Переходя к женскому переживанию и пониманию любви Натальи Захарьиной, жены Александра Герцена – русского предшественника Ницше, можно легко вообразить угадывающиеся диалоги, начала, завершения или иные связи образов Натали Герцен и Лу Саломе. Похоже, не случайно воспитательница детей Герцена сначала сватала одну из его дочерей к Ницше, а потом познакомила с Лу Саломе.
В судьбе Натали любовь прошла через высокие пики и падения, увлечение, граничащее с изменой, и возрождение после страшных испытаний. Попробуем бережно прикоснуться к хранящим ее следы страницам писем и воспоминаний. Основой любви Натали всегда была свобода: ради нее она бежала с женихом и скрытно венчалась, ее муж был приверженцем освобождения женщин и отказа от семейных тайн, в годы душевных смятений она все же сделала свой последний свободный выбор любви.
Первый взлет ее любви, хотя и сопровождавшийся запредельным обожествлением возлюбленного, вполне укладывается в идеальную традиционную схему – полнокровному отклику, посвящению себя возлюбленному и обогащению женской души в любви: «…жизнь моя драгоценна только тем, что она посвящена тебе, тем, что она твоя; что во мне есть хорошего, это только то, что я умела постигнуть тебя, что душа моя стала ответом на одно воззвание души твоей. Словом, в себе я люблю тебя». Любовь погрузила Натали в «божьий мир» – «мир широкий, богатый, я не знаю богаче внутреннего мира, может, слишком широкий, слишком расширивший мое существо».
Только, «в этой полноте бывали минуты, и они бывали с самого начала нашей жизни вместе, в которые незаметно, там, где-то на дне, в самой глубине души что-то, как волосок тончайший, мутило душу». В другом месте ее переписки с мужем она поясняет, возможно, именно эту ничтожную помеху полнокровного счастья: «У тебя есть отшибленный уголок, <…> ты не понимаешь тоску по нежному вниманию матери, друга, сестры». Но именно эта пустяковая щербинка на глянце уверенной любви и стала неумолимо разрастаться в трещину измены в результате обретения новой любви, как только ей встретился «большой ребенок», который «умрет от холодного слова», которого «можно безделицей разогорчить и сделать счастливым», и который с «бесконечной благодарностью <…> благодарит за малейшее внимание, за теплоту, за участие».
Мы чувствуем неловкость, вырвав лишь частицу из истории жизни этих выдающихся людей. Нас оправдывает лишь то, что страдания, объяснения, откровения, трагические обстоятельства и иные перипетии «кружения сердец» – все это подробно описано самими участниками семейной драмы Герценых. А в этой частице большой женской любви обнаруживается, быть может, ее важнейшая типично женская особенность. В женской любви, по-видимому, есть особые желания, без удовлетворения которых она не может полноценно состояться, и к ним, несомненно, относится необходимость выражения в отношении ко взрослому партнеру заботы, паттерны которой женщина инстинктивно берет из отношений матери с ребенком.
Вероятно, неудовлетворенное желание заботы, которое в иудейской традиции тесно связано с третьим базовым душевным качеством женщины – источником жизни, было не единственной причиной зарождения новой параллельной любви. Но другие допустимые обстоятельства такие, как романтический воздух Прованса, где семь столетий назад родилась и расцветала куртуазная любовь, или поэтический флер друга их семьи – Гервега, или разъяснения мужа, что его любовь к ней, потеряв запал восторженности, не угасла, а стала частью его «Я», которое имеет высокие цели за пределами любовной страсти – не несут в себе ничего глубинного, тут и там являясь в череде разнообразных любовных драм.
Чтобы представить с какими мужскими качествами соотносятся женские фантазии, истекающие из желания заботы в переживании любви, можно опереться на понятие экзистенциала Заботы в философии Хайдеггера, которая не сводится к женской заботливости вокруг настойчивых запросов мужчины-ребенка, а выступает как интуитивное понимание того уникального пути, предначертанного объекту заботы, который еле различим в его шрамах прошлого, возможностях настоящего и потенциалах будущего. Только связанные с такой Заботой тревоги и ожидания, чувства вины и радости понимания, без сомнения, находят благодарный отклик в мужской душе.
Подводные камни, препятствующие выражению резонирующей Заботы, связаны не только с полным непониманием ни исходных задатков, ни уникальных особенностей, ни возможного проекта подлинного становления партнера, но и, как это определил К. Г. Юнг, разным «духовным объемом личности», препятствующим оформлению «единства с самим собой», особенно во второй половине брачной жизни. Можно также подозревать, что существуют незначительные эпизодически встречающиеся, но особенно острые камни, которые навсегда губят порывы Заботы или наносят ей неизлечимые раны, например, в тех случаях, когда в объеме большей личности появляются мутные пятна поверхностных увлечений. В семейной драме Герцена, можно с уверенностью исключить лишь первое из указанных препятствий к полноценной Заботе и идеальной женской любви.