Данная еженедельная рубрика посвящена работе с текстами, о чём я говорил в отдельной статье. Она будет полезна для авторов, взявшихся за совершенствование своих собственных работ. Сегодня предлагаю рассмотреть два текста в версии с комментариями и итоговой, плюс комментарии Беты. Примеры взяты из открытого раздела «Игры» Литературной беседки.
Пример первый.
Версия с комментариями:
Энн точно не осознавала, что вызывало раздражение: плохая чашка кофе или осуждающий взгляд продавца, когда она попробовала в магазине образцы духов, но ничего не купила. Подумав немного, девушка ухмыльнулась и, снова пройдя вдоль витрин с пробниками, не спеша выпила их все, один за другим. (Следующее предложение я бы порекомендовал начать с нового абзаца, так как повествование переходит к другому персонажу.) Продавец побагровел, глаз его начал дёргаться, а кулаки то и дело сжимались, но сказать, а тем более сделать что-то, конечно же, не посмел: (Здесь могла быть точка, потому что предложение излишне сложное и перегруженное получилось) во-первых, Энн была афроамериканкой, а во-вторых, агрессивной лесбиянкой. Последнее большими радужными буквами было выведено на её оверсайз футболке. Так что терпи, чопорный, консервативный, совсем не толерантный гомофоб, прими и сглотни. (И тут следующее предложение стоило бы перенести в новый абзац – повествование вернулось к Энн.) Сбросив своё (Лишнее уточнение, так как принадлежность раздражения очевидна.) раздражение, девушка глумливо улыбнулась старому пердуну, наверняка ещё и расисту, поставила чашку на стеклянный столик, нарочито громко расплескав (Немного странно выглядит фраза «громко расплескав», я бы предложил переместить «нарочито громко» перед «поставила чашку») остатки кофе, и с чувством исполненного долга вышла из магазина.
Держись, город белых и напуганных, Энн вышла на твои улицы!
Мнение Беты.
Злободневная история, конечно. Но рассуждать о толерантности, инклюзивности, ксенофобии и прочем в литературных играх было бы неправильно. Поэтому обратимся к тексту, а точнее к повествованию.
Первое, что для меня показалось немного странным, это то, как Энн пробует – буквально выпивает – пробники духов. Для страны, где люди пьют антисептики, это было бы нормально. Но для прогрессивной страны с толерантными борцами с ксенофобией и за инклюзивность (что подразумевает контекст истории) это, по меньшей мере, непривычно.
Я, разумеется, признаю, что ничего не знаю о повседневной жизни афроамериканок и агрессивных лесбиянок, равно как и других представителей прогрессивных стран. Поэтому всё же учитываю такую возможность. Но было бы интересно узнать об этом моменте, так сказать, из первых уст – от Литбесов, проживающих в Штатах, например. К тому же, не имея обоняния в силу состояния здоровья, мне немного известно о духах. Однако логика подсказывает, что пробники духов стоит нюхать.
Говорю без тени ёрничества, поверьте. Если такое имеет место быть, то было бы интересно увидеть расширенную версию истории Энн, тем более, что она и без того кажется чрезвычайно интересным персонажем.
Другой момент, на котором я споткнулся – это несколько внезапное появление чашки кофе в руках Энн к финалу рассказа. Это несколько нарушает логику повествования. Я поясню.
Развитие истории идёт последовательно, с постепенной сменой сцен. В первом предложении упоминается чашка плохого кофе, но не оговаривается, держит ли её Энн или поставила на поднос. Эта деталь представляется мне не существенной, поскольку в следующем предложении девушка идёт вдоль витрин и выпивает пробники. Второе предложение также не даёт положения чашки. Исходя из того, что она, не упоминаясь с самого начала, была поставлена перед финалом на поднос, можно предположить, что Энн ходила по магазину с чашкой в руках. Но этому противоречит контекст. Во-первых: для чего носить кофе с собой, да еще и плохой? Во-вторых, для выпивания пробников скорее понадобится две руки – откупоривать пробники (раз внутри духи, то они должны быть плотно закрыты). Впрочем, Энн могла лихо отбрасывать крышечки, выдергивая их большим пальцем, но об этом в тексте нет ни полслова.
По этому моменту рекомендовал бы внести деталей, проясняющих (или описывающих, дополняющих) наличие чашки в руках Энн на протяжении всего её пребывания в магазине. Она пока ходила, могла, например, капать кофе на пол или на витрины, испытывая терпение продавца.
Подытоживая, не грех будет повториться, что такой персонаж, как Энн, заслуживает рассказа побольше.
Итоговая версия текста:
Энн точно не осознавала, что вызывало раздражение: плохая чашка кофе или осуждающий взгляд продавца, когда она попробовала в магазине образцы духов, но ничего не купила. Подумав немного, девушка ухмыльнулась и, снова пройдя вдоль витрин с пробниками, не спеша выпила их все, один за другим.
Продавец побагровел, глаз его начал дёргаться, а кулаки то и дело сжимались, но сказать, а тем более сделать что-то, конечно же, не посмел. Во-первых, Энн была афроамериканкой, а во-вторых, агрессивной лесбиянкой. Последнее большими радужными буквами было выведено на её оверсайз футболке. Так что терпи, чопорный, консервативный, совсем не толерантный гомофоб, прими и сглотни.
Сбросив раздражение, девушка глумливо улыбнулась старому пердуну, наверняка ещё и расисту, нарочито громко поставила чашку на стеклянный столик, расплескав остатки кофе, и с чувством исполненного долга вышла из магазина.
Держись, город белых и напуганных, Энн вышла на твои улицы!
Пример второй.
Версия с комментариями:
– Ну что ж, дорогая Клавдия Васильевна, – произнес Элькуль Пуаро на хорошем русском почти без акцента, гордо вышагивая перед собравшимися. – Убийца вы (Не хватает запятой. Или точки.) и сейчас я это докажу!
– Я, – удивилась Клавдия Васильевна, – да что вы, я в жизни мухи никогда не обидела!
– Вы не поняла (Немного странно выглядит неверное окончание после упоминания, что Пуаро говорит на хорошем русском почти без акцента. Хотя он мог сказать и так, разумеется. Или это банальная описка. Обращаю на данный момент внимание, но оставляю его на откуп Автору.) меня, дорогая Клавдия Васильевна, – все присутствующие заметили, как у Пуаро смешно задергался глаз. (Атрибуцию в данном виде я бы рекомендовал выделить в отдельное предложение и даже новый абзац, поскольку все присутствующие к словам Пуаро не имеют никакого отношения. А в данном случае акцент именно на них. Перефразировав в какое-нибудь «у Пуаро смешно задергался глаз, что не скрылось от внимания всех собравшихся», можно оставить это действие в атрибуции. Но я бы не советовал, так как атрибуций в истории хватает.)
– Простите старого сыщика, у меня даже язык криминальный, я имею в виду… я имею в виду, – он набрал в грудь воздуха, – что рядом с вами я чувствую себя жертвой.
– Но почему же? – вскричала Клавдия Васильевна, встав со стула.
– Потому, – Пуаро опустил глаза, в которых была мука, – потому что я люблю вас.
Несмотря на неловкость положения и в присутствии всех («Всех» я бы рекомендовал опустить, как лишнее уточнение. Никто не уходил, поэтому само собой разумеется, что неопределенные свидетели сей сцены остались в полном составе – все. А вот когда все увидели дергающийся глаз Пуаро – это было важно.) собравшихся, он бросился перед Клавдией Васильевной на колени, схватил её руку в кружевной перчатке и прижал к губам:
– Будьте моей женой!
Мнение Беты.
Поскольку в силу определённых субъективных обстоятельств пишу этот разбор только сейчас, то первым делом хочу извиниться перед Майклом за возникшую задержку.
Вторым хочу порассуждать об оформлении прямой речи в первых двух предложениях. Правила не самые простые (да и современная трактовка грамматики меня иногда вводит в ступор), поэтому не исключаю, что субъективности в следующих словах может оказаться с избытком. Однако хочется верить, что мои рассуждения не лишены логики.
В первом предложении слова автора закрывает точка, во втором – запятая. Я бы расставил знаки наоборот. Потому что в первом случае слова автора стоят в середине фразы, а во втором восклицание Клавдии Васильевны есть вполне законченная фраза, она могла закончиться до слов автора сразу восклицательным и вопросительным знаками.
Как мы знаем, повествование состоит из предложений, даже диалоги. А предложения заканчиваются точкой (вернее, с точкой, раз уж есть и другие закрывающие знаки препинания). Если слова автора стоят в середине фразы, то логичнее отделять их запятыми. Если в конце – точкой. Хотя повторюсь, что не претендую на истину в первой инстанции по знанию правил оформления диалогов.
Или вот такой вариант. Волей Автора Пуаро свои первые слова произносит, то есть им придаётся определённый звуковой оттенок: он явно говорит негромко. Дальше с нарастанием чувств он может начать повышать тон, что и происходит к концу его тирады. Поэтому первое предложение могло бы выглядеть, например, так:
– Ну что ж, – произнес Элькуль Пуаро на хорошем русском почти без акцента, гордо вышагивая перед собравшимися, – дорогая Клавдия Васильевна, убийца – вы. И сейчас я это докажу!
Или так (мне больше этот вариант нравится, потому что первая фраза отсекается в отдельное предложение, словно Пуаро собирается с духом, чтобы сказать следующие слова):
– Ну что ж, – произнес Элькуль Пуаро на хорошем русском почти без акцента, гордо вышагивая перед собравшимися. – Дорогая Клавдия Васильевна, убийца – вы. И сейчас я это докажу!
Но что бы я не предлагал и о чём бы не рассуждал, последнее слово всегда останется за Автором, тем более что в данном рассказе и правок-то на грош. Ну разве что я позволю себе обнаглеть и предоставить свою версию и без того неплохого текста.
Текст по версии обнаглевшего Беты:
– Ну что ж, – произнес Элькуль Пуаро на хорошем русском почти без акцента, гордо вышагивая перед собравшимися. – Дорогая Клавдия Васильевна, убийца – вы. И сейчас я это докажу!
– Я?! – удивилась Клавдия Васильевна. – Да что вы, я в жизни мухи никогда не обидела!
– Вы не поняли меня, дорогая Клавдия Васильевна.
Все присутствующие заметили, как у Пуаро смешно задергался глаз.
– Простите старого сыщика, у меня даже язык криминальный, я имею в виду… я имею в виду, – он набрал в грудь воздуха, – что рядом с вами я чувствую себя жертвой.
– Но почему же? – вскричала Клавдия Васильевна, встав со стула.
– Потому, – Пуаро опустил глаза, в которых была мука, – потому что я люблю вас.
Несмотря на неловкость положения и в присутствии собравшихся, он бросился перед Клавдией Васильевной на колени, схватил её руку в кружевной перчатке и прижал к губам:
– Будьте моей женой!