Цуцик с большой буквы, потому как имя. Ясно, что хреновое, да разве Прасковья домовёнка спросила, мол, уважаемый, как называться изволите? Выжившая из ума рукодельница...

— Не выжившая!

— Выжившая! Автору виднее.

Так вот: Прасковья, мало того, что пацана из розового мохера связала...

— Какой от шапки остался, из того и связала!

Так ещё и причиндалы мужицкие конкретные такие присовокупила: «Носи, — говорит. — Да гордись! С такими-то штуками первый парень на деревне будешь!»

«Всё-таки какое большое значение для отдельных индивидуумов имеют гендерные признаки», — подумал Цуцик, лёжа поперёк колен на бабкином переднике, и жмурясь каждый раз, как спица проносилась у самого носа.

А Прасковья знай себе розовую шлангочку Цуцику довязывает, да разговоры разговаривает:

— Я тут по-молодости в музее на голых мужиков ой как насмотрелась! До сытёхонька! Не то, что до нижних коликов - до головокружения. Даже в обморок хотела грохнуться, да постеснялась — в составе группы была. Как представила, что платье крепдешиновое на мне задерётся, а там мамкины панталоны тёплые — так и передумала.

Цуцик представил «задранную» Прасковью на мраморном полу, и, аж, икнул.

— Ой, миленький, вдрогнул-то! Уколола что ли? Потерпи, сейчас завершаться буду.

«Заразговаривала! Мужика во мне почуяла» — подумал домовёнок.

Тем временем бывшая руководительница кружка «Умелые руки», а ныне почётная... да ладно, какая там почётная?! Ныне полоумная пенсионерка Прасковья...

— Не полоумная!

— Полоумная! Не спорь — я автор!

Поднесла, значит, Прасковья Цуцика к трюмо и давай хвалиться:

— Видал?! Каку красоту тебе пришпандорила! У меня мохера с запасом было. А маманя как учила?! У хорошей рукодельницы всё впрок идёт.

Цуцик, ни живой, ни мёртвый, пялил вышитые чёрные глазки в зеркало и всё, чего хотел - дёрнуть за верёвочку, что свисала из самого жерла непотребности.

«Распустить всю эту срамоту к прасковьиной матери!» — думал он.

Но бывшая умелая ручка уже завязывала узелок там, куда Цуцик теперь и смотреть стеснялся.

— Готово!

И Прасковья, щёлкнув ножницами, откинула хвостик прочь.

— Ну? Разве я не рукодельница?

И хозяйка повертела домовёнка перед зеркалом так и сяк.

Сяк Цуцику тоже не понравился — чересчур рельефно.

Хозяйка давно похрапывала за стеной, а домовёнок всё разглядывал в отсветах ехидной луны своё отражение в зеркале:

— Рукоблудница чёртова! Мохер, видите ли, лишний у неё остался. А я чем виноват?! Теперь точно один такой мошно-мощный на деревне буду: второго-то не только в районе — в областном центре не сыскать. Тьфу! Срамота непорционная... непропорционная... непро-порно-порционная! Короче, штаны надо искать.

И пока Цуцик искал штаны в доме одинокой Прасковьи...

— Откуда же мужским штанам-то у меня взяться?

— Прасковья, ты же спишь!

— Не сплю. Маюсь. Ну, как твой рассказ-шалилка никому не глянется?

Луна тем временем про голенького новенького всей округе уже доложила.

***

Барбос помотал башкой, развешивая слюни на барбарисовые кусты.

— Цуцик! Ха-ха-ха. И как ты с таким именем живёшь?! Я бы сдох.

— Так и я бы сдох! Только фамилией и спасаюсь. Она у меня вождиная.

— Какая?

— Ленин я. Как от Прасковьи съехал и в памятник перебрался — так отцовскую фамиль и взял. Цуцик Ленин. Звучит?

Памятник вождю красовался, а точнее, прозябал, на некошеной поляне перед сельсоветом. Был он призван выказывать мощь вождя пролетариата, но, недокрашеный и обхезанный голубями, выказывал упадок и всеобщее разгильдяйство.

Постаментом вождю служила сколоченная из обрезной шестидесятки массивная тумба.

— Вот тут и живу, — подытожил Цуцик, отодвигая морду Барбоса от небольшого подкопа под тумбой. — Аккуратнее, лаз не обвали.

Цуцик прикрыл дыру фанеркой и, выпрямившись, поправил привязанную к кушаку полиэтиленовую крышку.

— А это чё у тя?

И Барбос, ознакомленный с жилищем нового друга, переключился на одежду Цуцика.

— Килт.

— Да килт-то я вижу - через крышку просвечивает. Крышка пошто?

— Дурень! Это килт и есть. В Швеции модно, если что. Все мужики — ну, те, что почётные да важные — носят.

— Срамота.

— Да ты бы молчал. Того не ведаешь, что это символ власти!

— В смысле? — выпучил глаза Барбос.

— А вот скажи: у вашего брата вислоухого, хоть у кого килт есть?

— На кой нам?

— На кой... — передразнил Цуцик. — Деревня! И вообще: ты как с высокопоставленной властью разговариваешь?!

Барбос смутился и заморгал.

«Пристял», — подумал Цуцик и перешёл в наступление.

— Вот потому, как были шавками так ими и останетесь! А ну, собери ваших! Скажи, мол, Цуцик Ленин к себе требует!

Цуцик и сам не ожидал, что Барбос побежит выполнять его приказ.

Через час деревенская свора покорно кивала в так словам, а узурпатор Цуцик декларировал с отцовского постамента:

— И вкусности нести в первую голову вождю! При встрече кланяться! В моём присутствии лапы не задирать! Понятно излагаю?

— Понятно, — хором ответили псины, заворожено разглядывая разрекламированный Барбосом полиэтиленовый символ власти.

И зажил Цуцик по-царски.

«А ведь права была Прасковья! — задним числом простил Цуцик "умелую ручку". — С большими задатками в вожди пробиться легче. А в нашем деле что главное? Правильно! Чтобы у создателя мохера было в достатке!»

2014 г.