После отсидки вернулся Иван домой. Мать встретила со слезами. Брат молча пожал руку и сказал: «Ванька, давай завтра выходи ко мне сторожем, а там разберёшься и решишь, как дальше жить будешь. Оплата, как и у сменщика два раза в месяц.».
- Что люди не держаться? Мало платишь? Или что? - язвил я.
- Нет, двое работают, а третий уже неделю как пропал. Даже за зарплатой не пришёл.
Поговорили, решили, что кто старое помянет, тому, как говорится глаз вон.
А куда мне ещё идти, надо жизнь с начала начинать, хватит, подурел, посидел. Хааарооош, - с такими мыслями я приехал на следующий день в поле.
Брат местный фермер, поднялся пока меня не было. Вот и я смогу.
Вверенная мне территория – это 4 поля с арбузами, на востоке речка, за ней соседняя деревня, на западе за полем лес. Есть шалаш, крытый брезентом, бочка с водой. Вроде начало неплохое. Никто с расспросами лезть не будет, а то прошел по деревне. Так бабки чуть шеи не свернули.
Объезжать территорию на стареньком мотоцикле. Сердце сжалось – это мой моцик, я с ним столько времени провёл. Эээх, придурок.
Завёл старого друга и погнал, едет родимый. Звук родной, протяжный, мотор рвёт душу. То ли из-за ветра, то ли слёзы горести потекли по лицу. У речки остановился. Хотелось нырнуть в эту манящую прохладой и свежестью воду. Разделся и бегом в реку. О таком я даже не мечтал. Вода была тёплая и охлаждающая одновременно. Хотелось лечь на воду и просто плыть по течению, ни о чём не думая.
Солнце как-то быстро закатилось за горизонт и неожиданно наступили сумерки. Я далеко отплыл от места захода в речку, на берег вылезти не смог, не было возможности. Вокруг камыши, поросший ивняком берег. Под ногами глубина, видимо яма. Пришлось приложить усилия, чтоб преодолеть течение. Не знаю сколько времени мне потребовалось, чтобы доплыть до открытого места. В полной темноте я искал свои брошенные вещи и мотоцикл.
Нашел. Пришлось поволноваться. Меня кто окликнул.
- Эй. Парень. Хорошо плаваешь.
Из-за кустов вышла девушка. В темноте она как будто светилась. Фарфоровая кожа казалась настолько тонкой, что слегка имела синеватый отлив. Венки тоненькими змейками струились по открытым частям тела. Я заворожённо смотрел на неё. Вокруг нас наступила тишина. Даже сверчки перестали петь свои ночные песни.
- Я видела, как ты плыл, не хочешь ещё раз, - она моментально скинула с себя длинную рубашку и бегом побежала к реке. Брызгая в меня водой, девушка звала к себе. Она нырнула и мне на миг показалось, что её тело в свете вышедшей луны блестело серебром. Меня тянуло забежать в реку и быть поближе к этой ночной, ни откуда взявшейся нимфе. Я засуетился, пытаясь снять рубашку. Застрявшая рука не хотела высвобождаться из влажной ткани. Резкая боль подмышкой вернула меня к действительности. Серебряный крест, который одела на меня мать по приезду, впился в кожу. Подняв взгляд на девушку в лунной дорожке я увидел, то от чего мне пришлось прийти в ужас. В воде плескалась длинноволосое чудовище. Её глазницы были пусты, белая с синевой кожа серебрилась в свете луны, ниже пояса виднелся рыбий хвост. Сладким голосом она звала меня, манила, но колющая боль не давала полностью поддаться на эти чары.
В миг я дёрнул рубаху и взлетел на мотоцикл. Верный друг не подвёл заурчал. Заревел мотор. И мы понеслись вперёд. То ли ветер выл в ушах, то ли вой догоняющей нечести раздавался в округе.
- Господи, помоги. Господи спаси и сохрани. Николай Угодник защити.
Я гнал. Выжимая катушку газа на сколько, можно. В мозгу стучала одна только мысль, доехать до дома, а там отмахаемся. Влетев во двор, я бросился в дом. Мать сидела за столом, что-то шила Увидев меня вскрикнула и упала в обморок. Закрыв на засов дверь, я бросился приводить матушку в чувство. По деревне выли собаки. Окатив водой из ковшика, я поднял её и отнёс на кровать. Когда мать пришла в себя. Выслушала меня и приказала читать отче наш, сама перед иконами, стоя на коленях молилась Богородице, прося защиты. Так прошла ночь.
С той поры я стал седой как лунь. Арбузы сторожить пришлось конечно же. Кто ещё кроме меня. Только к речке по ночам я больше ни ногой. Страшно.