью? Разве может? Это какая-то чужая девочка. Почему она назвалась именем моей покойной дочери?
— Не мели всякое, Настя… Завтра виднее будет. Я и сам что-то в облаке каком-то застрял. Вроде и радость оттого, что Сашкину невесту встретил, а вроде и горечь… Коли она тебе и дочь… Как вот судьба с вами поступила. Посмеялась над вами… Иди к себе, спи. Не думай ни о чём. Завтра во всём разберёмся.
Настя ушла.
Дед прилёг на её место, закрыл глаза.
Улыбка расползлась до ушей, он прошептал:
— Правнук у меня будет. Дожил до потомства. Эх, Сашка, Сашка! Такой подарок деду сделал! Такой счастье мне подарил в эти нелёгкие дни. Как будто солнце само спустилось и поцеловало меня в щёку. Не-е-е-е-т, в губы поцеловало оно меня. А если и впрямь дочка она Настина. Так это ещё больше счастья! Они мне все как родные.
— Иваныч, — позвал старика Ярослав. — Тебе вот гостья письмо привезла. А его отдал мне Илья Ильич. От внука, наверное.
Старик взял письмо, раскрыл его. Стал читать вслух:
«Здравствуй, дед! Как ты? Верю, что здоров. Помнишь, как ты насильно водил меня в тайгу? Помнишь, как я тебя ненавидел?
А теперь жизнь стала такой, что я люблю тебя за те годы. Спасибо, что заставлял меня преодолевать страх, холод.
Помнишь, как ты облил меня ледяной водой посреди леса и велел добираться по нашим следам к стоянке?
Недавно я побывал в такой ситуации. Я один не заболел, дед! Ты мой хранитель! Я люблю тебя, дед! И я точно знаю, что в твоих крепких объятиях моя Тома будет в безопасности.
Ты её береги, она станет моей женой. Она родит мне детей, а тебе правнуков. И я слова против не скажу, если ты поведёшь их в тайгу. Я сам попрошу тебя об этом! Спасибо! Храни тебя бог. Храни бог всех, кто рядом с тобой. Твой внук Сашка».
Иван Иванович прижал письмо к груди.
— Ох, Сашка, растрогал ты меня сегодня. И письмом, и невестой, и любовью своей. Заслужил я, видать, любовь такую. А жил вроде как все. Добра делал больше, чем зла. А зла я и не делал вроде. Ну если немного. Видимо наверху это за зло не считали.
— А какое зло ты делал? — Ярославу стало интересно.
— Ну было пару раз… Сидели с мужиками в райцентре. Я по две стопки выпивал: свою и Андрея. А Андрей тот был полуслепым. Он пока нащупает свою, а она уже пустая.
Смеялись мы над ним. Он вроде и не обижался. А потом оказалось, что он вообще не пил. Хороший был парень. Умный. Мог обо всём рассказать. На заводе работал.
После революции он со своим сменщиком станок не поделил. Что-то там доделать не успел Андрейка. А сменщик его головой о станок. Вот Андрей и ослеп. Давненько я его не видел.
Так вот тот напарник, оказывается, с женой его вертихвостил. Она и ушла… Андрей с мамкой своей жить стал.
Выйдет вечером на улицу, сядет на лавке. Мужики заводские соберутся, гутарят между собой, а он посидит, посидит и домой. Вот наверное и единственное зло, что я совершал. А мог и больше. Мог тебя отправить обратно за решётку. Но подумал, подумал…
На кой тебе это всё? Живёшь тут и живи. Места много. Бабу найти можно. И в райцентре полно одиноких, и тут вот тоже подрастают невесты.
— Да ты что, Иваныч! — засмеялся Ярослав. — Они ж дети…
— А ты ищи повзрослее. С бабой жизнь как-то поспокойнее. Как бы это сказать… Понежнее что ли. Она вся такая мягкая, податливая. На грудь голову положит, сопит. А ты себя чувствуешь богатырём.
Ярослав засмеялся.
— Это тебе, дед, жениться надо.
— Мне уже всё, не надо. Время ушло. У меня теперь забот полон рот. Вон сколько новых ртов прибыло.
***
— Чего уставилась? — спросил у Сони маленького роста мужичок в немецкой форме.
— Не уставилась, а посмотрела, — съязвила Соня.
— Заткнись, гaдина! Спиной ко мне встала!
Соня подчинилась.
Мужик стеганул её по спине кнутом. Она упала, едва успев оттолкнуть от себя маленького Иосифа. Мальчик заплакал.
— Заткни его, — взвыл мужик.
К нему подошёл очень высокий немец и долго что-то говорил по-немецки.
Потом они оба отошли от Сони.
Она стояла поодаль от толпы. Сама так захотела. В толпе все рыдали. Соня же, как могла, сохраняла спокойствие.
— An die Stelle! Schnelle! (По местам! Быстро!)
Толпа ринулась к машинам.
Их было десять штук. Первые шесть наполнились быстро. Едва они отъехали, как началась бомбёжка. Оставшиеся легли на землю, закрыли головы руками.
Бомбили где-то неподалёку. От взрывной волны земля перемешивалась с кусками мусора, металла. И когда касалась лица, было больно, словно укололи иголкой. Соня накрыла собой сына.
Когда всё стихло, опять послышалось:
— Schnelle!
Остальные ринулись в машины. Соня только в последнюю забралась.
Дорога была ужасной.
В кузове трясло. Машина наклонялась так опасно, что сидящие в кузове могли легко коснуться земли.
— Лучше перевернуться и сдохнуть, — говорил кто-то, — чем под пули. Нас всех убьют. Вот посмотрите. Вчерашних уже нет в живых. Я вам точно говорю. Нужно бежать!
Говоривший дождался, когда машина опять накренится, поднатужился и перевалился через борт.
Тотчас машина остановилась. И кабины выскочил немец.
Соня закрыла уши, когда услышала выстрел.
— Кто хочет ещё? — с акцентом произнёс враг.
Больше никто не хотел. Ехали около трёх часов. Остановились возле какой-то деревни.
Там было многолюдно. Немцы на мотоциклах рассекали туда-сюда. Становились на заднее колесо, смеялись.
Соня позавидовала их развлечениям. Они, явно, были счастливы. А Соня чувствовала лишь боль. И не только свою, но и всех тех, кто был сейчас рядом.
За несколько страшных дней, в которые пришлось спать на земле, голодать, не иметь возможности вернуться в город, люди как будто онемели. Даже маленькие дети почти не плакали.
Она прижимала к себе Иосифа.
Машина стояла долго. Покидать её не разрешалось.
Рядом с Соней сидела женщина. Её звали Ираида. Она, как и Соня, прижимала к себе ребёнка.
— Слушай, — обратилась она к Соне. — Если со мной что-то случится, позаботься о моей Нике. А я о твоём позабочусь.
Женщина нашептала на ухо Соне свой городской адрес. И Соня тоже.
В машинах поменялись водители. Почему-то сначала всех повезли в обратную сторону. Потом дорога круто повернула.
Во время остановки всем пленным раздали по куску хлеба. Один кусок на взрослого. Детям не давали. Родители скормили хлеб своим чадам.
Освободить машину велели на чистом русском.
Толпа около 200 человек ожидала своей участи.
Мимо них туда-сюда прохаживался немецкий офицер. У него был смешной вид: рыжие усики и острый, слегка нависающий над губой нос. Щёки были такими, словно немец их надул, но воздух не выпускал. И как-то ещё при этом умудрялся разговаривать.
— Устали? — спросил он с акцентом.
Толпа молчала.
— Хорошо… Кто устал, сделайте шаг вперёд. Не бойтесь, я безоружен.
Немец поднял руки, как бы подтверждая, что стрелять не будет.
Несколько человек, в том числе Соня, шагнули вперёд.
— Благодарю за честность. Вы, двадцать человек, идите за мной. Остальные располагайтесь.
«Уставших» завели в палатку.
Записали фамилию каждого.
— Раздевайтесь… Все…
Никогда ещё Соня не видела такой покорности и беспрекословного исполнения.
У людей в глазах был даже ни страх, ни ужас… В них было что-то такое, отчего невозможно было смотреть в эти глаза. Все эти люди были пустым местом.
Соня сняла с себя всё, потом раздела Иосифа. Мужчины, женщины, дети держали одежду и ждали своей участи…
Продолжение тут
Дорогие читатели! Я до сих пор читаю ваши комментарии ко вчерашней главе. Я понимала, что она вызовет слёзы, я сама эту историю слушала со слезами на глазах и пишу, бывает, со слезами. А в некоторых моментах чувствую, как шевелятся на голове волосы.
Спасибо, что делитесь своими эмоциями, что чувствуете то, что я пытаюсь донести.
Желаю всем добрых снов, добрых людей, добрых мыслей!
Спасибо, что вы со мной!