Серафиму-Симочку в храме любят. Постоянно чем-то угощают, а она тут же угощает других. Протягивает человеку печеньку, которую сама едва ли минуту в руках подержала, и смотрит прямо в глаза – с улыбкой, но пытливо и немножко озорно. А в Рождественскую ночь после литургии такая счастливая с подносом тарталеток всех обходила...
Текст: Наталья Разувакина, фото: Александр Бурый
И Серафиму, и ее папу я впервые увидела летом 2021 года: они стояли передо мною в очереди к причастию. Девочка внимательнейшим образом изучала цепочку на шее отца, а тот держал дочь на руках и смотрел на нее так, что у меня слезы наворачивались. Серьезно, чутко. Как же повезло крохе с отцом, подумала я. И еще поняла почему-то, что семья эта – издалека. Они только-только переехали тогда в Переславль-Залесский...
Оказалось – из Северной Каролины, США.
ВОПРОСЫ СНАРУЖИ, ОТВЕТЫ ВНУТРИ
Каким ветром занесло американца в старинный русский городок? Почему он один воспитывает трех дочек? Почему не торопится обучать их русскому языку, почему старших в местную школу не отдал?..
Население Переславля-Залесского всерьез озадачилось этими вопросами, ведь город маленький, а Джейсон Кемпбэлл – фигура приметная: снял домик в самом центре, моментально вошел в кружок инициативных переселенцев из разных больших городов, что клубится в арт-баре – опять-таки в центре Переславля. Вот он помогает устраивать здесь библиотеку – носит ящики с книгами. Вот поет под гитару, вот в летнюю жару балагурит с кружкой пива среди друзей на берегу Трубежа… И мастерская у него своя – деревообработка. Но знают Джейсона все же по трем дочкам: такие красотки, как с открыток! И как он один с ними управляется?
Говорят, чтобы понять суть человека, достаточно увидеть, чем украшает он свое жилище. Что на стене – то и в душе. В доме Джейсона, таком уютном –все здесь делают девчонки, убирают и стирают-гладят, – главное место занимают иконы. Одну из них, образ Преподобного Силуана Афонского, написал сам Джейсон, в крещении – Силуан. Мне икона нравится, автор же смущен: непрофессионально и краски не те! Рядом – икона семейная: Маргарита, Мария, Серафима и мать их Любовь. И тут же – отец Серафим Роуз с начертанной по-церковнославянски знаменитой своей фразой: «Сейчас позже, чем мы думаем». Икону же «Не рыдай мене, Мати!» американец покупал в Англии – и ему как раз позвонили в тот момент с известием, что мать его умерла… Что ни образ – то строка биографии. Или даже целая глава.
ВАШ СЫН ПРЕКРАСНО БОЛЕН!
Сначала был просто Джейсон, кудрявый и лихой, абсолютный материалист. Отец – инженер, директор завода. Родовой дом в живописнейшем месте Северной Каролины. Удовольствия – только руку протяни. «До 18 лет я был безумен, избалован и богат, я искал только веселья и думал, как бы доказать всем, что я крут, свободен, независим… Я непременно желал быть лидером, постоянно ходил по краю и влипал во всякие неприятные истории. В общем, вел себя плохо, меня часто штрафовали за антиобщественное поведение, я подводил семью, и родители наказывали меня работой в заводских мастерских. До сих пор помню эту металлическую стружку, грязь… Я отрабатывал штраф, но не исправлялся, и однажды они отправили меня в Россию». Так мальчик-мажор оказался в Самаре, где тогда, в 1993 году, обитали его дядя и тетя – протестантские миссионеры. На них-то и была вся надежда старших Кемпбэллов. Но кто ж знал, чем обернется для их сына эта поездка.
Миссионерская чета взялась за племянника крепко: чтение Евангелия каждый день, крещение в Волге. Парень действительно изменился, но случился побочный эффект: он полюбил Россию. Настолько, что захотел здесь жить. Мечта о переезде зародилась именно тогда. И это была не влюбленность, а любовь.
«У меня не было «синдрома золотых куполов», это другое. Меня влекло нечто большее, чем я сам, – говорит Джейсон. – Впервые я понял, что мои представления о свободе были ложными, что я был заключенным системы. С удивлением я наблюдал, как люди в России ведут себя порою самым нелепым образом, но окружающие воспринимают их спокойно. Здесь у каждого есть неоспоримое право быть собой… Здесь не нужно ничего никому доказывать! Тебя примут любым. Я понял, каким же я был напряженным в Америке. А еще я встретил тут совершенно необъяснимую доброжелательность по отношению ко мне: случайные люди, увидев меня впервые в жизни, интересовались мною и хотели что-нибудь подарить, будто я их близкий родственник! И здесь же, через Евангелие, мне открылся Христос. Я понял, что христианство – это лекарство для человеческой души, и еще – что сам я очень болен».
НОСТАЛЬГИЯ ПО НАСТОЯЩЕМУ
Христос оказался ближе и роднее всех родственников, и именно Его – открывшегося в России – Джейсон продолжал искать и на Западе. Вернувшись домой, он поступил в протестантскую семинарию в Оклахоме, стал дипломированным теологом… Но душа требовала иного. Пытаясь объяснить, что же конкретно толкнуло его к переселению в Россию, Джейсон прежде всего рассказывает о своем переходе в православие и вспоминает известный эпизод из жизни отца Серафима Роуза – американца, выходца из протестантской семьи, православного священника. Однажды отец Серафим в поезде разговорился с молодым человеком, который упорно изучал русский язык, готовясь переехать в Россию. «Легкая и приятная жизнь часто порождает фальшь, а в России люди страдают за веру, и парень хотел познакомиться с настоящими христианами», – говорит Джейсон.
Тяга к настоящему – именно этими словами можно коротко охарактеризовать главный вектор жизни Джейсона. Впрочем, с 2000 года уже – Силуана. Переход в православие совершился после нескольких посещений страны, где христианство сохранилось чудом после эпохи гонений. «Конечно, сейчас в России жизнь изменилась, даже в бытовом смысле она вполне удобна, но все же намного сложнее, чем на Западе. И это хорошо, это очень полезно для души. Даже сам климат, эти морозные зимы… Реальность, а не постоянный привычный комфорт, возведенный в культ, – рассуждает мой собеседник. – Однажды у нас кончился газ, а на улице минус 25, проснулись ночью – такой холод! Мы с дочками растопили печь, получилось… Но главное, что я не знаю ни одной страны в мире, кроме России, где бы за последние двадцать лет стало не хуже, а лучше. Везде на Западе торжествует мусорная культура пластика и сияющих огоньков. А в России на моих глазах, с 1990-х, произошел ренессанс христианства. Сколько церквей реконструировано, сколько возведено, иногда открывались по три храма в день! Мне кажется, это самая захватывающая история в современном мире! И люди продолжают здесь жить нормальными традиционными ценностями. И в каждом городе, даже маленьком, обязательно есть музей с картинами...».
КРУШЕНИЕ НАДЕЖД КАК ТОЧКА ВЗЛЕТА
Джейсон говорит о нашем времени как о тревожном и даже страшном, но: «я рад, что мои дети живут здесь, в России». Продав на родине дом и бизнес, он сжег за собой все мосты. Имея пока только туристическую визу и реально представляя себе предстоящие бюрократические сложности оформления вида на жительство, он утверждает, что игра стоит свеч. И дом уже – свой, постоянный – куплен в пригороде Переславля, вот только достроить его надо немного.
«Я избавился от иллюзии, что можно построить Царствие Небесное на земле. Я пытался и даже думал, что у меня получается. Семья, бизнес… Но оказалось, что все может быть разрушено безвозвратно, и я не стремлюсь больше к земному раю, – признается Джейсон. – У меня была любимая жена, самый близкий друг, мать моих девочек. Я потерял ее – и теперь главное, чтобы мои дочери не стали заложниками культуры разрушения».
Нет, Любовь – так зовут мать девочек – не умерла. Но шизофрения – недуг внезапный, сокрушительно жестокий. Противостоять ему бывает выше человеческих сил, и иногда родственникам приходится смиряться с горькой необходимостью защищаться, а конкретнее – защищать детей. Надо видеть, как молится в церкви Мэри, средняя из дочерей Джейсона (я про себя называю ее Машенькой), чтобы понять, что пережили эти дети. Тоненькая девочка с льняными кудрями стоит как свечечка, не присаживается даже во время чтения псалмов – когда по уставу можно, и на лице ее – свет нездешний. Такое и у взрослых-то прихожан редко увидишь, не то что у детей. И тут же, после службы, наблюдая веселую возню трех улыбчивых сестричек, понимаешь: эти дети растут в любви.
НЕУД ПО РУССКОМУ
«Ни слова по-русски!» – укоризненно качают головами пожилые соседки. А молодые репетиторши наперебой предлагают Джейсону свои услуги. Но отец спокоен: язык придет. Выходец из США – плавильного котла наций, где многие эмигранты умудряются всю жизнь прожить, так и не выучив английский, – он понимает: не это главное. А из обычной массовой школы он забрал дочерей еще в Америке, когда обнаружил, что в классе старшей, Маргарет, есть ученик-трансгендер. «Вообще, эта ЛГБТ-повестка и прочие либеральные ценности пропитали сейчас все западное общество». – Джейсон достает смартфон и быстро, на мгновение, показывает мне фото некоего клоуна с огромными грудями, в одежде и парике кислотных тонов. «Это учитель-транссексуал, он получил официальное разрешение преподавать в школе! И ты будешь еще спрашивать, почему я увез детей из Штатов?» – усмехается Джейсон.
Его дети сейчас в безопасности. Говоря о красоте, среди которой он хотел бы их растить, и вспоминая при этом Достоевского («Мир спасет красота»), Джейсон имеет в виду отнюдь не среднерусскую природу. «Горы Северной Каролины, поверь, не уступают по красоте русским березам. Но когда моя мечта о возведении Царствия Небесного на земле разрушилась, когда я потерял жену, я посмотрел в глаза детей. Трех своих детей, которые прошли через огромное страдание, огромную боль. И понял, что самое лучшее, что я могу сделать для них, – это увезти их в Россию. И жить с ними тут, выполняя главную свою миссию, родительскую. На Западе все говорят об успехе, успешности… Но если мои дети станут, к примеру, успешными нейрохирургами, будут иметь очень много денег и при этом забудут веру – это будет мой провал. Я не хочу потерять дочерей, как потерял все остальное. Родительство – это не математика, это искусство. И прежде, чем советовать мне нагружать их уроками русского, люди поинтересовались бы, что пережили эти дети, когда заболела их мать…».
Каюсь: и я дарила в прошлом году Джейсону толстенный англо-русский словарь. Пусть, мол, интегрируются.
«Но если мои дети проживут простую деревенскую жизнь, при этом оставаясь благочестивыми, это будет означать, что как родитель я преуспел. Настоящий успех не измеряется вещами, которые не возьмешь с собою на тот свет…».
СЧАСТЛИВЫЙ «БЕЗРАБОТНЫЙ»
Я слушаю Джейсона и не смею возразить, хотя уроки русского, на мой взгляд, вряд ли искривили бы магистральную линию воспитания христианок. Но он папа, он знает – что, когда и в какой мере нужно его детям.
В соседней комнате раздается вдруг упрямый, капризный рев, однако мой собеседник не реагирует. Тут же слышатся голоса старших сестер, маленькая Симочка успокаивается… Конфликт разрешен, и вот уже это прелестное создание вбегает к нам и усаживается на диван, теребя в руках самодельную куколку из бумаги. Еще в храме я неоднократно замечала, насколько хорошо воспитаны все три юные леди. Послушны, но не зажаты, сдержанны, но не вымуштрованны. Привыкшие не привлекать к себе внимания, они неизменно светятся приветливостью – искренней, изнутри. Вот и сейчас Симочка елозит на диване, усаживаясь поудобнее, напевает что-то тихонько, сияет глазами, рассматривая меня, и ее присутствие только радует. А за стенкой продолжаются занятия в онлайн-школе: я уйду – Джейсон проверит, как справились с уроками Маргарет и Мэри. Утро же началось с молитвы – все вместе, минут десять. Перед православными иконами, на английском языке. Точно так же завершается каждый день, насыщенный трудами.
«Делай что тебе нравится – и тебе не придется работать ни единого дня в жизни!» Это любимая пословица нашего героя, и сейчас он, конечно, безработный. Смеется: «Православный с дипломом теолога-протестанта – ну как я могу работать по специальности? При таком раскладе я должен уметь что-то делать руками, а о деревообработке я мечтал еще с юности, со времен, когда отбывал наказание в заводских мастерских: там кругом металл, а я думал – вот было б дерево!..» Сейчас, в России – дерево. То есть дело, которое нравится и которое, по пословице, работой можно и не считать. Джейсон изготавливает иконные доски. Недавно попробовал сделать печатную икону сам, от начала до конца: скачав из интернета любимый образ, скорректировал его на компьютере, вывел на печать, затем наклеил холст на заранее подготовленную деревянную поверхность… Дело на поток не поставлено, но если плодами трудов русского американца заинтересуются конкретные епископы или игумены монастырей, он будет, конечно, рад. Хотя в дальнейшем Джейсон собирается мастерить мебель. «Может быть, церковную утварь. Служа Богу, человек должен стоять обеими ногами на земле. И делать что-то для людей. А что я еще умею?»
МЕЧТА ИДИОТА
И снова он рассуждает о красоте, о многих ее уровнях, самый высший из которых, конечно, божественный. Цитирует «Идиота», герой которого, князь Мышкин, чистотой и настройкой душевной оптики куда ближе Джейсону, чем любой «средний американец». И снова говорит о том, что христианину, по большому счету, все равно, где жить, но в сегодняшнем крайне нестабильном мире детей растить лучше всего в России. И о древнем русском Переславле-Залесском, посетив его однажды – прирос сердцем… А я смотрю на него и любуюсь: как же красив он сам и как же здорово, что можно сидеть вот так запросто с ним рядом – таким уверенным, цельным, таким настоящим. А в ближайшее воскресенье ими – всеми четырьмя Кемпбэллами – вновь будет любоваться весь храм. Три кудрявые ясноликие девочки – как цветы-маргаритки. И отец их – садовник… Даст Бог, приживутся под нашим небом голубым. Я уверена – приживутся!
А храм, конечно, тоже самый красивый в Переславле – Сорока Мучеников, что возвышается на берегу огромного Плещеева озера. Хотя Джейсону, возможно, наше озеро не кажется таким уж большим. Ведь чтобы реализовать свою (совсем не американскую!) мечту, он перемахнул через океан.
