Последний раз я видела бабушку живой за четыре года до ее смерти, в 1993 году, приехав в Москву регистрировать издательство. Тогда она, уже десять лет как овдовевшая, почти силком потащила меня в Донской монастырь, где проводила рядом с церковью и могилой мужа большую часть времени. Там только открыли мощи святителя Тихона (Патриарха) и выставили их для поклонения – не в главном храме, а где-то в боковой часовенке. Я была в джинсах и кожаной куртке, не привезя с собой юбки, чтоб идти в церковь и, кроме того, у меня просто раскалывалась в то утро от боли голова. Не знаю, как бабушка меня убедила поехать, но помню, что чугунной, пульсирующей на все лады головой приложилась к мощам – и отвлеклась на служительницу, которая, глянув на меня осуждающе, сразу кинулась усердно вытирать тряпкой со стекла раки воображаемый след моих порочных губ. Когда я закончила бессловесно возмущаться ее демонстративным поступком, то заметила, что голова моя больше не болит, а только легкость и ясность в ней…
Есть не раз и не два подтверждавшееся народное поверье, что тот, кого однажды сочли мертвым, имеет все шансы на долгую жизнь. Такое приключение у моей бабушки тоже было – в досознательном возрасте. В горьком и черном девятнадцатом году – году голода, разбоя и неизбежно сопутствующего тифа – попала мать бабушки, Капитолина, с двумя детьми в одну многажды уплотненную квартиру – с семьей сестры известного всем Саввы Морозова. Там-то и укусила малышку тифозная вошь – со всеми вытекающими последствиями. Имея мать более или менее бестолковую, да еще и обремененную старшим сыном, трехлетняя Тома была, скорей всего, обречена на смерть. Но боголюбивые Морозовы пожалели маленькую страдалицу, забрали ее лечить в свою комнату – и это несмотря на то, что в комнате той находились их собственные, здоровые дети!.. Чем было лечить в девятнадцатом году?! На третий день Тома, как показалось Морозовым, умерла: девочка вся похолодела, и не слышно было сердцебиения. Тогда, согласно благочестивому обряду, ее обмыли и положили на стол под иконами, скрестили ей руки на груди, зажгли свечи… На знаю, начали ли уже читать Псалтирь, как вдруг покойная младеница очнулась: смерть оказалась лишь острым кризисом, в последний момент все-таки перевалившим…
Бабушка Тамара умерла, чуть-чуть не дотянув до 81 года, не от старости, а от доконавших ее многочисленных болезней, каждая из которых сама по себе была не смертельной – но совместными усилиями они, наконец, сумели довести до конца дело, начатое за 55 лет до того в проклятых Кинель-Черкассах… В гробу, в часовне того же Донского монастыря, она лежала мраморно-бледная и абсолютно прекрасная. Преставилась праведница строгой аскетической жизни – и это сквозило во всех ее благородно застывших чертах.
Самая удачная сохранившаяся у нас в доме фотография бабушки Тамары – та, где она стоит со своим любимцем – сиамским котом Кузей на руках. Я отлично помню этого великолепного, своенравного, себе на уме зверя, прожившего около двадцати лет на отборной рыбе и овсяной каше, которой бабушка неизменно кормила его с ложки два раза в неделю во избежание запоров. Он очень был привязан к ней и дедушке, только их слушался (когда считал нужным), шел на руки и позволял с собой играть. Помню, бабушка чистила ему уши с помощью деревянной палочки и ваты: «Кузя, иди ушки чистить!» – и тогда он прибегал, вспрыгивал на стол, ложился на бок и, слегка свесив за край голову, подставлял ухо. «Кузя, а теперь другое ушко!» – и он тотчас переворачивался, предоставляя ей таким же манером второе ухо. Так же, как и его хозяева, он верен был единственной любви в жизни – кошке Сиамке, с которой каждый год они имели котят. Но однажды Сиамку не принесли в положенное время: она, как оказалось, упала во сне со шкафа, сломала спину и умерла. Кузя звал ее, крича дурным голосом – и тогда ему стали предлагать других кошек, простых и сиамских – но он прогонял всех и, ни одной не приняв, постепенно смирился с утратой и еще лет десять прожил в полном целомудрии… Что тут скажешь!
О дедушке у меня меньше воспоминаний. Я помню его интеллигентно-сдержанным, никогда не повышавшим голос, хотя на маминой памяти ему случалось приходить в праведную ярость – не думаю, чтоб эти вспышки были хоть сколько-нибудь опасными. Он проводил дни за чтением английских книг или водил меня гулять в Покровско-Глебовский лесопарк – подальше, где были малинники и озера. Он терпеливо ждал, пока я неутомимо плавала или «паслась» в малиннике – и что-то неторопливо, обстоятельно рассказывал – но не слишком интересное, не то я запомнила бы. Сохранилось: «Вот приедет Оля – Оля все рассудит», – его невозмутимо-иронический ответ в неразрешимых воспитательных ситуациях (Оля – моя мама).
Мне известна грустная история середины пятидесятых, связанная с его несчастной докторской диссертацией. Она была «зарублена» с применением всяких уничижительных эпитетов вроде «вторичная», «несостоятельная» и пр. – а Димитрий Владимирович Павлов был человеком гордым, и унижаться не стал, пережил молча. Обиднее оказалось то, что диссертация его – уже под другим названием и с мелкими переделками – была защищена спустя года четыре начальственной дамой, и эпитеты на сей раз оказались прямо противоположными – например, «гениальная», «переворотная»… Но диссертацию с собой на тот свет все равно не возьмешь, как и деньги.
Денег дедушка тоже не пожелал. Когда скончалась его мать, оставшееся после нее немалое наследство предстояло разделить троим ее детям. О размере наследства можно судить только по одной Богородичной иконе, имевшей, говорят, оклад из натурального жемчуга и венец из каменьев. «Мараться не хочу», – сказал дедушка и в дележе участия принципиально не принял, зато его брат и сестра в конце пятидесятых приобрели себе по машине, кооперативной квартире и еще чему-то существенному… Щепетилен очень был человек в вопросах чести, не думал, что – в материальном плане – он оставит своим двоим детям, хотел лишь, чтобы они выросли порядочными нестяжательными людьми…
Умер в 1983 году, от лимфогранулематоза, проболев им лет двенадцать, очень мужественно. Последние слова его были: «Эх вы, теоретики…» – это когда невестка-врач и жена пообещали, что сейчас ему сделают укольчик, и станет лучше… Надеюсь, что стало. Только уже не здесь.
А небольшой коричневый чемоданчик с аккуратными треугольниками их писем проживет еще долго: до тех пор, пока хоть один потомок – или просто честный русский человек – дышит воздухом Жизни и Памяти на этой несущейся сквозь ледяной звездный мрак обугленной головешке – страшной и прекрасной Земле.
Чтобы мой канал мог развиваться дальше, подпишитесь на него, пожалуйста! А если мое творчество Вам нравится, поставьте лайк, он мне действительно нужен.
В Санкт-Петербурге книги автора можно купить в Доме Книги, а для тех, кто находится в другом городе или предпочитает электронные версии, их можно приобрести здесь:
https://www.litres.ru/author/natalya-aleksandrovna-veselova/
https://ridero.ru/author/veselova_nataliya_netw0/
https://www.labirint.ru/books/915024/