Осенью победная эйфория завершилась вполне, как и европейские путешествия: с октября Димитрий уже в Одессе. Все бесит, приказа о демобилизации нет, никак не вырваться на волю. Ходил на концерт Вертинского. (Да, да, так вот обыденно: сидел в зале, смотрел на сцену, где, сидя за огромным, наскоро настроенным роялем, грассирующим тенором – «Над ̕гозовым мо̕гем вставала лу-уна…» – хрупкий бледный человечек легко и просто вынимал душу из присутствующих – а море, фиолетово-бирюзовое, подпевало из-за ближайшего угла). Громоздятся полуфантастические проекты, например, вдруг Димитрий предполагает остаться в армии навсегда, служить в Одессе: город красивый, приморский, а «детке будет хорошо». Когда становится ясно, что эта странная затея провалилось, вновь хлопочет о вызове в Москву…
Осенью отчаянье Тамары притупилось было, пришла обреченность, почти смирение. Эту москвичку квартирный вопрос не сгубил: по сравнению с тем, что выпало пережить, например, в Кинель-Черкассах, жизнь ее казалась вполне благополучной. В одной большой комнате коммунальной квартиры жили вчетвером: родители Тамары и она с Олечкой. Однажды бабушка додумалась отгородить себе с дочкой полкомнаты (чем отгородить – не говорит, не стеной, во всяком случае). Скорей всего, шкафом или занавеской. И счастливо пишет своему Димитрию, что о комнате беспокоиться больше не надо – с жилплощадью, дескать все в порядке… Конечно, не землянка же… И так проживут до 1956-го года, да еще одного ребенка там родят! Счастье. Вот оно, какое, оказывается, когда – настоящее.
Оля много болеет, свинка дочки погубила Тамаре летний отпуск, а потом одно за другим: колит, цистит – чуть до больницы не дошло – а письма от мужа все сдержаннее… (На самом деле оттого, что он не в меньшем отчаянье от всей этой нелепо-трагичной ситуации, просто открыто выражать негативные эмоции – не в его характере.) И опять мечется на разрыв несчастная Тамара: то ни во что не верит, то убеждает себя, что все хорошо, то мужа молит немедленно приехать – а он что может сделать, бедный?
Строки из разных писем – как крики из бездны:
«Я от нетерпения видеть тебя потеряла способность писать связные письма!».
«Сама я до того изнервничалась, что ни с кем не могу говорить спокойно».
Так пройдет и лето, и осень – но она не сойдет с ума.
* * *
Похоже, что в ноябре 1945 г. Димитрию все-таки удалось снова вырваться в отпуск в Москву, потому что он «вернулся в Одессу 1 декабря», а Тамара «видела безобразия при посадке». Но вызова как не было, так и нет. В письмах Тамары глухое раздражение порой сменяется уже безнадежностью: «С отчаяньем сообщаю тебе, что надежду на твой вызов потеряла!». Действительно, скоро год, как кончилась война, дочь пять лет растет без отца, виделись за это время всего два-три раза… Она носится по инстанциям, пишет, звонит занятым людям, некоторые по-настоящему прячутся от нее! Один (некто Явлинский – ах, как бабушка в письмах его клеймит: «Поверь мне, я не ошибаюсь: он ничего не сделает, все его посулы – вранье, он ждет только случая притащить сюда своих, а всем его обещаниям цена грош – ведь это врожденное у них»), завидев бабушку невдалеке на территории института, даже сбежал в боковую аллею! В феврале 1946 г. Тамара добилась запроса, подписанного аж президентом Академии Наук! У Оли нашли затемнение в легких, нужно быть с ней, лечить ее, нужен муж рядом! Или уж климат Одессы…
Не действует ничто – словно в заколдованный круг попали.
Кто-то, возможно, и сейчас в душе осудит их за такое нетерпение: скажите, пожалуйста! – оба живые, здоровые, ребенка сохранили – что за нытье интеллигентское! – подумаешь, не потерпеть годик; многие пришли инвалидами, а другие – так и вовсе не вернулись, а кто вернулся – да к пепелищу и крестам, а эти… Платья она, видите ли, шьет, а он дышит себе черноморским воздухом – и всё недовольны. Сказали бы спасибо, что выпутались!
Да, конечно, если сравнивать с катастрофой, то ее – не было. А был страх – исконный, животный и – да – снова суеверный: потерять друг друга именно теперь, когда все самое страшное позади. Потерять по какой-нибудь нелепой случайности или просто от усталости – той, крайней и запредельной, когда одному, например, просто захочется на миг «забыться», а другой – не вынесет… Не такой, возможно, несправедливой, казалась потеря во время войны.
Но в письмах все те же высокие слова и мысли: вот Димитрий размышляет о «тыловых крысах»:
«Я очень горд своим положением и в глубине души презираю их за все то, чем они были во время войны, и за то, что они есть сейчас. А я с гордостью буду вспоминать об этом периоде своей жизни, даже если и расстанусь с военной службой».
Чтобы мой канал мог развиваться дальше, подпишитесь на него, пожалуйста! А если мое творчество Вам нравится, поставьте лайк, он мне действительно нужен.
Продолжение следует
В Санкт-Петербурге книги автора можно купить в Доме Книги, а для тех, кто находится в другом городе или предпочитает электронные версии, их можно приобрести здесь:
https://www.litres.ru/author/natalya-aleksandrovna-veselova/
https://ridero.ru/author/veselova_nataliya_netw0/