Мемуары считаются самым недостоверным историческим источником. Однако, если те, кто помнит, едины в своих оценках событий, и если их воспоминания подтверждаются документами того времени, есть смысл их внимательно прочитать.
Давайте посмотрим, что писали заключенные 1932-36 годов о жизни в колымских лагерях. В этом посте я представлю три воспоминания людей, которых вряд ли можно заподозрить в симпатиях к сталинской эпохе.
Берзинская эпоха
Е. П. Берзин - первый начальник Дальстроя на Колыме, создатель системы исправительно-трудовых лагерей в регионе
Развитие Колымы во многом связано с именем Е.П. Берзина, возглавившего Дальстрой в 1932 году и много сделавшего для развития края. В 1938 году Берзина арестовали и расстреляли. У Эдуарда Петровича богатая и интересная биография, он был незаурядной личностью. Но очерк его жизни выходит за рамки этой статьи.
Перейду сразу к воспоминаниям узников Коли берзинской эпохи.
Варлам Шаламов: «Золотое время Колымы»
Вряд ли В. Т. Шаламова подозревали в симпатиях к сталинскому режиму. В цикле очерков «Колымские рассказы» Шалам создал картину жестокой и беспощадной действительности лагерной жизни.
Написанное Шаламовым, конечно, тоже надо проверить. Тем не менее, его рассказы — произведения искусства. Но нельзя не заметить, что Шаламов, даже описывая ужасы лагерной жизни, подчеркивает, что они не всегда были на Колыме. Вот что он свидетельствует в очерке «Зеленый прокурор»:
Почему в хронике побегов отсутствуют колымские годы с 1932 по 1937 год включительно? В это время здесь работал Эдуард Петрович Берзин. Первый колымский начальник с правами высшей партийной, советской и профсоюзной власти в регионе, основатель Колымы, расстрелянный в 1938 г. и реабилитированный в 1965 г., бывший секретарь Дзержинского, бывший комдив гл. Латышские стрелки, раскрывшие знаменитый заговор Локкарта - Эдуарда Петровича Берзина пытались, и весьма успешно, решить проблему колонизации сурового края и одновременно проблему "перековки" и изоляции. Тесты, которые позволили десятилетним вернуться через два-три года. Отличное питание, одежда, рабочий день зимой 4-6 часов, летом - 10 часов, колоссальный заработок для заключенных, что позволяет им помогать своим семьям и возвращаться на большую землю с богатыми людьми после окончания срока. Эдуард Петрович не верил в перековку блатаров, он слишком хорошо знал этот неустойчивый и отвратительный человеческий материал. В первые годы воришкам трудно было попасть на Колы — те, кому удалось туда добраться, потом не жалели об этом.
Кладбища заключенных в то время настолько малы, что можно подумать, что колимаки бессмертны.
С Колымы никто не сбежал - это бред, бред...
Эти несколько лет - золотое время Колымы, о которой с таким возмущением говорил разоблаченный шпион и настоящий враг народа Николай Иванович Ежов на одном из заседаний ЦИК СССР - незадолго до Ежовщины.
Из последнего абзаца этой цитаты видно, что смену порядков в лагерной жизни и быту Шаламов связывает с приездом Н.И. Ежов и возвышение Ежовщины. До ареста Берзина порядок в лагерях Дальстроя был очень благоприятен для заключенных.
Алексей Яроцкий: «...вместе исследовать Крайний Север»
А. С. Яроцкий написал книгу воспоминаний о своем пребывании на Колыме. Его «Золотая Колыма» — документальная проза, написанная противником советского строя.
Однако примерно во времена Э.П. Берзин пишет очень похоже на то, что мы читаем у Шаламова:
Трудно сказать, ставил ли Берзин себе какие-либо условия, но дальнейшее показало, что он проводил особую политику, что он использовал свою неограниченную власть не только для решения задач, которые ставил перед собой Сталин, но и на благо народа. . Как бы то ни было, но в январе 1932 года в бухту Нагаева вошел пароход «Сахалинский» с Берзиным и несколькими тысячами пленных. Эпопея «Дальстроя» началась. Началось с ликвидации партийных и советских органов, от которых Берзин даже не получал отчетов. По иронии судьбы, райком и райисполком вместе с ворами, авантюристами и проститутками погрузили на тот же «Сахалин» и отправили на «большую землю».
Я уже говорил, что разработана гуманная и очень эффективная система. Во-первых, все заключенные находились без сопровождения и считались условно-досрочно освобожденными. Ничего подобного в других лагерях не было. Пребывание на Колыме зависело от того, кто как работал, то есть существовала система зачетов, которая автоматически сокращала срок перевыполнения норм выработки без решения суда. За свою работу все они получали гражданскую заработную плату, в два раза больше, чем на «большой земле». На еду и одежду оставляли 370 рублей в месяц, а заработок скотобойни составлял 1000-1500 рублей. Я заработал 600 рублей в служении в Москве. Прибавьте к этому право работать по своей специальности и общечеловеческую атмосферу, тогда вообще казалось, что людей просто мобилизовали для освоения Севера.
Среди заключенных было много раскулаченных, со свойственным крестьянину трудолюбием работали как черти и переводили деньги домой «на корову».
Интересна была и так называемая «колонизация»: человек заключал контракт с Дальстроем, где соглашался остаться на Колыме еще на 10 лет сверх установленного судом срока. Он получил кредит, чтобы построить дом, корову и, самое главное, он привел свою семью. Я мечтал подписать такое соглашение, но приоритет был отдан изгоям в надежде, что они действительно сравняют почву.
Колонисты поселились в населенных пунктах Новая-Васелая, Ола, Тауйск, Арман и других по побережью Охотского моря. Корма они получали по казенным ценам, а мясо разрешили продавать на рынке в Магадане, так что за 2-3 года проблема мяса на побережье была решена. Основными занятиями в этих деревнях были овощеводство и рыболовство.
Договор о колонизации часто подписывал сам Берзин, и все выглядело очень торжественно.
Приводят какого-то кубанского казака, который призвал первого немца и был с Деникиным, а с Врангелем ходил в Турцию23. Разбитый-разбитый, усталый, всему недоверчивый, человек, покончивший с собой. Вас приводят в кабинет и Берзин спрашивает:
- Ну, сколько тебе осталось?
«Восемь, гражданин Шеф.
- Ну, а если подписать восемнадцать?
- Вы привезете женщину и детей, которых они отправили в Нарым?
- Принесу, хату принесу, корову дам, живи, картошку да капусту выращивай, народ цингой заболеет.
- Позвольте расписаться, я не думала видеть детей и мне жалко женщину.
Берзин протянул руку и сказал:
- Товарищ Петренко, вместе мы покорим Крайний Север.
После казни Берзина все колониальные поселения были ликвидированы, колонисты размещены в лагерях, а семьи депортированы на материк.
Берзин хотел создать и создал обстановку массового увеличения рабочей силы, эти слова затасканы и затерты, а другого я не могу подобрать. Использовались и очень понятные: на Утинском перевале, когда строилась дорога, висела афиша "Дайте мне советскую тесечку!" (АМО - марка автомобиля, будущий ЗИЛ).
Николай Билетов: «Мы на себе почувствовали изменения, происходящие в системе НКВД»
Н. Л. Билетов - колымский художник, тоже оставивший воспоминания
С точки зрения тона его воспоминания рисуют аналогичную картину. Конечно, эти условия нельзя назвать свидетельством жизни в раю, но крайней жестокости по отношению к заключенным у Билетова мы не находим:
Утром и в течение дня продолжалось распределение заключенных: часть отправляли в глубинку - на рудники и лесозаготовки, на строительство шоссе, часть на кирпичный завод в заливе Гартнер, часть в порт Нагаевский, часть в городские стройки Магадана.
Я оказался грузчиком на складах Нагаева. Колыма поначалу выглядела не так страшно, как ожидалось. Кормили хорошо, даже перед обедом выдавали 25 граммов спирта (считалось, что спирт защищает от цинги), а у входа в столовую стояли две открытые бочки, одна с селедкой, другая... с красной икра. Правда, вскоре спирт заменили противоцинготным отваром из хвои гласиса; что касается икры, то она была горько соленая и запеченная - не откусишь, охотников за ней было немного.
Работа грузчиком непростая: механизмов нет, инструментов - вага и "козёл". Одно утешение: команда грузчиков была освобождена. Работать в этой бригаде мне довелось не долго: однажды на меня упала стопка мешков с соей. Я очнулся в ванной. Переломов не было, но сильно раздробила грудную клетку и растянули сухожилия на ноге.
Меня выписали из больницы, сильно хромая, на работу по дому. Так я оказался в клубе «Мортран» в Нагаеве. Сначала он просто топил печь и мелил полы, потом стал присматриваться к работе самого клуба.
Практически каждый вечер устраивались танцы для девушек-фристайлеров под игру струнного оркестра. Я играю на скрипке с детства, и в моем стиле игры присутствует венгерско-румынский акцент, который в то время не очень нравился моему отцу и который сейчас очаровывает в основном посетителей клуба. Вскоре собралось несколько толковых музыкантов из заключенных, и я стал лидером небольшого джаз-бэнда.
Кроме того, я брался за оформление художественной самодеятельности: писал декорации, готовил реквизит; Уже в юности я приобрел некоторый опыт в этом деле: у нас в райцентре в клубе работали два художника-графика, приехавшие из города, я слонялся у них, мыл кисти, разбавлял краски, варил клей и, конечно же, получал привыкли к своей работе. Позже он начал помогать им раскрашивать наборы, как они шутили, «зарабатывая на жизнь».
В Нагаевском клубе я действительно увлекся работой, но моя статья (предписывалось использовать меня только на тяжелых физических работах) висела надо мной, как дамоклов меч. В январе 1934 года меня перевели на лесоповал.
В конце 1937 - начале 1938 года мы, конечно, еще ничего толком не знали, мы на себе чувствовали изменения, происходящие в системе НКВД: начальника Дальстроя Берзина сменил Гаранин - режим стал невероятно жестким. Ходили слухи, что крупные колымские авторитеты и сам Берзин арестованы. (Так оно и оказалось на самом деле: через несколько месяцев их расстреляли, а начальник УСВИТЛ Васьков повесился в построенной им же тюрьме).
И вот очевидец того времени отмечает то же самое: жизнь З.К. на Колыме осложнилась лишь в 1938 г. в связи с арестом Е.П. Берзин и продолжение Большого террора. Очевидцы связывают это изменение с деятельностью Н.И. Ежова наркомом внутренних дел.