— А-а-а! — воскликнул Ярослав. — Гости! Иваныч уже извёлся весь. Сказал, что внук невесту свою отправил к нему. Да вот времени сколько прошло, а её всё нет.
Ярослав подошёл к Тамаре.
Посмотрел на неё сверху и произнёс:
— А кто невеста из вас?
"Кромка льда" 59 / 58 / 1
Алёнка хихикнула.
— Что, матку свою потеряли? Она детей решила подкинуть? А сама куда запропастилась?
Тамара поднялась на ноги, выпятила вперёд живот.
Ярослав сделал шаг назад и пробормотал:
— Ты шо?! Ты и есть невеста?
Алёнка продолжала хихикать.
Ярослав тоже рассмеялся. Поднял девочку на руки и весело произнёс:
— Или всё-таки ты невеста?
— Ну хорош дурачиться, — улыбаясь, сказал Лукьянов. — Веди уже гостей. И вот, письмо старику отдай.
Ярослав спрятал письмо в карман.
Поставил Алёнку на пол, велел одеваться.
Сам подошёл поближе к Тамаре, долго смотрел на неё, а потом произнёс:
— А сколько лет тебе, невестушка?
— Шестнадцать, — ответила Тома краснея.
— Ну и внук у Иваныча… Наш пострел везде поспел, — вздохнул Ярослав.
— Не твоё дело это, — вмешался Илья Ильич. — Это их молодое дело.
Ярослав усмехнулся.
— Уж молодое — это ты точно сказал. Вот только нам с тобой уже поздновато семьи заводить. Кому мы нужны? Седина виски покрасила, руки трясутся. Хотя с топором дружат. Ладно, комендант, позже к тебе зайду. Пошли, семейство! Знакомиться с дедом будем.
Одетую Алёнку Ярослав взял на руки. Шёл медленно, понимал, видимо, как тяжело Тамаре.
А Тамара жалела о недоеденной каше, оставшейся на столе у Ильи Ильича.
В дом первым вошёл Ярослав. Отпустил Алёнку.
Иван Иванович стоял недалеко от двери.
За Ярославом ему не видно было Тамару.
Алёнка быстро стянула с себя тулупчик, по-хозяйски села на стул у печи, выставила руки вперёд.
Иван Иванович сначала молчал, потом произнёс:
— Во дела! Ярослав, ты кого привёл?
Ярослав пожал плечами и ответил:
— Как кого? Невесту твоего внука.
Старик рассмеялся.
— Ну не дури! Чего душу травишь. Я уже и не знаю, что там случилось в пути. Времени уже сколько от его письма прошло. Сашка языком не мелет попросту. Серьёзный парень, ответственный. На хорошем счету был до войны. Может и сейчас на хорошем. Только вот кто ж мне скажет. Да ладно…
Иван Иванович тяжело вздохнул.
Тамара так и стояла за Ярославом, страшно было показаться на глаза незнакомому человеку.
А мужчина, прикрывавший её своей широкой спиной, не торопился её показывать.
— Ладно, говори, чья девочка. У наших таких бойких нет. Вот что тебе скажу. Дети поселенцев пугливые, хоть и рукастые. Это потому что в крови у них теперь страх перед властью.
Так они тут и живут, как в молоке купаются. Повезло им, хоть и тайга. Но какая! Кормилица наша, поилица, защитница.
Никакой немец сюда не дойдёт. А коли сунется, так мы его быстро назад отправим. Будет в свою Германь лететь быстрее ветра.
Аленка вдруг подала голос:
— Дядя, а ты немцев видел?
— Видел, — кивнул Иван Иванович. — В Первую мировую видел. Одеты они были, скажу тебе, получше наших. Парадная форма у них была и в бою, и на отдыхе. Но разговаривать, не разговаривал. Не о чем нам с ними было… Вот только зачем они сунулись опять, не пойму я…
— А я видела, — прошептала Алёна. — И Тамара видела.
— Какая Тамара? — поинтересовался старик.
— Сестра моя, — ответила Алёна. — Тамара Рудольфовна Хайкин.
Тут Тома не выдержала, вышла из-за Ярослава и встала перед дедом.
Тот взглянул на неё, потом опустил глаза на живот.
Расставил руки и дрожащим голосом произнёс:
— Вот и внученька прибыла! Сашки моего голубушка. Ну до чего молоденькая! Ну до чего хорошенькая?
Он опустил руки, осторожно дотронулся до живота, и со слезами на глазах пробормотал:
— Это я что? И до правнука доживу?
Иван Иванович сомкнул в своих объятиях Тамару. Рыдал и не стеснялся своих слёз.
Алёнка улыбалась, продолжая греть свои руки у печи.
Ярослав тоже не прятал улыбку.
Он подошёл к девочке и спросил:
— А ты правда немцев видела? Ну расскажи, какие они?
— Страшные, — прошептала Алёнка. — Глаза как угли, руки как грабли, носы как корявые ветки, морды от мороза красные, местами синие, губы тонкие в красных корках.
— Не продолжай, — попросил Ярослав. — Люди как люди… Только на чужую землю припёрлись…
Иван Иванович тем временем всё обнимал Тамару.
Она не сопротивлялась. Впервые за много дней почувствовала себя в полной безопасности. Её разморило от жара. Старик помог ей снять подаренный водителем тулуп, меховую жилетку.
Жилетку эту подарила хозяйка дома, в котором её и Алёнку оставил отряд, и которая говорила, что Тома от немца понесла.
— Сашка-то как? — спросил Иван.
Тамара хотела было сказать, что он не вернулся с задания. Да не смогла. Строго посмотрела на Алёнку. Та, кажется, всё поняла. Даже кивнула.
Для Тамары непривычным было имя «Сашка». Хотелось звать его Жаном. Хотелось видеть и ощущать его рядом, обниматься на узкой кровати. Сердце заполнилось тоской. Слёзы выступили из глаз.
Иван Иванович поник.
— Не говори ничего, — попросил он. — Я всё понял. Буду молиться. Авось, поможет… Не будем о тяжёлом… Мирон пишет исправно. Работают они в эвакуации и днём, и ночью. Обещает, что после войны сюда приедет. Меня досматривать будет, если придётся.
Старик обратился к Ярославу:
— Подсоби мне, пока Настя не пришла, мою комнату выдели для гостей. Я тут буду. А потом пристроим. Народу много, быстро справимся.
Ярослав кивнул, покинул комнату.
В дом вошла женщина с ребёнком на руках.
Она, кажется, не замечала гостей.
Устало поставила малыша на ноги. Он поковылял к Ивану Ивановичу. Улыбался и что-то бормотал. Дед взял его на руки, раздел. Прижал к себе.
— Эх, Егорка, счастья у меня сегодня сколько!
— Это что у вас за счастье такое, Иван Иванович? — полюбопытствовала женщина.
— Да вот… Счастье моё сидит за столом. Да не одно. Тройное прибыло. Я правда, ещё не со всеми знаком. Проходи поскорее, Настя! Знакомиться будем!
— Да обождите, Иван Иванович! Дайте передохнуть. Я сегодня то к одному, то к другому бегала.
Помните, по осени грибов насобирали дети? Я сказала их выбросить. А баба Сара эти грибы посушила. Да внукам приготовила.
И вот… Очередь в туалет из восьми человек. А на улице-то холодно. Жалко детей. Голова у бабы помутилась. А дети страдают.
— Да пусть они стоят в своих очередях! — махнул рукой Иван Иванович. — Дай порадоваться! Ко мне Сашкина невестушка приехала! Маленькая, а внутри колобок… Прадедом стану, коли доживу!
Настя наконец-то вошла в комнату, осмотрелась.
Увидела сначала Алёну, девочка кивнула.
Тамара подняла глаза и ахнула.
Настя смотрела на девушку, потом произнесла:
— Приветствую! Рада познакомиться. Меня зовут Анастасия Алексеевна. Я тут врачую понемногу. Если нужно, могу помочь.
Тамара не верила своим глазам.
Настя быстро отвела взгляд.
А Тома не могла даже сдвинуться с места.
Алёна подскочила к Насте и протараторила:
— А меня Алёной зовут. У меня мамка потерялась. А Тамара меня к себе взяла. А потом мы жили рядом с немцами. За водой ползали ночами. У Тамары от воды во-о-о-о-т такие волдыри были!
Настя перевела взгляд с девочки на невесту Сашки.
Прищурилась, смотрела долго. Потом произнесла:
— Дочку у меня так звали… Тамара… Царствие небесное.
Тома не знала, как себя вести.
Настя её не узнавала.
А сама девушка не могла даже подняться со стула.
Вспомнились слова Марфы Игнатьевны.
«Не может быть, — думала Тома. — Это просто совпадение. Она похожа немного, но не моя мать…»
И тут Тамару словно оглушило, как будто немецкая бомба взорвалась рядом.
Старик произнёс:
— Сенька остался в лесу. Завтра придёт.
Настя кивнула.
Она уже не боялась отпускать сына. Она уже ничего не боялась. Молилась о своих живых детях. С тоской вспоминала Егора.
Настя вдруг подошла к Тамаре близко. Протянула руку и повторила:
— Анастасия Алексеевна!
Тома с трудом подала свою руку и произнесла:
— Тамара Рудольфовна Хайкин.
И тут подбежала Алёна и сказала:
— А у немцев мы представлялись иначе. Я была Алёной Афанасьевной Макаровой. А Тома — Тамарой Афанасьевной Макаровой. Нам сказали, что еврейскую фамилию лучше не называть.
Настя, не выпуская руки́ Тамары из своей, уставилась на неё, прищурившись так сильно, что глаза были почти закрыты.
— Чего только не сделаешь, чтобы выжить! — воскликнул Иван Иванович.
— Как ты представилась немцам? — дрожащим голосом переспросила Настя.
— Тамара Афанасьевна Макарова… Мама, это я… Тома…
Настя грохнулась на пол. Не успел Иван Иванович её подхватить.
Тома бросилась в ноги к матери, целовала их и причитала:
— Мама, мамочка, прости… Прости, мамочка!