Несколько разных взглядов на один и тот же фильм Любови Аркус о Балабанове. Первый авторский - от oblong box.
Снимать хронику умирания — задача под силу не всякому автору. Снимать аналогичную хронику о близком человеке, уже не просто документальное кино. Это акт самоистязания. Мучительный портрет героя, для последующих поколений. Для неравнодушного зрителя. Тем, кто, помнить, возможно, и не обязан. Но знать не помешало бы. Это не попытка закрыть «балабановскую тему», которая так крепко сжимает отечественного зрителя — ту его часть, что склонна хоть немного поразмышлять о просмотренном. Это не удовлетворение праздного любопытства тех, которые хотят услышать гражданскую позицию даже от мёртвого. Это обычная дворовая штука. Называется она: «Ответить за своего». Не бросить на растерзание домыслов, мифов, вольных умозаключений и откровенного актёрского вранья, которое они так любят «давать» в припадке воспоминаний.
Любовь Аркус (совместно с Александром Голутвой) основатель, пожалуй, лучшего в России журнала о кино — «Сеанс». Оттого, прекрасно понимает, как увлечь зрителя с первых мгновений кинокартины. «Балабанов. Колокольня. Реквием» начинается с фактически самостоятельного, очень мощного видеоэссе по киновселенной Балабанова. Внятно и по полочкам. Из чего состоит и о чём эта вселенная сообщает. С выразительным монтажом — так «Сеанс» делал видеоэссе ещё для «Закрытого показа». С оглушительными выстрелами всех обрезов и поджигов «ходячего мертвеца» — Данилы Багрова. Со знаменитыми «проходами» балабановских персонажей. А ещё о вечном бродяжничестве этих героев. Из ниоткуда в никуда, по архитектурным нагромождениям совершенно пустых, на деле, пространств. По бесприютству жизни и холодному гостеприимству смерти. Балабановские «уроды». Которые неизменно хотят счастья. Всегда. Сразу. С первой картины.
А далее, разговор Аркус с перепуганной Надеждой Васильевой — супругой режиссера, его соавтором и художником по костюмам. А далее, неутешительный врачебный диагноз, крупным планом. А далее, ветхая колокольня Запогостской церкви в Шекснинском районе Вологодской области, куда Балабанов едет снимать своё «сальто-мортале» — заключительный фильм «Я тоже хочу!» Огромный блок хроники, с тонкими подробностями съёмочного процесса. И, наконец, последние прижизненные кадры режиссёра в Сестрорецке, куда Аркус перевезла его вместе со всей семьёй. Подышать.
В течение всей хроники — и в кадре, и в поясняющих титрах — Любовь Аркус называет Балабанова исключительно Алёшей. Как Иванушку из русских сказок. Как Матюшу Пепельного. Как кого-то очень родного. Так любящая мать окликает к обеду. Так утешают сорванца, попавшего в переделку. Так поют колыбельную. Так разговаривают с людьми. Любови наплевать на Алёшин статус «самого народного режиссера современной России». Балабанову, к слову, на подобные статусы тоже было наплевать.
Фильм лишён «говорящих голов», восторженно вспоминающих о гениальном художнике. Такой формат любят снимать федеральные каналы, к очередному «юбилею смерти». Лишь только в страшном блоке о Кармадонском ущелье, сход ледника Колка в который, унёс жизни более 100 человек, вместе со съёмочной группой фильма «Связной» во главе с Сергеем Бодровым — слово взял Сергей Сельянов, многолетний друг и продюсер фильмов Алексея Балабанова. Взял ненадолго. Чтобы, в основном, произнести: «Горе». И выразительно помолчать вместе с беспрестанно курящей Аркус. Это кино спродюсировал тоже Сельянов. Кино о друге. «Алёша любил кино», — говорит он. И большего говорить не хочет.
В хронике создания фильма «Я тоже хочу!» есть сильнейшая сцена — «воскрешение» Балабанова. Известно, что в своей последней картине он сыграл самого себя и собственную смерть в кадре. После одного из дублей, удачно «умерев», он встаёт и идёт на «плейбэк». Воскрес, чтобы доснять кино. Последнее. «Балабанов. Колокольня. Реквием» снят именно для этого. Чтобы воскресить человека, на чьём отпевании в храме зритель побывал в начале повествования. Чтобы попробовать хоть что-то понять.
Балабанов с семьёй сидит на кухне. Сын режиссёра в «опасности» — грядёт двойка по литературе. Алексея Октябриновича «пытают» о его книжных пристрастиях юности:
— Алёша, ты Чехова любил?
— Нет. Но читал.
— Толстого любил?
— Нет.
— Достоевского не любил?
— Нет.
— Шекспира не любил?
— Не-ет!
— Ну, хоть что-нибудь ты любил? Нам для ребёнка нужно!
— Лесков.
— Лесков, это потом. А в детстве?
— А в детстве я любил себя. И бомбы.
— Бомбы?
— Да. Чтобы взрывать.
А кто их не любил? Особенно в детстве.
Заключительный блок картины — некое посвящение Надежде Васильевой. Невыносимо близкое наблюдение за человеческим опустошением, которое, тем не менее, важно для фильма. Надежда будто лишена эмоций. Словно приказала себе не отвлекаться на этот излишне суетливый мир. Вот она режет на завтрак сыр, собирает сына — Петра Алексеевича Балабанова — в институт, едет в больницу к маме, идет в парикмахерскую в попытке освежиться, сбросить морок пустоты. Но кадр, как в тех же «проходах» героев из Алёшиного кино, совершенно пуст.
На концерте группы «АукцЫон» Леонид Фёдоров открывает выступление коллектива холодной и горькой, но очень точной песней «Зимы не будет», посвящая её Алексею Октябриновичу. Эта песня была в «Я тоже хочу!» Его последний фильм вообще весь пронизан песнями Фёдорова, как и кинокартина Любови Аркус. Надежда Васильева, внутри фильма, находится на этом концерте. И с первых аккордов слёзы текут у неё сами собой. И глаза её — наполняются жизнью. Человек возвращается обратно, к людям. Выбирается из смертопоклонничества, отпускает своего Алёшу к этому его счастью. Которое — если в него не верить, а только лишь хотеть — становится просто словом.
oblong box для портала Альтерлит
Обзор выполнен по заказу нашей биржи Creative Market — https://alterlit.ru/archive/creativemarket/all/, где вы можете найти исполнителя для вашего заказа или предложить свои услуги.