Знаете ли вы, что в песнях и стихах Владимира Семеновича Высоцкого содержится не менее пятидесяти упоминаний Москвы? Причем зачастую упомянуто не просто слово «Москва» в том или ином смысле, падеже, склонении, нет. Дается в строке точный, узнаваемый московский адрес, район, всем известное столичное здание, дом, местечко.
Текст: Павел Васильев, фото: Александр Бурый
Где бы ты ни шел по Москве сегодня, а Высоцкий – вот он, словно идет или, скорее, ходил когда-то, с тобою рядом, невдалеке, впереди, и смотрел, чуть прищурясь, на вечный, но всегда меняющийся в деталях московский пейзаж.
Первое упоминание московское в песнях Высоцкого датируется 1961 годом. А последнее – 1978-м. Получается, все его поэтическое творчество замешано на Москве, на любимом городе, в котором родился, жил, пел, пил, играл, сочинял и умирал наш современник Высоцкий.
Высоцкий – москвич. И хотя упоминаются в его песнях Одесса, Ленинград, Париж, Нью-Йорк, Магадан, Тбилиси, Тула, Барнаул, Таити, Дели, Лондон, Будапешт, Буэнос-Айрес, Чикаго, Краснодар, Смоленск, Владивосток, Тамбов, Самара и прочие, прочие, прочие уважаемые географические точки планеты, это все, так сказать, разовые акции.
У Москвы – роль особая, главная. Именно Москва была мастерской Высоцкого.
Пятьдесят упоминаний города – у кого еще есть столько?
При этом песни, нарочито посвященной столице к большой дате, юбилею, Дню города, у него, разумеется, нет, да и быть не может. Выпячивать, приподнимать, выделять Москву из других городов Советского Союза он не собирался. И песенные сюжеты московские стали близкими, понятными всем, а не только жителям нашего города.
Ну как тут годятся, согласитесь, в официально праздничные мероприятия такие, например, сатирические строки:
Я однажды гулял по столице и
Двух прохожих случайно зашиб…
Ну никоим образом, не годятся, верно ведь? Никогда и ни под каким видом.
Или вот такие будто бы бодрые настроения:
Я самый непьющий из всех мужиков,
Во мне есть моральная сила,
И наша семья большинством голосов,
Снабдив меня списком на восемь листов,
В столицу меня снарядила.
* * *
В середине 80-х годов прошлого века я работал школьным учителем, преподавал историю. И вот однажды, в январе, в зимние каникулы, решил сделать для желающих экскурсию по Москве Высоцкого.
В те годы такие внеклассные мероприятия пусть и не слишком одобрялись, но уже и не запрещались. Желающие нашлись. Человек пятнадцать старшеклассников.
О Высоцком начинали робко пописывать в газетках и журналах, до официального признания и посмертной славы оставалось еще несколько лет, а потому о жизни его мы знали не слишком много.
Маршрут я составил вполне классический, очевидный.
Начало экскурсии у несуществующего, но зато как воспетого дома («на Первой Мещанской, в конце»), затем, пересаживаясь на троллейбусах, на Большой Каретный («кто в Большом Каретном не бывал?»), который совсем еще недавно был улицей Ермоловой, оттуда на Таганку, к театру («разломали старую Таганку – подчистую, всю, ко всем чертям»), затем на Большую Грузинскую улицу, к его последнему дому («кто-то вякнул в трамвае на Пресне»), а там уже недалеко и Ваганьково.
Своего автобуса в школе не было – редкость! – поэтому прикидывал я маршрут серьезно, тщательно. Надо было учесть время и рассеивающееся внимание школьников, какой-то перекус, ведь общепит тогдашний подразумевал обязательные очереди, туалет по дороге, зима, холодно, соотнести все это житейское с раскрытием темы, с тем немногим, что я знал тогда.
Текст экскурсии в основном был волнующей импровизацией.
Вышло неплохо, а самым трудным оказалось совместить Большой Каретный с Таганкой, уж больно долго ждали на Садовом кольце холодный и заполненный под завязку троллейбус «Б», ведь метро «Цветной бульвар» пока не существовало.
И привычного теперь памятника Высоцкому у Петровских Ворот тогда не было. «Не поставят мне памятник в сквере, где-нибудь у Петровских ворот».
Иначе там мы постояли бы обязательно. Нынче для меня это самое-самое «высоцкое» место в Москве, даже и не могу толком объяснить, почему так…
Когда в школе весной устроился вечер памяти поэта, класс мой на четвертом этаже не вместил всех желающих. Значит, в январе мы мерзли не зря.
Подборку песен к вечеру на магнитофон «Маяк» мне помогли переписать с разных лент на одну старшеклассники, я-то с техникой любого рода был, мягко говоря, не в ладах.
* * *
Ныне с экскурсией по Москве Высоцкого я, пожалуй бы, затруднился.
И не потому, что о нем теперь все или почти все известно.
Известно про его женщин, долги, диагнозы, больницы, роли, которые не сыграны, адреса, где жил, снимал, бывал, выступал, записывал песни… Появились десятки книг и сотни воспоминаний, сняты документальные – качественные и не очень – фильмы о нем, снят даже один художественный фильм, о котором и говорить-то не хочется. Появились памятные доски (даже вот на стенах роддома, где он родился, и на стенах Дома культуры, где последний раз выступал за неделю до смерти), появились улицы, памятники и музеи его имени.
Занавес посмертного официального признания приоткрылся в год пятидесятилетия – в 1988 году. Именно тогда прошел в январе по телевидению, прошумев на всю страну, четырехсерийный фильм Эльдара Рязанова «Четыре встречи с Владимиром Высоцким». Профессиональная работа.
На Гоголевском бульваре, в тамошнем «Фотоцентре», экспонировались чуть ли не месяц его фотографии, продавались буклеты, плакаты и копии афиш спектаклей Театра на Таганке, в которых играл Высоцкий.
Посмертная популярность его с каждым годом нарастала. Книги выходили новые и переиздавались старые, одна смелее другой.
И поначалу я, как и все остальные, охотно ловил и проглатывал, пропускал через себя свободно и даже восторженно льющуюся информационную волну, неутихающую и вроде бы обязательную к ознакомлению.
А потом вдруг – охладел, как очнулся.
…В парикмахерской по радио передавали «Охоту на волков».
Когда песня закончилась, мой давнишний знакомый, парикмахер Рустем, негромко заметил мне на ухо:
– Наркоманом был…
Я опешил, но спросил Рустема:
– А что-нибудь еще знаешь о нем?
– Голос знаю, – ответил парикмахер Рустем. – Голос не спутаешь.
* * *
Изучением творчества Высоцкого я не занимаюсь. Видимо, не хватает исследовательского пыла. Папочку с желтеющими вырезками из старых газет и журналов, равно как и прочий архив, больше не собираю. В моей библиотеке книг пять о поэте. Всего лишь.
Зато песни Высоцкого я слушаю давно, с 1977 года. И поэтому, наверное, вся Москва переплетена у меня с его именем и мне трудно найти городской маршрут без Высоцкого.
Вот, скажем, еду на дачу, что может быть обыкновеннее для москвича? А дача у меня по Савеловскому направлению. Как говорится, тороплюсь в родные пенаты.
Выходишь из метро к поездам и поет тихонько, этак озорно и молодо внутри: «В меня влюблялася вся улица и весь Савеловский вокзал…»
Даже и оглядываешься, не слышит ли кто из молодежи… Какой-то пенсионер в лыжной шапке… Что он несет-то?! Обалдел, дядя?
Вокзал изменился, он стал краше, выше, пригожее. У вокзала на площади удобнейший мини-вокзальчик для автобусов. Прекрасное изобретение городских властей. Ну, не хочется тебе в метро – пожалуйста, вот автобус до «Динамо», вот до Лужников, куда хочешь, хоть до Большого театра…
И подарю тебе Большой театр и Малую спортивную арену…
Раньше, при жизни Владимира Семеновича, вокзал Савеловский относился к Свердловскому району, как и Большой Каретный переулок, Петровка, Цветной бульвар – места, где, собственно, и началось его творчество. Пока перекуриваешь на площади в ожидании электрички, вспомнишь не только Большой Каретный, но и Малый.
Совершенно случайно обнаружил в нем давным-давно швейную фабрику №5, в которой – помните? – «такое вряд ли кто пошьет…». Тогда это было мрачноватое здание красного кирпича, а теперь, после ремонта, особняк хоть куда, и там по сию пору нечто швейное, но уже с иностранным акцентом. Проверите? Малый Каретный, тринадцатый дом.
Ты, Зин, на грубость нарываешься,
Все, Зин, обидеть норовишь…
Именно на Пятой швейной фабрике в Малом Каретном работала эта Зина.
Вот проезжаем платформу «Шереметьевская», над головами идет на посадку самолет. И сразу возникает само собой: «В Шереметьево, в ноябре третьего, метеоусловия не те…»
Вы говорите, это не Москва, а область? Пустое, как отделить аэропорт Шереметьево от Москвы. Кому это надо?
А в Долгопрудном, в знаменитом и престижном Физтехе, Высоцкий неоднократно выступал.
– Впрочем, – скажет скучный педант, – это тоже Московская область.
Но и в городе так постоянно. Незримая связь города с творчеством. Или наоборот? Объявляют, например, в автобусе: «Остановка – Больница имени Боткина»! А у Высоцкого сказано веселее: «Мне знаком товарищ Боткин, он желтуху изобрел…»
Строкой ранее тоже про известное московское медицинское учреждение: «Мне приятен Склифосовский, основатель института…»
А в 1962 году он написал так:
Налетел на самосвал, к Склифосовскому попал,
Навестить меня ты даже не пришла!
Сколько большой человеческой драмы в этом «даже», не правда ли? Именно здесь смеешься в обязательном порядке.
И вот так – про всю Москву, с севера на юг, с запада на восток. Диапазон – как у приятелей из знаменитой песни: «Ему же в Химки, а мне в Медведки…»
Вот «северные» примеры, пожалуйста:
А вещи – теще в Марьиной Роще!
Или:
Эй, шофер, вези в Бутырский хутор…
А вот свидетельства из самого что ни есть столичного центра:
До свидания, я – в ГУМ, за покупками,
ГУМ – это вроде наш амбар, но со стеклами…
Или:
Тут стоит культурный парк по-над речкою,
В нем гуляю и плюю только в урны я…
Или еще:
Довольный, что его не узнавали,
Он одеяло снял в «Национале»…
Ну и конечно:
Жил я с матерью и батей
на Арбате, здесь бы так…
Запад столицы? Не вопрос.
Мишка также сообщил по дороге в Мневники…
Южнее? Легко.
Ну и дела же с этой Нинкою!
Она жила со всей Ордынкою…
Куда ни пойдешь в нашем городе, про все и про всех Высоцкий уже когда-то заметил, запомнил, придумал, спел и взял, таким образом, с собой в историю. В историю русской литературы.
Точно и тонко сказала об этом актриса Таганки Алла Демидова.
«У Высоцкого был абсолютный слух на язык улицы. <...> У Высоцкого-поэта слово приходило с улицы и, очистившись его талантом, на улицу уходило. В его творчестве – прорыв к каждому. Может быть, любили его и не все, но знали все. Вся страна. Отцы и дети. Старики и молодежь. Космонавты, пионеры, шахтеры, студенты. Его интерес – жизнь всех. У него нет злых песен, хотя он касался разных, отнюдь не самых светлых сторон жизни…».
* * *
Отвечая на вопрос о любимом месте Москвы, он коротко ответил: «Самотека». Никак не расшифровал, к сожалению.
Есть ведь Садовая-Самотечная улица и есть Самотечный бульвар. Есть Самотечная площадь и Самотечные переулки. Весь этот мирок разрезается надвое Садовым кольцом и эстакадой. Гуляя здесь, как не вспомнить:
Из окон на пленных глазела Москва свысока…
Дом №5 по Садовой-Сухаревской вошел в фильм «Место встречи изменить нельзя». Именно на ступеньках этого здания и сует незаметно Жеглов кошелек в карман Кирпича… Случайно ли выбрано место?
К местечкам московским Высоцкий, большой знаток города, относился внимательно.
Про Пятую швейную фабрику, Савеловский вокзал, Склиф и Боткинскую больницу я уже упоминал.
А есть и такие приметные медицинские строки:
Если б Кащенко, к примеру,
Лег лечиться к Пирогову,
Пирогов бы без причины
Резать Кащенку не стал.
Вы ведь наверняка гуляли по Большой Пироговской улице? Хотя бы разок? От Зубовской площади к Новодевичьему монастырю. Отличный маршрут. Памятник Пирогову и больничные корпуса его имени в тех краях нельзя не заметить.
Стадион «Лужники» (Центральная спортивная арена), Малая спортивная арена (там же), театры – МХАТ, Таганка, Большой, рестораны – «Националь» и «София», ГУМ, Центральный рынок, завод «Компрессор», Парк культуры, гостиница «Советская», Бутырская тюрьма и тюрьма Таганская, МУР (Петровка, 38), зоопарк (зоосад), известное каждому москвичу, да и многим приезжим, местечко под названием «Три вокзала» – все это его песенные московские адреса, точные, выразительные.
Со временем, с возрастом, они мне стали дороже знаний о том, где жил, с кем жил и когда именно жил Владимир Семенович Высоцкий.
* * *
Возвращаюсь домой. Замечательный трамвай «Витязь» лихо выныривает из-под Автозаводского моста, притормаживает на остановке. В большое окно справа виден трехэтажный угловой домик, бывший Дом культуры имени Парижской Коммуны, Большая Тульская улица, 44.
Здесь 27 марта 1980 года Высоцкий дал один из своих последних концертов. Исполнил, как утверждают специалисты, 35 песен. И я этот концерт хорошо себе представляю. Как было здорово, смешно, грустно, нежно, трогательно и опять смешно, как не хотелось зрителям уходить…
Вот представить, что в этом январе ему бы исполнилось 85 лет – труднее. Не получается.
Ныне здание на Тульской почему-то заброшено, хотя построено было на совесть.
Надо бы озаботиться городской власти. Мемориальную досочку после ремонта не позабыть.
«Нет, совсем не случайно, – думаю про себя под мягкий трамвайный ход, – в песнях, ему посвященных, земляки – Булат Окуджава и Юрий Визбор – подчеркнули московский акцент».
У Окуджавы:
Белый аист московский на белое небо взлетел,
Черный аист московский на черную землю спустился.
У Визбора песня памяти Высоцкого и вовсе называется – «Садовое кольцо».
Пишу тебе, Володя, с Садового кольца…