Что касается критики законопроекта Клишаса-Крашенинникова со стороны адвокатского и правозащитного сообщества, то она представляется вполне обоснованной. Один из экспертов «Адвокатской Газеты» полагает, что авторы проекта пошли по пути наименьшего сопротивления, прописав понятие «пытки» и внеся коррективы в существующие уже статьи УК, что не решает проблему полной и непротиворечивой правовой регламентации. Другой отметил, что предложенные изменения, безусловно, улучшат существующую нормативную базу, но на практике привлечь сотрудников правоохранительных органов к уголовной ответственности будет по-прежнему тяжело. По мнению третьего эксперта, по заявлениям о пытках важно в обязательном порядке возбуждать уголовные дела, а не проводить лишь одну доследственную проверку.
Заместитель председателя Комитета против пыток Ольга Садовская в комментарии «Адвокатской Газете» отметила, что представленный законопроект производит впечатление сырого и недостаточно проработанного. По ее мнению, авторы поправок пошли по пути наименьшего сопротивления, прописав понятие «пытки» и внеся коррективы в существующие уже статьи Уголовного Кодекса, что не решает проблему полной и непротиворечивой правовой регламентации.
Ольга Садовская указала, что пытка включает в себя:
- причинение сильных физических или нравственных страданий (сюда не входят страдания, неотделимые от предусмотренных законом санкций);
- специфическую цель (выбивание показаний, наказание за что-либо, устрашение и другие).
Эксперт Садовская обоснованно считает, что законодатель не предложил норму, в которую укладывались бы все случаи, подходящие под описанную формулу. Она полагает, что законопроект будет работать примерно следующим образом: «Если сотрудник ФСИН бьет подследственного в СИЗО, чтобы тот дал показания по уголовному делу, он будет отвечать по одной статье. А если тот же самый сотрудник точно так же избивает того же подследственного, чтобы наказать за нарушение правил внутреннего распорядка, – уже по другой. Хотя в обоих случаях это пытка: есть представитель государства, противоправное причинение страданий, конкретная цель (хоть и разная)».
Ольга Садовская отметила, что законопроект предусматривает, что уголовная ответственность за применение пыток и иных видов жестокого обращения по-прежнему будет распределена между ст. 286 и 302 УК. По общему правилу она наступает по ч. 3 ст. 286 УК, в ряде редких случаев – по ст. 302. При этом по ч. 3 ст. 286 ответственность наступает и за другие виды превышения полномочий – не только за пытки и жестокое обращение, что не позволяет даже посчитать актуальное количество приговоров в стране именно за пытки и жестокое обращение. «Как эту ситуацию исправляет рассматриваемый законопроект? Никак. В ст. 302 добавили еще немного частных случаев – при этом акцент явно сделан на ФСИНовцах. В ст. 286 добавили ч. 4, которая “закроет” нишу всех тех пыток, которые “не влезут” в ст. 302 (а таких будет большинство)», – подчеркнула эксперт.
При этом, отметила она, в данном случае речь идет о пытках как таковых. А помимо них есть еще иные виды жестокого и унижающего обращения (когда есть противоправное причинение страданий представителем государства, но без преследования конкретной цели) – они вообще остались за пределами внимания законодателя, считает Ольга Садовская. «И такие дела по-прежнему будут квалифицироваться по ч. 3 ст. 286 – со всеми вытекающими отсюда проблемами. Сюда, например, относятся типичные случаи чрезмерного применение силы, спецсредств при задержании, пресечении массовых акций», – разъяснила она.
Позицию Ольги Садовской разделяет один из авторов издания «Адвокатская улица», адвокат Владимир Васин. Он указывает, что вопреки тому, что другие коллеги считают, что «определение понятия пыток и расширение перечня субъектов, подлежащих привлечению к уголовной ответственности, безусловно, улучшат существующую нормативную базу», он не может согласиться с тезисом про «расширение перечня субъектов».
Владимир Васин верно указывает, что законодатель «забирает» пытку у лиц, не наделённых должностными полномочиями, и обращает внимание, что её состав исключён из Главы 16 (Преступления против личности) УК РФ. То есть, в случае принятия закона пыточные смыслы будут расположены в главах 30 и 31 – «Преступления против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления» и «Преступление против правосудия» соответственно.
В итоге, отмечает Васин, главным субъектом пытки будет являться только должностное лицо, совершающее действия, явно выходящие за пределы своих полномочий. А как быть с остальными? Как быть с теми, кто не подпадает под статус спецсубъекта, прописанного в ст. 286 и 302, но захочет попытать кого-нибудь? Например, по устному приказу, находясь в зависимости и так далее. Как быть с внутрикамерными «разработками»? Заключёнными-«прессовщиками»? Их можно будет привлечь только через конструкцию соучастия. А если пытки током начнёт практиковать гражданский человек – например, в целях вымогательства? Как тогда квалифицировать эти истязания? Изложенная позиция Владимира Васина представляется вполне обоснованной.
У эксперта Ольги Садовской также вызвала вопросы и юридическая техника законопроекта. Например, странным представляется решение внести в ст. 302 ч. 3, предусматривающую ответственность за «принуждение к даче показаний с применением пытки», если ч. 2 той же статьи и так предусматривает наказание за «принуждение к даче показаний с применением насилия, издевательств», что и является само по себе пыткой. «Определенно можно сказать, что законопроект ситуацию с законодательной регламентацией запрета пыток и иных видов жестокого обращения не улучшит. Но, наверное, и не ухудшит – в сложившихся реалиях, как говорится, спасибо и на этом», – заключила Ольга Садовская.
Автор «Адвокатской Улицы», адвокат Владимир Васин, разбирая примечания к статье 286 УК РФ, увидел проблемы нового определения пыток, и ниже приводится его позиция.
Итак, под пыткой понимается:
- Любое действие,
- которым какому-либо лицу умышленно причиняется сильная боль или страдание, физическое или нравственное,
- чтобы получить от него или от третьего лица сведения или признания,
- наказать его за действие, которое совершило оно или третье лицо или в совершении которого оно подозревается,
- а также запугать или принудить его или третье лицо, или по любой причине, основанной на дискриминации любого характера.
А теперь посмотрим на эти пять условных признаков.
«Любое действие». Скорее всего, данное словосочетание означает, что этот вид преступления невозможен в форме преступного бездействия. Но как быть, например, с начальником учреждения, которому неоднократно доходили сигналы о пытках – а он не исполнил или ненадлежащим образом исполнил лежащую на нём обязанность пресечь истязания? Либо не воспрепятствовал наступлению последствий, которые он был обязан и мог предотвратить.
«Которым какому-либо лицу умышленно причиняется сильная боль или страдание, физическое или нравственное». Неясно, что несёт в себе словосочетание «сильная боль». Какова её градация? Как измерить степень этой боли? Данный признак, скорее всего, должен будет доказываться показаниями жертвы по аналогии с доказыванием аналогичного признака по ч. 1 ст. 318 УК (применение неопасного насилия в отношении представителя власти). Думаю, примеры вы помните. Вопрос следователя пострадавшему на митинге полицейскому, в которого попали брошенным стаканчиком: «Испытали ли вы сильную боль?» Ответ: «Да, испытал».
Ну и, конечно, возникает вопрос определения признака нравственных страданий. Где мерило, которым их измерить? Особенно в условиях изолятора и колонии.
«Чтобы получить от него или от третьего лица сведения или признания». С этим вроде всё понятно: речь идёт о получении сведений или нужных признаний. А если этих целей нет? Если, например, у человека в погонах всего-навсего такие садистские методы «воспитательной и профилактической работы». Ему не нужно от заключённого никаких признаний – а пытки всё равно есть. Кроме того, не надо забывать: иногда достаточно скрыть истинные цели, изменить мотив своих действий – и следствие рассматривает уже совсем другой состав преступления. С куда меньшей ответственностью.
«Наказать его за действие, которое совершило оно или третье лицо или в совершении которого оно подозревается». В этом признаке тоже речь идёт о целях пыточных действий. Тут напрашивается вопрос относительно текстовой конструкции с употреблением слова «…подозревается». Что, если жертва не является подозреваемым, а уже имеет статус «обвиняемый», «подсудимый» или «осуждённый»? Подпадают ли тогда эти действия под определение пытки? Непонятно.
«А также запугать или принудить его или третье лицо, или по любой причине, основанной на дискриминации любого характера». Вот это, на мой взгляд, самые неясные признаки пытки. Непонятно, что такое «запугивание», есть ли критерии реальности угрозы данного запугивания и какие они. Что такое «дискриминация любого характера»? Тоже хороший вопрос.
Очень важно так же пристально рассмотреть вторую часть примечаний, которая исключает преступность деяния. Итак, не является пыткой причинение боли или страданий:
- которые возникают лишь в результате законных санкций,
- неотделимы от этих санкций,
- или вызываются ими случайно.
«Которые возникают лишь в результате законных санкций». К этому признаку два вопроса. Есть ли исчерпывающий перечень таких законных санкций? А если нет (а его нет), то какой орган будет в каждом конкретном случае устанавливать законность санкций, которые будут освобождать от наказания? Суд или сразу Следственный комитет? В любом случае, логично предположить, что это примечание гарантированно приведёт к многомесячным доследственным проверкам сообщений о преступлении.
«Неотделимы от этих санкций». Вопрос тот же: кто будет определять признак неотделимости и где перечень всего неотделимого?
«Или вызываются ими случайно». Интересно, что же может вызвать случайную боль и страдания. А также кто и на основании чего будет определять эту самую случайность.
Как мы видим, в этих признаках есть много неопределённого и неясного. При такой конструкции понятия пыток у правоприменителя будет чрезмерно обширная свобода усмотрения. Не начнут ли правоприменители массово отказывать в возбуждении дел за отсутствием всех необходимых признаков?
И вновь, позиция Владимира Васина заслуживает пристального внимания.
Правозащитник Павел Чиков отмечает, что доказывать превышение должностных полномочий с насилием сложно, поскольку система в каждом деле включает огромное противодействие. Специальную цель избиения можно будет доказать разве что при наличии видео или хотя бы аудиозаписи. А получить необходимые записи без инсайда, «слива» или своевременного и грамотного реагирования следственных органов сейчас практически невозможно. На нынешние, подконтрольные составы Общественных наблюдательных комиссий надежды уже нет, равно как и на региональных уполномоченных по правам человека, а эффективных механизмов оперативно (молниеносно!) зайти на режимную территорию учреждения и изъять видео без долгой судебной процедуры, просто не существует. И есть предположение, что после недавней гигантской утечки видеозаписей, ФСИН точно сделает вывод, что правила работы с видеофиксацией, кибербезопасностью, а также некоторыми другими сопутствующими вещами нужно срочно менять, и конечно же не в пользу контролирующих места лишения свободы структур.
Справедливости ради надо отметить: в новом законе Клишаса-Крашенинникова наказание за пытки составляет от 4 до 12 лет лишения свободы. Причём диапазон санкции проходит через три категории тяжести. Планка максимального наказания в 12 лет превращает предлагаемую статью в категорию особо тяжких. На практике это означает, как минимум, три вещи. Во-первых, следственные органы будут чаще выходить с ходатайством об избрании подозреваемым самой строгой меры пресечения – а суды смогут с легкостью реализовывать арест. Во-вторых, при вынесении итогового решения (приговора) трудно будет избежать реального лишения свободы. В-третьих, УДО по данной категории преступления будет возможно лишь по истечении двух третей отбытого срока.
Резюмируя всё, справедливо будет сказать, что принятый законопроект кардинально не решит проблему пыток, хотя, в целом, факт его появления нельзя не одобрить в принципе. Однако, в нём много неясного и неопределённого, больше минусов, чем плюсов, а сведений о его доработке от Клишаса или Крашенинникова не поступает.
Недостаточно придумать суровый закон с особо тяжким наказанием – всё это нивелируется неясным понятием преступного действия. Для эффективной работы такого закона необходимо менять сам процесс по расследованию дел определённой категории, методики работы, ну и, конечно, ценности сотрудников и их отношение к пыткам в целом. Осталось только ответить на последний вопрос – как поменять «царицу доказательств»?
*Статья подготовлена по материалам изданий «Адвокатская газета», «Адвокатская улица», «Коммерсант», «РБК», «МК», «Парламентская газета».
Текст подготовил адвокат МАС Евгений Горбунов
Адвокаты МАС готовы оказать квалифицированную юридическую помощь обвиняемым гражданам, оказавшимся в следственном изоляторе, а также осужденным в местах лишения свободы.