Самое приятное в отношениях — это начало. И причина этого заключается не в отсутствии ссор, взаимных упреков, бесконечной ревности: почему ты не ответил, когда я звонила? кто такая Вероника? почему она тебе пишет? Маша говорит, что видела тебя с какой-то девушкой, кто она?
Начало отношений — это всегда что-то новое. Постоянное ожидание: пусть она напишет, пусть позвонит, пусть побыстрее наступит завтра. Бесконечная череда «пусть», которая как-то незаметно превращается в «хоть бы не» или «достало все». Отношения превращаются в обыденность, от которой хочется бежать. Если этого не случается, то парень с девушкой выходят на новый уровень, как в «Марио» на восьмибитной приставке. Кто-то ещё помнит: уровень 1-1, уровень 1-2. И так до восьмого. Кому-то удавалось добраться до нужного замка и спасти процессу. Кому-то…
Нам с Аней не удалось. Мы познакомились на первом курсе и расстались на четвертом. Инициатива была моя. Я не предложил Ане расстаться, я просто поставил её перед фактом. Это случилось на базе отдыха после того, как Аня устроила мне очередную сцену ревности. И ладно бы она просто кричала, плакала и обвиняла, как делала это обычно. Нет. На этот раз она устроила драку, но стыдно было не ей — мне. Подраться с девушкой, чьего имени я сейчас не могу даже вспомнить, с девушкой, у которой уже был парень… мне это было, как минимум, непонятно. Как же я злился. Злился и жалел её.
Аня расплакалась, девочки начали её успокаивать, а мы с ребятами пошли на берег озера, чтобы покидать мяч. Настроение было испорчено, но, с другой стороны, теперь я был официально свободен, и это не могло не радовать. Порвать с Аней нужно было уже давно, но я жалел её, и вот чем всё это закончилось. Жалость — плохая штука, особенно когда речь идет об отношениях, она унижает, но мы понимаем это, к сожалению, не сразу.
На берегу озера мы увидели нечто, напоминающее могилу. Подойдя ближе мы поняли, что это действительно могила, ну, или её имитация. На черном граните был изображен в полный рост парень — симпатичный парень, — на плите были обозначены даты рождения и смерти. Парень умер, не дожив до своего восемнадцатилетних пару месяцев. Сегодня была годовщина его смерти. Я почувствовал, как по спине прошел неприятный холодок. В голову пришла очень неуютная мысль: он вошел в вечность с широко открытыми глазами. Эта фраза всплыла в сознании, как утопленник всплывает со дна реки. Или озера. Кажется, я прочитал её в каком-то произведении или услышал в каком-то фильме. Проклятые короли? Возможно. В любом случае, звучало жутко.
С чего я взял, что парня похоронили с открытыми глазами?
Он усмехался, глядя на нас с черного гранита, который оставался холодным даже сегодня, в тридцатиградусную жару. Его усмешка как будто говорила нам — живым: я знаю, что там… там, и я презираю вас всех.
Шесть лет. Парня не стало шесть лет назад.
Мой друг предположил, что парень утонул. Сейчас был период выпускных в школах, возможно, парень с одноклассниками приехал сюда, чтобы встретить рассвет. Возможно, они были… ну, не пьяными, конечно, но выпившими. Парень полез в воду, и вот итог.
— Но не могли же его похоронить прямо здесь, — возразил я, — кто б разрешил?
— Это просто памятник, — сказал друг.
— Но зачем?
— Вопрос не по адресу.
Я вспомнил, как кто-то рассказывал мне, что у человека должна быть только одна могила, и никаких кенотафов, иначе душа не будет знать, куда ей приходить, и в итоге станет неприкаянной. Глупость, конечно… но, когда ты стоишь у памятника погибшего семнадцатилетнего парня, любая глупость приобретает особый смысл.
— И им разрешили установить кенотаф прямо на территории базы? — спросил я. Друг пожал плечами.
— Территорию под базу выкупили года три назад, видимо, кенотаф установили раньше. И, знаешь, может это и правильно.
— Как напоминание?
— Как предупреждение.
— Ну, да. Я это и имел в виду.
В этот момент мы услышали позади себя насмешливый голос Ани. Видимо, она уже пришла в себя, после ссоры, и решила продолжить выводить меня на эмоции. Как же я ненавидел, когда она это делала.
— Это не напоминание и не предупреждение. Это полнейшая ерунда. Эти бесконечные могилы вдоль дорог… здесь. Зачем? Умер и умер. Сам виноват. Не надо было лезть пьяным в воду.
— Во-первых, это не могилы, — ответил я, не глядя на неё.
На солнце набежала туча, и местность вдруг стала какой-то мрачной и недружелюбной. Поверхность озера казалась черной и очень холодной. В глазах умершего парня появилась угроза, усмешка стала жесткой и злой. Со стороны озера потянуло сыростью и чем-то ещё. Такой неприятный запах… запах застоявшейся в болоте воды. Я подумал, что сегодня воздержусь от плаванья.
— Это кенотафы, пустые могилы, — продолжил я, — во-вторых, их не так уж и много вдоль дорог. И в-третьих, уважай парня. Пусть он уже и умер, не надо говорить о нём с таким пренебрежением.
— Пошли вы оба, — ответила Аня, — и ты, и он. Хоть бы ты оказался на его месте.
— Желаешь мне утонуть?
— Ага.
Я снова посмотрел на парня и мысленно извинился перед ним за поведение бывшей девушки.
— Сегодня годовщина его смерти, — сказал я Ане.
— Ну, может, этот день станет годовщиной и твоей смерти тоже, — ответила Аня.
Когда стемнело, Аня подошла ко мне и предложила поговорить. Мы устроились на берегу озера, недалеко от памятника утонувшему парню. Я ещё раз повторил Ане то, что уже говорил до этого: отношения изжили себя, чувств не осталось (к сожалению — я добавил эту фразу, чтобы она поняла: мне не все равно) и нам нужно расстаться. Все это время меня не покидало какое-то тревожное чувство. Казалось, что парень с памятника смотрит на нас, прислушиваясь к разговору. Несколько раз я нервно оглянулся на него — темный прямоугольник на фоне более плотной черноты. Я не мог видеть лица парня, но в таком случае, откуда же взялись эти параноидальные мысли?
Взгляд…
Я подумал о казни через расстрел. Почему приговоренным завязывали глаза? Чтобы хоть немного облегчить их страдания? Потому что расстрельной команде было тяжело смотреть в глаза человека, которого они через минуту казнят? Или причина заключалась в чем-то другом? Что-то мистическое? Мертвец запомнит лица и отомстит?
Глупости, — подумал я и попытался сосредоточиться на происходящем.
— Выхода нет, пойми, — эта фраза стала моей первой ошибкой.
— Выход есть всегда, — скалила Аня, — и мы найдем его. Мы справимся.
Не хочу его искать, — подумал я. Из темноты послышался издевательской смешок. Я оглянулся на памятник. По спине пробежал неприятный холодок.
— Кто она? — спросила Аня, — почему ты не смотришь на меня?
потому что у меня галлюцинации
— Никто. Нет её, — я допустил вторую ошибку, — я просто устал.
— Давай возьмем паузу, — тут же отреагировала моя бывшая. Теперь я воспринимал Аню именно так — бывшая.
— Пауза нам не поможет, — это была третья ошибка. Что-то тяжелое, но бесплотное продолжало давить, чувство тревоги усиливалось. С того места, где мы сидели, была видна оживленная трасса, оттуда доносился слабый гул машин. Ещё дальше светились огни города. Вдоль трассы фонарей не было, но я видел фары машин — маленькие движущиеся точки.
Я вдруг представил себе, как подхожу к памятнику и завязываю парню глаза. Образ не вызвал смеха, скорее, ужас.
— Мы не пробовали, — сказала Аня. Я даже не сразу понял, о чем она говорит.
пауза нам не поможет
— Я тебя бросаю. Точка. Всё, — ответил я.
Какое-то время Аня молчала, потом посмотрела на меня и улыбнулась. Я напрягся, готовясь к худшему.
— Я подожду, — сказала Аня, — ты вернешься, и я приму тебя назад.
Её предположение было настолько абсурдным, что я рассмеялся. Её это не обидело и не оскорбило.
— Хорошо, я тебя понял, — сказал я, — но ты… Аня, если встретишь кого-то до того, как я решусь вернуться, воспользуйся шансом, ладно?
— Сделай тогда для меня кое-что, — сказала Аня, — давай поплаваем вместе. Я всегда мечтала поплавать в озере ночью. Вода такая теплая.
От земли начал подниматься туман. Легкий ветерок принес откуда-то тошнотворный запах болотной тины. Откуда-то? Со стороны этого чертового озера. Не знаю, что могло бы заставить меня выполнить просьбу Ани.
— Нет, — сказал я, — извини, нет.
Я поднялся на ноги, чтобы уйти, развернулся и увидел чей-то силуэт у памятника. Туман собирался там плотными клочками, похожими на кусочки ваты или кучевые облака.
Стало по-настоящему страшно. Скорее всего, во время нашего с Аней разговора этот парень прятался за памятником, наблюдал и подслушивал. Зачем?
Я смотрел на мужской силуэт в тумане и пытался сообразить, как на него отреагировать.
Проигнорировать и пройти мимо?
Спросить, что он здесь делает?
Просто ждать, пока он сам ко мне обратится?
— Ты ещё пожалеешь, — сказала Аня. Я оглянулся на неё, а когда снова посмотрел на памятник, то никого возле него не увидел. Видимо, мне показалось.
Запах гнили стал просто невыносимым, и к горлу подступила легкая тошнота. Запах вызывал в сознании мысли об утопленниках, и ничего приятного в этом не было.
— Аня, пойдем отсюда, — позвал я девушку и услышал в ответ «пошел к черту».
Ночью поднялся сильный ветер.
А утром я узнал, что Аня пропала. Вечером её тело нашли в том самом озере, где шесть лет назад утонул парень.
— Она хотела поплавать в озере ночью, — сказал я другу, наблюдая за водолазами. Нас не пускали к озеру, но мы ведь были не слепыми. Тело Ани лежало на берегу.
— Она была трезвой.
— Вчера была годовщина смерти парня, — сказал друг, — не знаю, правда это или нет… девочки рассказали. Короче, нельзя купаться в озере после заката в день его смерти. Это его время. Те, кто нарушат это правило, считай, обречены. Парень заберет их с собой. Мало кто в это верит… просто… легенда, — добавил друг.
Или не просто?
— Аня знала об этой истории? — спросил я.
— Знала.
Она пожелала мне смерти и попросила поплавать с ней в этом озере. Но, если она знала, то что тогда случилось с ней?
Сознательный выбор?
Или несчастный случай?
— Я не верю, — сказал я. Друг молча пожал плечами.