Голубая.
Девяностые: перестройка, разгул кооператоров, бандитов, желтая пресса, пропаганда секса.
Обыкновенное питерское уныние. Только что выскочила из театра «Балтийский дом» с репетиции фестивального спектакля и теперь мечусь по улице в поисках кофе. Торговки вежливо и не очень предлагают свой товар. Передвигаюсь, как во сне, едва ли не забывая переставлять ноги. Слякоть и низкое давление. Хотя нет, ноги-то свои я как раз вижу — приятно посмотреть на хорошенькие сапожки с золотыми пряжками, дальше полоска чулок и уже совершенно роскошная черная бархатная юбка. Шарман!.. Изящное пальтишко — такое легкое, что ощущаешь себя почти что обнаженной, на руках тонкие кружевные перчатки и крошечная сумочка с точно такой пряжкой, как и на сапогах — это уже полный charmant. Венчает очарование шляпка, из под которой как бы случайно выбился рыжий мелкобесный локон.
Останавливаюсь на секунду у витрины, чтобы в который раз влюбиться в эдакую себя-лапочку, и тотчас буквально напарываюсь на подозрительный взгляд стоящей рядом торговки.
И вот тут началось такое, от чего вся ранневесенняя серятина засверкала точно радуга, за которой я, помниться, почти что безрезультатно гонялась в детстве, и в которую вероятно влетела теперь на автомате.
— Девушка, а вы случайно не голубой? — хрипло просипела бабка, оглядывая меня при этом с ног до головы.
От такого вопросика я вдруг сразу ощутила не прилив, а какой то прорыв сил. Адреналин заметно подскочил.
— Вы что, простите, считаете, что я похожа на мужчину? — переспрашиваю, заметно веселея и предчувствуя остренькое.
— Вот еще!
Хорошо же. Я начинаю лихорадочно перебирать в голове близкие по значению понятия, — что же на самом деле она имеет в виду? Голубой — ну хоть через лупу гляди — в моем очаровательном прикиде нет ни одной нитки этого цвета. В балете есть термин «Голубая танцовщица». В смысле — есть «Характерная», но имеется и противоположная ей «Голубая», прозрачная и безликая словно призрак. Hо так отозваться на мой счет еще никто не решался, да и тетка не больно похожа на театрального критика. Что же еще есть голубого? Разве что бабка скрытый экстрасенс и видит ауру?
— Простите, — наконец не выдерживаю я. — Объясните пожалуйста, что вы имели в виду, называя меня «голубым»?
— Что? — торговка залихватски подмигивает, отчего мне сразу делается не по себе. — А то, что вы такая... такая тонкая, нежная.
— О, господи! Да, я женственная!
— Женственная? Нет. Женщины не такие. Вот это, например, женщина, — продавщица разворачивается и с размаху тычет в огромную бесформенную бабенцию с двумя неподъемными сумками, висящими по бокам точно гири, и с совершенно осоловелым взглядом. — Вот женщина! Наша женщина. А вы...
— А я голубой, — соглашаюсь я, отступая и радуясь, как ни разу не радовалась за эту весну. — Ведь я никогда, никогда не стану такой женщиной!..
Призвание
— Одно время Ирина Малярова пыталась заработать на жизнь продажей у метро театральных билетов, — рассказывает Алина Мальцева, — Но поэту продавать билеты, это… в общем, ничего она на этом поприще не заработала, только выматывалась и время тратила.
Однажды, выходя из метро, я приметила Малярову и подошла к ней. Поздоровались, у меня были с собой какие-то пирожные и я отложила ей половину в полиэтиленовый пакет. Ирина Александровна удивилась и очень обрадовалась.
Прошло сколько-то времени. Я, признаться, уже позабыла об этой истории, но Малярова помнила. И вот однажды, на каком-то собрании в Союзе писателей, Ирина Александровна вдруг взяла слово и громко заявила, что если нужно будет отправлять кого-то к больным коллегам, следует непременно послать Алину Мальцеву. Потому как Алина такой человек, что все равно придет и что-нибудь принесет им.
Долги
Несколько раз Ирина Малярова одалживалась у поэтессы Алины Мальцевой.
Взяла раз, другой, третий, четвертый. Брала и не отдавала. Должно быть, не получалось собрать нужную сумму. Не вернув долга, снова была вынуждена просить взаймы…
— Ну, вы мне не отдавайте, — попыталась однажды успокоить Малярову Мальцева, в очередной раз раскрывая свой кошелек перед незадачливой поэтессой.
— А я и не собираюсь, — простодушно ответила Малярова.
Оценили
Зашла в гости в Союз писателей России. Уже на лестнице:
— Как вы Юленька расцвели! Убирать пора.
Рейн — исправленная надпись
На фестивале в 1989 году в Баварии в числе особо желанных гостей числилась группа наших литераторов во главе с поэтом Евгением Рейном. Это было особенное время: Европа жаждала увидеть, услышать, почувствовать русское, русские же ощущали себя счастливыми детьми, впервые в жизни дорвавшимися до сладкого. Хотелось смотреть, слушать, пробовать, примерять… хотелось всего и сразу, буквально объять весь мир.
Среди русской делегации выделялась Саша Петрова — яркая одаренная девочка со своеобразными интересными стихами. – рассказывает Николай Якимчук. – Для Александры Евгений Рейн был бесспорным кумиром, на которого она чуть ли не молилась.
Был сделан буклет фестиваля, на котором участники писали друг другу слова дружбы и любви, обменивались координатами, клялись, что никогда не забудут этих дней и не забудут друг друга.
Уже в обратном поезде, Саша Петрова подошла к Николаю Якимчуку со скромной просьбой подписать для нее у Рейна буклет. Ее чувство благоговения было таким сильным, что она не смела даже приблизиться к поэту…
Якимчук взял буклет и ручку и войдя в купе обратился к Рейну, читающему на верхней полке какой-то детектив.
— Евгений Борисович, не могли бы вы подписать буклет для одной милой девушки? Может, вы знаете ее — Сашу Петрову. Она была в Мюнхене вместе с нами, она очень любит ваше творчество и… и вообще благоволит к вам. Напишите что угодно, девушке будет очень приятно.
Ничего не говоря. Рейн взял протянутую ему ручку и, быстро что-то начертав, вновь уткнулся в книжку.
Когда Якимчук вернул подписанный буклет, с Сашей случилась истерика.
— За что он меня так?! Что я ему сделала?! — рыдала девушка.
Якимчук посмотрел на сделанную минутой раньше в его присутствие надпись:
«Трясет. Евгений Рейн».
Ага. Стало быть, Рейна попросили написать что угодно, и он описал свои ощущения. Вагон действительно заметно потряхивало на рельсах.
— Стой здесь. Сейчас разберусь. — Якимчук вновь скользнул в купе.
— Евгений Борисович! Ну нельзя же так, вы жутко расстроили милую девушку. Не могли бы вы как-то исправить свою запись, чтобы ей было не так обидно…
Как и в первый раз, Рейн взял ручку и буклет и, не задумываясь, сделал приписку:
«Трясет от любви! Евгений Рейн».
Это были главы из книги "Ближнее море". Полностью книгу можно прочитать на сайте АвторТудей: https://author.today/work/169183