Себежанка, себежаночка...
Он проснулся оттого, что ему стало трудно дышать. Казалось, что грудь сдавило, и сердце с трудом помещалось в положенном ему месте. Ему было жарко. Он вытер со лба испарину, и только теперь почувствовал, что щеки у него мокрые от слез. Состояние было странное – ему, как будто ничего не снилось, с чего тогда слезы? И удивительно – он забыл, когда плакал в последний раз. Кажется, еще в детстве… И вот на тебе…
Тихо, чтобы не разбудить жену, он встал, нащупал на тумбочке сигареты и на цыпочках прошел на кухню. Там приглушенно играл радиорепродуктор. Он уже освободился от сонного состояния, и мысли работали более четко. Машинально вслушался в то, что звучало по радиоточке и, услышав из нее мелодию, рванулся к ней, слегка прибавил звук. Он вслушивался в слова песни звучавшей по радио и тер левую сторону груди, потому что сердцу стало еще теснее... Он понял, почему проснулся. Это песня, неслышная ушами там, в спальне, была услышана его сердцем…
Песня закончилась, стали передавать новости, и он выключил репродуктор. Он достал из шкафчика пузырек корвалола, накапал сразу сорок капель, разбавил водой из крана и выпил. Было тихо, но в голове у него снова звучала только что слышанная песня:
« Себежанка, себежаночка,
Ты моя березка белая.
Не могу себе представить,
Что я с сердцем сделаю?…»
Он сидел на кухне и курил. «Когда же я в последний раз слышал эту песню? Что-то такое было тогда… Когда это было?»
Он вспомнил, что это было. И когда. Он лежал в госпитале после ранения. Это был 198. год. Фергана. Да, точно. После операции. Да, после операции, где ему, что можно сшили и удалили заодно солидный отрезок кишок, разнесенных вдрызг дробью из охотничьего ружья, которую всадил в него обкурившийся анаши местный турок-месхетинец. В этот день он только прилетел из Афгана, куда летал на два дня по службе, и вечером шел в свою гостиницу…Не дошел.
Он лежал в палате и точно также из репродуктора слышал эту песню. «А ведь тогда я тоже расплакался!» – вспомнил он. Он вспомнил, как уговаривала его медсестра потерпеть, а слезы лились у него из глаз. И потому что было больно, и потому что очень хотелось пить, а ему не давали воды, и потому что не хотелось умирать, и потому что звучала ЭТА песня:
«Даль лесная золотая,
Голубой озерный край.
Здесь с тобой я повстречался,
Здесь влюбился и признался.
Себежанка, себежаночка,
Это все тебя касается:
Если веришь, город Себеж
Мне все больше нравится.
На гулянье, на свиданье
Сам не свой к тебе иду.
Я не знаю, как ты встретишь,
Что мне скажешь, что ответишь
Себежанка, себежаночка,
Ты моя березка белая.
Не могу себе представить,
Что я с сердцем сделаю?
Полюбились мне озера
Голубых спокойных глаз,
Жду улыбки, жду я взгляда,
Словно счастья и награды.
Себежанка, себежаночка,
Разреши назвать "любимая"
Ты навеки дорогая
И незаменимая…»
-И незаменимая… – прошептал он и закурил новую сигарету.
Тогда он только закончил школу. До поступления в училище оставалось еще довольно времени, и он упросил родителей отпустить его в гости к бывшему однокласснику и другу, с которым просидел за одной партой девять лет. Год назад отца одноклассника перевели на работу в город Себеж, и они уехали всей семьей.
На вокзале его встретил отец одноклассника и огорошил новостью – его сын на тренировке вывихнул лодыжку и теперь скачет по дому на костылях. Так что совместое времяпровождение было под угрозой. Впрочем, это не сильно огорчило его. Друга он повидает, а главное, ему очень хотелось вырваться на свободу. Ну, что же, хоть Себеж повидает. Он совершенно не помнил, как прошла встреча с другом, о чем они тогда проговорили всю ночь. Затуманилось все с годами. Он помнил, что пошел на следующий день по городу. Вспомнил, как мысом длинным и узким вдается в Себежское озеро город. Центральная улица протянулась вдоль всего полуострова, затем постепенно поднималась в гору, кажется, ее называли Замковой горой. Он вспомнил, что там были остатки какого-то древнего строения, а дальше, над водной ширью отражались и бежали облака. Отсюда просматривался весь этот небольшой город. В нем не было чего-то особенного, только ему очень понравилась тишина. И на следующий день он снова пришел на гору, сидел и смотрел на озеро. Просто смотрел и ни о чем не думал. Вот тогда, на второй день он и увидел ее.
Он сидел и смотрел на озеро, в котором бежали облака.
-Нравится? – услышал он. Рядом стояла девчонка, наверное, его ровесница, в летнем легком сарафане, две толстые каштановые косы падали на грудь.
-Красиво! – подтвердил он.
-Это что! Тут вокруг такие красОты….ахнешь! А ты… приезжий?
-Почему так думаешь?
-Второй день сюда приходишь и сидишь. Заметила. Наши всё это уже видали и перевидали, а приезжего сразу видно. Можно я посижу с тобой? Не бойся, я не кусаюсь! – засмеялась она.
Видимо на его лице что-то отразилось, иначе, она бы так не отреагировала.
Они сидели на горе, и она рассказывала ему историю своего красивого и многострадального города. Оказывается то место, где они сидели, раньше было городищем, укрепленным и почти неприступным.
-Знаешь, – рассказывала она, – ведь о нашем городе даже в былине об Илье Муромце упоминается, что он "под градом Себежем побил войско трех царевичей".
Она рассказывала о том, как город переходил из рук в руки – то был под Русью, то под Литвой, то под Польшей. В ее рассказе мелькали имена князей литовских Витовта и Миндовга, польского короля Стефана Батория, а он вдруг понял, что не слышит того, о чем она так увлеченно рассказывает.
Он смотрел на нее и почему-то не мог оторвать глаз.
-Постой! – сказал он, – откуда ты столько знаешь? Об истории? О городе?
Она повернулась к нему лицом, и только теперь он рассмотрел ее. Она не была красавицей, но что-то было в ней притягательное. И сильно притягательное. Крупные черты лица, крупные губы. К тому же мелкие веснушки по обе стороны носа. Обычный для севера тип. Глаза карие, с золотистыми вспыхивающими искринками. И…. это ее совсем не портило – большая розоватая родинка на крыле носа, слева от переносицы.
-Просто я люблю историю. А еще очень люблю свой город. И…я хочу поступать на исторический! Мне это все очень нравится!
-Мы с тобой разговариваем уже около часа, а я даже не знаю, как твое имя?
-Ой, и, правда! Я Ксеня… Ксения! А ты?
-А я Олег!
-Красивое имя! Ты не Вещий Олег? – засмеялась она. – «Как ныне сбирается Вещий Олег, отмстить неразумным хазарам…»
Он сокрушенно развел руками. И они оба засмеялись.
-Ну, мне пора! – сказала она и встала.
-Постой! Один вопрос. Ты сказала что заметила….ну, что я сюда приходил вчера, пришел сегодня…Как? Тебя я нигде не видел.
-А ты стоял прямо перед моим окном и на дом любовался. А я на тебя смотрела… сквозь шторку! – засмеялась она.
Он вспомнил, что, действительно, стоял и разглядывал резные наличники у какого-то дома.
-Я пошла. Счастливо! – сказала она, но не тронулась с места, как будто понимала, что он не хочет ее ухода.
Он лихорадочно искал предлог, как с ней встретиться снова.
-А ты не можешь побыть моим гидом на эти дни? Ну, пока я здесь?
Расскажешь мне про город….Ты так много знаешь. Мне интересно…
-Хорошо! – просто сказала она. – Завтра, во сколько?
-Утром, часов в десять!
-Приходи сюда! До завтра, Вещий Олег! – засмеялась она и побежала под гору.
Вечером его друг все-таки выпытал у него, где он пропадал. Выпытал и ахнул.
-Ксеня??? Этого не может быть!!! За ней полшколы бегало, а она всем от ворот поворот! Ну, ты гигант! Великий и могучий утес! Вот это номер!
-Пошел к черту! – сказал он.
Утром они встретились вновь. Что было дальше, он не помнил. Не помнил потому, что дальше все дни слились для него в один бесконечный, дурманящий сознание праздник.
«Праздник, который всегда с тобой», кажется, так называлась книга Хемингуэя. Так однажды он подумал о ней. Она была рядом, и, держась за руки, они обходили весь город, где она рассказывала ему об усадьбах Фонвизина и Державина, которые здесь жили, об отце декабриста Пестеля, об Иване Алексеевиче Бунине, который бывал здесь у своих друзей, об киноартисте Зиновии Гердте, который был родом отсюда. Они ездили по окрестностям, были на знаменитом источнике, вода из которого может долгое время храниться без протухания. Казалось, она знает все о каждом доме, о каждом дереве, о каждой речушке и озерце. Они встречались каждый день, и все им было мало и мало проведенного вместе времени и, прощаясь, они не могли разнять руки. Времени не было – оно исчезло. Они были вне времени, вне пространства, только двое – он и она.
Продолжение следует.