- Убили, значит, Фердинанда-то нашего… - сообщил Андрей Макарович Каретников, отрываясь от свежего номера «Петербургских Ведомостей». – В смысле – скинули бразильцы своего императора.
- Мало ли в Бразилии Педров? – предсказуемо отреагировал Семёнов. – И вообще - это ж когда ещё было, не меньше недели назад…
- А вот в «Ведомостях только сегодня пропечатали. Нет в этом времени Интернета, и агентства «Рейтер» тоже нет, вот новости и запаздывают…
- «Рейтер» как раз здесь есть, и уже лет сорок как. Агентство основано Питером Юлиусом Ройтером, третьим сыном касельского раввина – при рождении его нарекли Исраэлем Бер-Йошафатом, но, видать, для карьеры оказалось полезнее сменить имя на не столь откровенно… м-м-м… семитское. Но в одном ты прав – о свержении Педру Второго я узнал не из газет.
- Барон поделился?
- Почти. Если бы ты почаще захаживал в офис Д.О.П.а – то и сам был бы в курсе. С некоторых пор ведущим сотрудникам, стоит им там появиться, вручают нечто вроде дайджеста, сводки важнейших событий в России и за рубежом. Очень, знаешь ли, увлекательное чтение. Причём ничего особенно секретного в них нет, сведения, что называется, из открытых источников – но среди питерских репортёров об этих сводках уже ходят слухи. Мне лично один предлагал за каждый выпуск по пятьсот рублей ассигнациями!
- Жмот. – Каретников сложил газету и бросил на журнальный столик. И потянулся за стаканом чая. - Мог бы и золотом предложить. Ох ты ж!..
- А ну кыш отсюда, Бейли! – взревел Олег Иванович, замахиваясь сложенной газетой на чёрного щенка-лабрадора, только что бесцеремонно толкнувшего гостя под локоть. Собачонок явно нацелился на блюдечко с баранками, про которые люди, занятые какой-то ерундой, позабыли. Когда газета мелькнула в опасной близости к чёрному кожаному носу, щенок недовольно заурчал и залез под столик.
- Совсем от рук отбился! – пожаловался Семёнов. – У меня совершенно нет времени им заниматься, всё в разъездах, а из фрау Марты что за кинолог? Покормит, выведет перед сном в палисадник – и на том спасибо! А пёс растёт, вон как вытянулся, и это всего за две недели…
Щенок, уловивший каким-то своим собачьим чувством, что разговор о нём, высунул из-под стола морду, не забыв нацепить на неё самое умильное выражение.
- Ну всё, не сержусь, хулиганьё ушастое… - Олег Иванович кинул зверьку баранку.. – Держи вот, сил никаких нет с тобой…
- Сам и приучаешь пса клянчить за столом. – негромко заметил Каретников. В той, прошлой жизни он всегда держал собак – последняя, четырнадцатилетняя бельгийская овчарка умерла за пару месяцев до начала всей этой безумной истории с путешествиями во времени) – и вполне заслуженно полагал себя знатоком воспитания хвостатых и четверолапых.
- Да понимаю я всё… - Семёнов виновато развёл руками. – А как удержаться? Прихожу домой усталый, Ванька пропадает на службе, Берта сидит в своей Гатчине и слышать не хочет о Петербурге – а тут эта морда встречает, улыбается, хвостом стучит по всему, что попадётся. Как откажешь?
И он сунул под стол ещё одну баранку. Из-за свисающей скатерти раздался громкий аппетитный хруст. Каретников с неодобрением наблюдал за действиями приятеля.
- Ты лучше расскажи, что нового у дяди Юли? - сказал Олег Иванович, украдкой вытерев об обивку кресла руку, вступившую в контакт со слюнявой щенячьей мордой. – Я слышал, они с Теслой разрабатывают какой-то защитный костюм для участников экспедиции?
Каретников кивнул. Он в самом деле только сегодня вернулся из Шлиссельбурга, где по просьбе барона производил медицинское освидетельствование нескольких узников и, конечно, не отказал себе в удовольствии посетить «алфизический каземат» - так теперь с лёгкой руки Семёнова называли лабораторию, развёрнутую в одном из подвалов старинной крепости.
- А, ерунда. – он пренебрежительно махнул рукой. - Ничего особенно нового там нет, хотя сама идея здравая. Никола Тесла, видишь ли, ознакомился с материалами, касающимися поражения Романа Смольского «лучом тетрадигитусов», и высказал предположение, что оружие четырёхпалых имеет характер электромагнитного разряда. Я с ним согласился – характер поражения нервной системы схожий. Теперь они с дядей Юлей сооружают защитный костюм из стёганой ткани, подбитой мелкой медной сеткой. За человеком, одетым в такой костюм будут, понимаешь ли, волочиться по земле металлические цепочки, навроде заземления, и по ним разряд может уйти в грунт.
- А может и не уйти. – Семёнов скептически покачал головой. – Как-то очень уж примитивно. Если эти тетрадигитусы такие умные, как мы о них думаем – наверняка предусмотрели такой вариант. Я, если хочешь знать, вообще не уверен, что это было оружие.
Каретников удивлённо поднял брови.
- а что же тогда?
- ну, не знаю… скажем, какое-то средство коммуникации, основанное на неизвестных нам принципах?
- Телепатический луч? - ответил Каретников.- Не поверишь, но такое предположение уже было.
- И как?
- Отметено, как антинаучное. И вообще, хватит о ерунде, лучше попроси фрау Марту принести кипятка, а то у меня чай совсем остыл. Что до моей поездки в Шлиссельбург – то не хочешь узнать, о чём я беседовал с Александром Ульяновым? Я-то, признаться, был уверен, что ты с порога вцепишься с расспросами…
- Выдерживал характер. – хмыкнул Олег Иванович. – Ты ведь и сам всё рассказал бы, верно?
- Рассказал бы, конечно, куда от тебя деться, такого настырного?
Вошла домоправительница – в неизменном тёмно-лиловом капоте и домашнем чепце, украшенном мелким кружевом. Поставила на столик большой чайник с кипятком и величественно удалилась. Щенок выбрался из-под стола и потрусил следом.
- На кухню пошёл. – сообщил Семёнов, провожая зверька взглядом. – Фрау Марта жалуется, что никак не может его оттуда отвадить – целыми днями сидит и клянчит вкусняшки. Я так подозреваю, не очень-то и старается.
- Лабрадоры – они такие. – поддакнул Катерников. - Стоит только дать слабину и всё, готово: сядут на шею и свесят лапки.
Он налил в остывший стакан кипятку, добавил заварки из меленького чайничка и подцепил серебряными щипчиками бурый кусочек сахара – тростникового, как уверял приказчик в соседней кондитерской лавке.
…и откуда, скажите на милость, в Санкт-Петербурге взяться тростниковому сахару?
- так о чём бишь мы?..
- О «братце Саше». – кротко напомнил Олег Иванович. – Не валяй дурака, Макарыч, выкладывай.
- Ах да. Так вот, беседа наша началась с того, что…
- Ну и как вам состояние моих товарищей по несчастью, доктор? Или вам не разрешено на это отвечать?
- Не разрешено. – кивнул Каретников. – Но, раз уж нас никто не слышит – рискну нарушить этот запрет.
Они с Александром Ульяновым прогуливались вдоль берега озера – по примеру Семёнова, Андрей Макарович воспользовался именем всесильного Д.О.П.а, чтобы выговорить право беседы с узником в такой вот неформальной обстановке. Приватной, правда, назвать её он бы не рискнул, караул в составе капрала и двух нижних чинов, вооружённых винтовками с примкнутыми штыками следовали на почтительном отдалении – но, если не повышать голоса, можно было беседовать на любые темы.
Если, конечно, возникнет такое желание.
- Так вот, о ваших товарищах. Признаться, я удивлён. Да что – там – потрясён! Вы по собственному печальному опыту знаете, что условия содержания здесь самые что ни наесть отвратительный,
- Что верно, то верно. – кивнул собеседник Каретникова. Несмотря на далеко не весеннюю погоду (на дворе, как-никак конец ноября!) он не стал продевать руки в рукава шинель – оставил её распахнутой, и даже стащил с головы арестантскую шапку-бескозырку, с наслаждением подставляя лицо стылому, напитанному сыростью ветру. – Это место недаром считается самой страшным, самой гиблым политическим узилищем Империи, печально знаменитая своими тюремными казематами Петропавловка по сравнению с ней просто курорт.
- Я слышал, Шлиссельбургскую крепость называют «Русской Бастилией». – вставил Каретников. – Хотя, сомневаюсь, чтобы в центре Парижа когда-нибудь был такой нездоровый климат - смесь сырости с холодом, благоприятная для туберкулёза, ревматизма и прочих болячек. И, тем не менее, этот букет это поразительным образом не сказывается на здоровье иных здешних сидельцев.
Его спутник наклонился и подобрал лежащую рядом с тропинкой тропинке ветку, и доктор краем глаза увидел, как напряглись конвоиры. Но тревога оказалась напрасной – заключённый ободрал со своей добычи мелкие сучки, и по-прежнему неторопливо шагал рядом с Каретниковым, помахивая ею, словно стеком.
- Так вот… - продолжил доктор. - Отправляясь сюда, я захватил с собой некоторое количество доз новейшего противотуберкулёзного препарата. Его недавно создали в моей лаборатории, сейчас внедряют в клиническую практику, и я собирался передать это лекарство заключённым – с разрешения коменданта крепости, разумеется. Но представьте, этого не понадобилось! Да вот, судите сами…
Он пошарил за отворотом пальто и извлёк блокнот.
- Михаил Фроленко, член её исполнительного комитета «Народной Воли», участвовал в подготовке покушений на императора Александра Второго в ноябре семьдесят девятого в Одессе и первого марта восемьдесят первого, закончившегося гибелью Самодержца. По «Процессу двадцати» был приговорён к смертной казни, замененной вечной каторгой, которую отбывал сперва в Александровском равелине, а три года спустя был переведён сюда, в Шлиссельбургскую крепость. Согласно сопроводительному медицинскому письму, на момент перевода был на последнем градусе чахотки – и это не считая гангрены стопы. По всем понятиям в здешнем климате он мог протянуть не больше двух-трёх месяцев, однако – жив до сих пор, бодр и достаточно энергичен, чтобы дерзить и надзирателям и вашему покорному слуге.
Каретников не стал добавлять, что в известной ему версии истории Фроленко просидит в каземате ещё пятнадцать с лишком лет и будет освобождён во время первой русской революции в 1905-м. После чего, переживёт две мировые войны, революцию, войну Гражданскую и оккупацию – и мирно скончается в приморском Геленджике в 1947-м году в возрасте девяноста лет, пережив всех своих тюремщиков.
- Я о нём знаю. – подтвердил собеседник доктора. – лично, правда, знаком не был, когда его схватили, мне было всего пятнадцать лет, я учился в Самарской гимназии. Но, конечно, наслышан…
Каретников скрыл усмешку. Узник кривил душой – хоть они с Фроленко действительно никогда не видели друг друга, что называется, глаза в глаза», но были знакомы, и даже не вполне заочно. Искусство тюремного перестукивания и обмена «малявами» придумано задолго до возникновения «Народной Воли» - и будет существовать, когда о террористах-революционерах будут помнить только историки.
- Зато вы, наверное, встречали Веру Фигнер? – спросил Андрей Макарович.
- Один раз видел издали. Я поступил в Петербургский Университет в восемьдесят третьем году, а её судили по «Процессу Четырнадцати годом позже, в сентябре восемьдесят четвёртого. Мне удалось достать билетик на заключительно заседание суда, где её приговорили к повешению.
Каретников кивнул.
- Ну а дальше повторилась история Михаила Фроленко: каземат в Петропавловке, перевод в Шлиссельбург, куда её доставили на носилках, и нынешнее, более чем сносное состояние здоровья. А сейчас эту беспокойную барышню и упомянутого Фроленко разделяет одна-единственная стена камеры – что, согласитесь, не может не наводить на некоторые мысли.
- Вы и её осмотрели? – осведомился узник.
- Разумеется, со всем тщанием, как и полагается врачу. Кроме этих двоих, я навестил Николая Морозова – он, как и Фроленко, угодил на бессрочную каторгу после «Процесса двадцати». Сюда его доставили из Трубецкого харкавшим кровью, с воспалёнными лимфоузлами, в настолько скверном состоянии, что комендант Петропавловки даже распорядился не надевать на него кандалы для перевозки – что, согласитесь, дело неслыханное…
- Значит, результаты осмотра этих троих подтверждают мои слова?
- Целиком и полностью. Я сегодня же, как только прибуду в Петербург, доложу об этом барону Кор… доложу своему начальству.
При этой оговорке Каретникова, молодой человек усмехнулся. Похоже, имя таинственного начальника самого загадочного из департаментов Империи не было секретом для шлиссельбургских сидельцев.
- Что ж, тем лучше. В таком случае, рассчитываю, что ваше, доктор, начальство согласится пойти мне навстречу.
- Согласится, если ваши сведения подтвердятся. И, если уж зашёл такой разговор…
Каретников остановился, повернулся к спутнику и прямо посмотрел ему в глаза. Краем глаза он заметил, как замерли на месте конвоиры.
- Скажите, Александр, почему вы так уверены, что мы вас не обманем и выполним свою часть договоренностей?
Заключённый ответил не сразу.
- Я уверен, что и вы, как и первый визитёр – кажется, его фамилия Семёнов? – а так же, тот пожилой господин, с которым я недавно беседовал – вы, все трое, из будущего. Верно?
- Каретников не ответил. Но и глаз не отвёл.
- Буду считать ваше молчание за знак согласия. Собственно, это не стало для меня такой уж неожиданностью. Наши друзья… те, которые помогали устроить покушение на императора, кое о чём проговорились.
- Геннадий Войтюк и его подельники?
- Да, они самые. То есть прямо они ничего не говорили – мне, по крайней мере. Но ведь я тоже умею слушать и сопоставлять. Вокруг них было столько разных странностей и чудес, что мысль о гостях из грядущего пришла в голову волей-неволей. И потом… мне несколько раз удавалось подержать в руках кое-что из их устройств.
- Всё ясно. Дата изготовления?
- И кое-какие надписи вроде «Made in China». Сделано в Китае – такое, согласитесь, нарочно не придумаешь! Не скажу, что сразу всё понял, но мысли повернулись в нужном направлении. А потом я присмотрелся как вели себя вы и ваши …хм.. коллеги, припомнил некоторые особенности речи – и сделал вывод. Надеюсь, правильный.
- Действительно, всё просто. - Каретников резко повернулся на каблуках и пошёл дальше. Заключённый торопливо догнал его и пристроился как и раньше, справа. – Но вы, Александр, так и не ответили: почему вы всё же нам верите?
- Видите ли… голос узника сбился. – Вы, как я уже говорил из будущего, я в этом уверен. А если люди оттуда способны, как наши современники, обмануть человека в таком отчаянном положении – то стоит ли делать для такого будущего хоть что-нибудь?
- Что ж, неожиданно… - Каретников покачал головой. – Ладно, считайте, что мы договорились.
- …ну, он мне всё и выложил, как на духу. – Каретников плеснул себе ещё заварки, долив разбавив её водой из успевшего остыть чайника. - С тюремным начальством всё было заранее обговорено. надзиратели и мой ассистент – ты его знаешь, Олег, студент-психиатр, прибыл вместе с Евсеиным и другими с «той стороны» - вошли в камеру к Морозову и учинили там обыск.
- И нашли?
- Отчего ж не найти, когда точно знаешь, что и где искать? Хотя замаскировано было чрезвычайно ловко – узкий лаз в углу, у самого пола, прикрывался своего рода панелью из нескольких кирпичей, поворачивающейся вокруг своей оси. Мы потом осмотрели подробнее – механизм древний, из кованой бронзы, установлен, надо полагать, когда крепость строили новгородские мастера, ещё в четырнадцатом, что ли, веке. За ним – вертикальный колодец, узкий, глубиной метров пять. Внизу – крошечная круглая амера, обложенная булыжником на чрезвычайно крепком растворе. Никаких ходов, лазов и прочего оттуда нет – тайник, устроенный строителями крепости для каких-то своих целей, и забытый их потомками.
- И там он и лежал? – спросил Олег Иванович. Привычка Каретникова ходить вокруг да около главной темы раздражала его чрезвычайно, но приходилось терпеть.
- Да, всё было обустроено в лучших традициях фильмов про Индиану Джонса. – кивнул доктор. – Посреди камеры небольшое возвышение из кирпича, а на нём – что-то типа футляра, ящичка, обитого свинцом. Мне кажется, его принесли туда не так давно – во всяком случае, задолго после строительства.
- Не томи, Макарыч! – не выдержал Семёнов. Шахты какие-то, футляры свинцовые… Ты дело говори, про свиток этот исцеляющий. Нашли его?
- А я разве не сказал? – деланно удивился Каретников. – В этом самом футляре он и лежал. – Я тут же отнёс находку в лабораторию к дяде юле, там быстренько отщёлкали всё на цифровик и тут же напечатали. Да вот, сам смотри…
И выложил на стол несколько листков с чёрно-белыми изображениями. Похоже, дядя Юля, отличавшийся некоторой скаредностью, выставил принтер на самое бледное изображение, экономя незаменимый порошок.
Семёнов жадно схватил листки, перебрал – и удивлённо присвистнул.
- Так это же…
- Изображения «металлических книг» тетрадигитусов, перерисованные на пергамент. – подтвердил Каретников. – А эти листы – перевод на арамейский и древнегреческий. Всё это и составляет так называемый «Шлиссельбургский свиток», согласно легенде, принесённый в крепость Валерианом Лукашинским аж в 1822-м году. Герой Отечественной войны, он принял участие в подготовке польского восстания, попался, был заключён сначала в крепость Замостье – сами поляки называют её Замосць, - а потом попал и сюда. Для нас же интересно, что этот самый Лукашинский возглавлял тайное общество польских масонов и был магистром таинственного ордена «Рассеянный Мрак», занимавшегося в числе прочего поисками древних реликвий, доставленных польскими рыцарями-крестоносцами из Святой Земли.
- Пшеки и там успели отметиться? – хмыкнул Семёнов. – Вот уж не знал… так, полагаешь, этот оттуда?
- Кто ж его знает? – Каретников пожал плечами. – Теперь уж не спросишь. Дядя Юля правда, собрался повесить эту загадку на Евсеина – он же историк, пусть пошарит по архивам, и нашим, и польским, может, что и всплывёт? Но я бы особо не рассчитывал.
- Ну, хорошо, это не так важно. – Семёнов снова перебрал листки. – А с какого такого перепугу они тут выздоравливают-то? Не из-за этого же пергамента?
- Дядя Юля и Бурхардт – он тоже ознакомился с записями – полагают, что здесь содержатся копии некоего фрагмента «металлических книг», отсутствующего в известных нам комплектах. Причём в переведённой его части описывается нечто вроде техники медитации, которая и могла дать оздоровительный эффект. Морозов, из чьей камеры был ход ко всему этому богатству, человек он учёный, в нашем варианте истории даже опубликовал несколько работ, посвящённых анализу библейских текстов, как отражения астрономических и некоторых иных представлений ранних христиан. Он, безусловно, знаком с древними языками, тем же арамейским - и единственный из сидельцев мог взяться за расшифровку свитка. Я полагаю, его нарочно поместили в эту камеру – у заключённых всегда есть способы договориться с надзирателями насчёт мелких послаблений, вот они и воспользовались. А Морозов, дорвавшись до свитка, использовал его, чтобы помочь своим товарищам.
Разумно… - Семёнов сложил листки стопкой. – оставишь мне?
- Конечно, это же копии.
- А «братца Сашу» не смущает, что он до некоторой степени предал своих товарищей?
Каретников почесал переносицу.
- Знаешь, нет. Во-первых, ничего дурного мы Морозову не сделали, только перевели в другую камеру, тоже по соседству с камерами Фигнер и Фроленко - так что они могут и дальше перестукиваться, сколько им влезет. Во-вторых, всё, что помогало узникам заботиться о здоровье, он из свитка уже извлёк и хранил в своей памяти, так что сам оригинал ему теперь как бы и ни к чему. Так что оправдания для себя «брат Саша нашёл» - уж очень ему хочется покинуть каземат и отправиться через червоточину…
- А ты? – сощурился Семёнов.
- А что я? Я обещал, что когда она откроется его возьмут с собой. Тоже, кстати, заранее было обговорено, никакой самодеятельности…
- А он знает – куда именно его собираются взять? Наши ведь не в двадцать первый век отправятся, а в гости к этим грёбаным тетрадигитусам…
- Зачем? – ухмыльнулся Каретников. – Как говорил царь Соломон – «От многой мудрости много скорби, и умножающий знание умножает печаль» Малый хотел попасть в иной мир – вот он туда и попадёт. Может, ему ещё и понравится…
- Ага, как Роману Смольскому – валяться полгода в коме! Злой ты, Макарыч, а ещё врач… детский. Разве вы не должны быть добрыми, вроде доктора Айболита?
Каретников ухмыльнулся.
- Это я с детьми добрый. А с террористами и убийцами, пусть и несостоявшимися - извини, такого уговора не было. Но ты ещё не знаешь главного…
- А что? – Семёнов насторожился. Похоже, сюрпризы на сегодня ещё не закончились.
- Среди заключённых ходят упорные слухи, что в свитке, кроме «оздоровительных методик», содержится ещё и секрет путешествий во времени. Собственно, из-за этого Александр Ульянов и уверовал окончательно, что я, дядя Юля, ты – мы все пришельцы из будущего. Бурхардт в общих чертах изучил непереведённую часть записей и…
Каретников сделал драматическую паузу. Олег Иванович отреагировал ровно так, как ожидал собеседник.
- Ну давай, Макарыч, не томи! Выкладывай!
- Он полагает, что именно этого куска «металлических книг» им не хватало, чтобы закончить свою работу. Так что – ждать теперь недолго, Олегыч. Дядя Юля уверяет, что как только закончат работы на электростанции – можно будет сразу начинать первый цикл опытов.
- И сколько времени он займёт?
Катерников отставил на поднос чашку с чаем и встал.
- Дядя Юля сейчас в Питере, приехал за каким-то оборудованием для лаборатории. Через полтора часа он будет в конторе Д.О.П.а, у барона – вот сам его обо всём и расспросишь.
- Погоди…- Семёнов испытующе посмотрел на собеседника. – Скажи честно, Макарыч, а тебя не смущает, что всё вот так… один к одному? Дядя Юля вроде бы случайно получает место под лабораторию в подземельях Шлиссельбургской крепости, потом оказывается, что в ней сидит «братец Саша», мечтающий о путешествии в будущее – и тут же, как на заказ, обнаруживается этот самый таинственный свиток! Как хочешь, но таких совпадений не бывает.
- А кто говорит о совпадениях? «Подобное тяготеет к подобному» - кажется, ещё апостол Матфей что-то в этом роде изрёк… То, что творится вокруг нас, Олегыч, давно уже поставило с ног на голову все понятия, основанные на здравом смысле – так что стоит ли удивляться такому пустяку?
- Апостол Матфей говоришь?.. – Олег Иванович встал. – Что-то тебя сегодня, Макарыч, на цитаты из Святого писания пробило: то, Соломон, то вдруг почему-то апостолы. Ну ладно, поехали, послушаем, чего они там расскажут.
И вслед за гостем пошёл к двери гостиной. По пятам за Семёновым трусил лопоухий чёрный щенок, чрезвычайно недовольный тем, что хозяин опять собирается оставить его в одиночестве.
Если кто-нибудь из читателей захочет поддержать автора в его непростом труде, то вот карта "Сбера": 2202200625381065 Борис Б. Заранее признателен!