Всё! Сегодня отвезли дядю в психоневрологический интернат. Это была тяжёлая поездка, возвращалась со смешенным чувством облегчения и стыда. Да, он редко присутствовал в жизни моей семьи, я его почти не знала. Дядя и дядя. То в тюрьме, то бомжует по городам. Случались и редкие эпизоды просветления, когда он клялся и божился, что больше не собьётся с пути, пойдёт работать и проживёт нормальную жизнь. Но этого так никогда и не произошло. Исчезал он из нашей жизни так же внезапно, как и появлялся. Пропадал на долгие годы, а потом слал письма из очередной тюрьмы. А сейчас, когда он стал слабым и привязанным к родительскому дому цепями и канатами болезней, довёл всех до нервного истощения и был госпитализирован в интернат, я ощущаю внутри это противное чувство угрызения совести. Как будто мы его выбросили, выставили за дверь, как хлам.
Когда мы только выехали, горизонт полыхал оранжевым, знаменуя скорый рассвет. Такой красивый и мирный.
Солнце играло в прятки, закатывалось за терриконы, выглядывало из-за деревьев, слизывало серый день, добавляя в него ярких красок, грело, сквозь автомобильное стекло.
Через полтора часа мы оказались на окраине посёлка Андреевка, за полями и холмами, покрытыми сияющей на солнце изморозью, находился интернат. За белым забором стояли вполне симпатичные домики, салатовые и бледно-розовые, с новенькими крышами. Сегодня, видимо, был купальный день, и перед нашим такси потянулась вереница пациентов интерната в баню. Жуткая вереница. Хромые, кривые, неловкие, в одежде не по размеру, с болезнью, отпечатанной на лицах. Там жили люди, которые оказались никому не нужны, потому что больны, и эта мысль глубоко запала мне в душу.
Гоню её прочь, но тут же воспоминаю испуганные глаза дяди, в которые я смотрела перед тем, как его увезли в инвалидной коляске. Глаза живого и психически больного человека. Не дай Бог так заканчивать свою единственную жизнь, которую он и так прожил, как в Аду, и распространял этот Ад вокруг себя. Он так ничего и не понял, только оглядывался без конца.
А ведь сколько людей столкнулись с такой же бедой, с психическими расстройствами в собственных семьях, у людей более близких, чем мой дядя нам. И врагу не пожелаешь пройти через это мучение.
Стыдно, люди, стыдно, и утешает только одна мысль, что бабушка наконец-то поживёт для себя, наша труженица. Вдоволь она горя хлебнула, пришли и к ней дни покоя и тишины. Долго держалась, "тянула свой крест", как она говорила, но терпение и нервы не железные, довёл сын и её. А он ведь и не виноват, что болен, но и мы не готовы жить так дальше. Разве это жизнь?
Как сказала мама:
"Если мне приходится выбирать между мамой и братом, я выбираю мать"
В выходные нас с мамой ждёт генеральная уборка у бабушки. Её привезём к нам домой, а сами уйдём к ней на целый день. Всё выгребем, вымоем, проветрим и будем жить дальше, а чувство вины ... со временем и оно пройдёт, глядя на спокойную бабушкину улыбку.