По мере того, как явно приближался конец войны, как росла уверенность в чудесной Победе, тон писем Тамары и Димитрия постепенно менялся, становился более сдержанным, некая чуткая настороженность сквозила в них. Нет, это было не угасание чувств, подточенных долгой разлукой (действительно, в одном из писем бабушка замечает, что разлука их оказалась дольше, чем совместная жизнь до войны), это было постепенное осознание громадности того, что приближалось, – Победы. К ней тоже надо было готовить сердце, чтобы оно не разорвалось однажды, а самим – внутренне дорасти до приятия предстоящего. Следовало как бы почистить перья, смыть военную грубость бытия, коркой за годы налипшую, смелей и глубже вдохнуть издалека идущую весну – очеловечиться. А начать – с детей:
«…Ты не ошибаешься, думая, что я часто делаю Олечке подарки от твоего имени – да почти все игрушки «присылаешь» ей ты. И она всем говорит, что ту или другую игрушку прислал ей папочка. Когда ты прислал мне 1000 рублей, я ей купила туфельки, очень хорошенькие, а потом еще и куклу – большую и хорошую. Она очень любит игрушки, я ей покупаю много – у нее есть всякие тележки, автомобильчики, мишки, плита, кастрюли и куклы – и это почти все твои подарки. Теперь она просит меня написать тебе, чтобы ты прислал ей коня. Ты знаешь, она у нас очень веселая, жизнерадостная девочка, я не знаю, в кого она такая резвая. Твоя мама говорит, что в Муру (Марию, сестру Димитрия – Н.В.), что ты был серьезным ребенком и очень тихим».
Тамара надеется, что скоро ей предстоит не жертвенно ждать мужа, а жить с ним – новым после того, что испытано, а, между тем, и сама она – другая. Встретятся не те люди, которые полюбили друг друга в конце тридцатых, поженились, полные надежд на лучшее, родили дитя, а – иные – и – дурацкое слово, но подходящее: опаленные. И оба они инстинктивно стали готовить грядущую встречу.
* * *
А между тем дедушка ожидает перевода на работу в штаб фронта, его часть направляется уже в Бессарабию. Поставлена на колени фашистская Румыния… Он молод, любознателен, восприимчив… Среди опасности и бесконечного военного труда все равно находит время увидеть, удивиться, восхититься – и обязательно поделиться с любимой. В письмах впервые появляются рисунки – вполне подробные и грамотные: все-таки Димитрий привык к чертежам – и вот уже в письмах красуются на бумаге островерхие высокие одноэтажные дома красными черепичными крышами…
«17 августа 44 года.
…Я побывал во многих городах Румынии: Яссах, Васлуе, Берладе, Фокшанах, Бузеу, Тырговеште, Рымнику, Вылча и, наконец, Сибиу. В Бухаресте побывать пока не пришлось. Я видел много интересного, вынес много незабываемых впечатлений. (…) Чтобы попасть в Сибиу, пришлось пересечь Трансильванские Альпы по долине реки Олтул. Ехал ущельем с нависшими кругом скалами. В этой горной, быстротекущей речке Олтул, кстати сказать, купался после путешествия в жаре и пыли. Я бы сказал, что здесь везде красиво, красивая природа, но эти альпийские городки особенно выделяются в этом отношении (…) Следует еще добавить о том изобилии фруктов и особенно винограда, которым мы пользуемся в свое удовольствие. Понятно, что и вина здесь изобилие. Его пьют и льют ведрами – это без малейшего преувеличения».
Из письма от 22 сентября 1944 года становится ясно, что Димитрий успел летом (в июле) слетать в Москву в краткий отпуск или командировку… Могу представить себе… Да нет, не могу, конечно, – каково это: увидеть свою дочку уже не в виде не понятного ни одному мужчине на свете таинственного живого кулька, а уже полноценной московской девочкой – трехлетней резвой болтушкой, и осознать, что ты отец этого создания… Встретиться с женой, которую не видел дольше, чем знал до разлуки, чей образ представлял по прежнему времени, а она… Какой стала не объективно, а для него? А его каким увидела? Ясно, что при усах, а глаза? Не узнать никогда. Понятно только, что отношения их упрочились, и следующие письма всё из той же Румынии пишет уже муж, по-другому заботливый! Вот он ходил в румынском городке по магазинам – да как толково, прямо удивительно!
«…я купил тебе несколько пар шелковых чулок и туфли на высоком каблуке, черные, шелковые сверху, а также кожаные туфли на низком каблуке, такие тупоносые. Они очень маленькие по виду, хотя их номер 35. Мне кажется, что на твою маленькую ножку нужно покупать 33 номер, но таких не оказалось. Увы, в сущности, моя дорогая, это моя первая покупка для тебя за время нашего брака, и то я не знаю, когда ты все это получишь. Во всяком случае, мне самому доставило удовольствие делать эти покупки для тебя. Поэтому и для дочки я купил маленькое розовое платье, но ведь она так быстро растет, что оно может оказаться ей мало, пока она его получит. Я еще постараюсь купить тебе замшевые туфли, которые я так люблю видеть на твоей ножке. (…) В магазинах наших полно, и они, главным образом, поддерживают торговлю».
Румыния, между прочим, была государством враждебным, побежденным. «Наши» туда пришли – победителями, Бухарест – брали! То есть никто бы не удивился, если бы все эти подарки были попросту взяты как «трофеи» – как, собственно, брали все потребное немцы на нашей территории, и не то что в магазинах, а в любом доме, куда даже случайно зашли! Вот свидетельство из первых рук: никакого мародерства – покупали, торговлю, видите ли, поддерживали, вместо того, чтобы перестрелять всех на месте и прихватить, что приглянется. Советский неизбалованный человек, у которого на Родине до войны женщины в большинстве своем ходили по улицам миллионных городов в парусиновых тапочках и холщовых халатах, дедушка воочию увидел западное изобилие, такое, что «глаза разбегались». Но почти ничего, кроме самого необходимого, – себе, даже странно! Все только им, им – жене и дочке, настрадавшимся… Посылает платья, крепдешин, сукно, много шелковых и простых чулок, мыло… Родственникам (мать, тети, сестра, брат) – так, по чуть-чуть, чтобы «отметиться», и не может остановиться, задаривает Тамару и Олю… Покупает им сумочки, костюмчики с помпончиками, пудру, одеколон, джемперы, ручку с золотым пером, губные гармошки, туфли и даже красные бусы, о которых мечтала маленькая Оля. (О бусах ему Тамара 15 декабря ответит: «Бусы ей очень нравятся. Но носить летом буду их я: они мне тоже очень нравятся. Они будут считаться ее». Вот так. Характер.)
Симпатичная дедушкина ремарка:
«Увы, мой чемодан, наполненный всякими предметами дамского туалета, менее всего напоминает теперь чемодан сурового воина…».
Последние города Румынии, скоро будет Венгрия.
* * *
В начале октября у Тамары – паника: легочное заболевание у Оли, сказалась все-таки Кинель – голод ее, холод и грязь… Вызывают частным образом известного педиатра Царева – и… Опасность туберкулеза! Нужно масло, мед, козье молоко, фрукты, лекарства… Тамара безжалостно продает все богатства из посылок – спасать ребенка. Но при этом робко просит мужа прислать еще: женщина. Три года в лохмотьях, опорках, замотанная в платок – москвичка:
«Если будут белые или замшевые туфли – купи их для меня. Ты так хорошо знаешь мою ногу, что ничуть не ошибся в размере. Лина сестре своей прислала такое чудесное белье! Что же ты не догадался купить хотя бы одну такую комбинацию? Сразу видно, что женщина понимает больше во всех этих вещах…».
В те дни, когда даже осенью, в темноте (до снятия затемнения оставалось полгода!) каждый час приближал к Победе, Тамара изо всех сил старалась восполнить своему ребенку то, чего он недополучил, искупала мнимую вину – свою и мужа? Или просто училась радоваться жизни?
«22 октября 1944 г.
…Сегодня утром мы с Олечкой ходили в цирк. Очень хорошая программа: Дуров со своими животными, со слонами, которые танцуют «цыганочку», с морскими львами, вид которых не особенно был мне приятен. Олечке же особенно понравились номера с собачками, Пат и Паташон, а также Карандаш. В общем, цирк произвел на нее большое впечатление».
Ни ее, ни его эта война на сломала. Димитрий пишет жене, пытаясь поддержать, подставить плечо – и это уже не туфельки, не платья… Он с ней именно муж, ненавязчиво наставляющий:
«30 октября 44 года.
…Я верю в жизнь и люблю ее, несмотря на все черные дни, которые выпадали на мою долю и, может быть, выпадут еще. Так и надо, дорогая Руша, держись этого курса и не предавайся мрачным предчувствиям. Перед волей расступаются все преграды. Видимо, уж так устроено на свете, чтобы человек все испытал. И испытания эти дают бо́льшую уверенность в себе и, пусть это звучит парадоксом, делают нашу жизнь еще более полной».
Тамара отвечает в такт и в тон:
«18 ноября 1944 г.
…Твое письмо и твои рассуждения меня так радуют! Я люблю тебя именно такого. Везде, всегда я тебе говорила, что ты иной, не такой, как все. И такого, только такого тебя люблю и таким хочу тебя видеть. Я, так же, как и ты, верю в жизнь и люблю ее, люблю потому, что эта жизнь принесла мне много забот, тревог, горя, радости – и много счастья, люблю ее за то, что она дала тебя мне – эта неспокойная жизнь, дала мне узнать еще большую жажду жизни…».
Жизнь очевидно повернула на лучшее, Димитрий уже инженер-майор, в письмах – добрая ирония, явно убывает трагизм: «Моя сероглазая женка» – раньше он никогда бы не позволил себе так написать, выбиться из вышеупомянутого «высокого штиля».
Чтобы мой канал мог развиваться дальше, подпишитесь на него, пожалуйста! А если мое творчество Вам нравится, поставьте лайк, он мне действительно нужен.
Продолжение следует
В Санкт-Петербурге книги автора можно купить в Доме Книги, а для тех, кто находится в другом городе или предпочитает электронные версии, их можно приобрести здесь:
https://www.litres.ru/author/natalya-aleksandrovna-veselova/
https://ridero.ru/author/veselova_nataliya_netw0/