Ваш сиреневый трупик окутает саваном тьма
Запомни, это может случиться с каждым из нас,
И ты не стой против пули - пули сильнее нас...
Иван-Кайф «Инцидент»
В уездный город N приехал очередной выпускник медицинского факультета. С саквояжем под мышкой и неуверенным взглядом сквозь стекла очков на всполошенный мир, он поднялся по ступенькам земской больницы, чтобы включить счётчик последнего периода своей жизни, по иронии судьбы, совпавшего с агонией Российской Империи. И при желании постоянно сходящиеся вопреки Евклиду эти параллели можно выделить в отдельное произведение, как и библейские мотивы пути Иешуа Га-Ноцри в самом знаменитом романе Михаила Афанасьевича Булгакова.
Но кинопровокатор Алексей Балабанов своим одним из последних фильмов «Морфий» не стал акцентировать внимание на глобальных событиях, вновь и вновь преломляя взгляд на происходящее через разложение своего героя. Если вынести за скобки народные картины режиссера с Сергеем Бодровым (ну и анекдотические «Жмурки», конечно), то всюду с разной глубиной погружения люди превращаются в уродов, а уроды безнадежно пытаются вернуть человеческий облик. И данная лента исключением не стала.
Запутанное в бесконечных войнах человечество нашло средство, снимающее боль – первый очищенный алкалоид морфий, названный в честь бога сна. Разумеется, практически сразу была обнаружена зависимость больного, ведущая через абстинентные синдромы к полному распаду личности. Но до самой поры происходящих в картине событий эта болезнь считалась солдатской, а просвещенный ум врача (а в начале двадцатого века врач по определению был интеллектуалом) способен нейтрализовать всю пагубность приобретенной привычки. Герой Леонида Бичевина доктор Поляков стал очередной жертвой этого заблуждения.
И момент превращения еще не успевшего распуститься оранжерейного цветка в иссушенный стебель с почерневшими лепестками на нем является самым главным у Балабанова. Ведь человек практически всегда знает, что маленький огонек, мирно тлеющий в уголке печи, в единое мгновение раскинется жаркой стеной, сжигающий с треском и искрами любое препятствие на своем пути, лишь дай ему волю. И где та грань, за которой наступает точка невозврата, вот этот вопрос доводил не один пытливый ум, пытавшимся вопреки знаниям увидеть двигающуюся пулю во время выстрела и успеть отвести дуло от глаз. У кого это бумажный цилиндрик с никотиносодержащей сушеной смесью, у кого – емкость раствора спирта в воде, у кого – пузырек с производной фенантрена, я ведь уже понижаю дозу, скоро совсем брошу, правда-правда.
Кафкианскими тропинками брели и доктор Поляков, и его ассистентка Анна Николаевна (Ингеборга Дапкунайте), и фельдшер Горенбург (Юрий Герцман). Разные люди, разная жизнь, разные убеждения, а все пришли к одним финальным титрам немого кино. «КОНЕЦЪ» не принес облегчения опустошенным душам, и у Балабанова не могло быть иной развязки. В отличие от Михаила Булгакова, по чьим рассказам был поставлен фильм. Не в произведении – в жизни. Иначе один из талантливейших русских писателей двадцатого столетия тоже был бы смыт грязными дождевыми струями смутного времени. Но вряд ли очередное предупреждение не играть с тем, что сильнее тебя, и теперь дойдет до души зрителя. Каждая мечта всегда готова сыграть свой реквием.