Охальник
— Видали, бабоньки, этот опять приехал!
Все чесавшие языками у колонки женщины разом повернулись к обладающей свежими новостями товарке.
— Да ну! Вот так новость!
— И снова один?
— Чегой-то он который год к нам шастает — что ни лето, на тебе, принесла нелегкая!
— Да если бы просто шастал! Оно понятно, которые дачники — по ягоды, по грибы, на речку. Этот же постоянно с какой-то папкой туда-сюда таскается.
— Я вам вот что скажу, бабы, — категорично заявила рослая, смуглая Алевтина, сведя на переносице черные брови, — это не к добру. Томка-то, мелкая еще, подошла к нему как-то по дурости, да спрашивает, зачем ему папка-то эта. А он достает оттуда — не поверите!
Тут шеи слушательниц так вытянулись к стоявшей в центре кружка Алевтине, что, казалось, вот-вот оторвутся.
— Картинки достает, а на них сплошь бабы раздетые, да в разных положеньях и все как есть у них обозначено! Где такое видано?! Томка-то еще мала, а он ей этакий срам тычет!
Общество ахнуло, загомонило.
— Батюшки, мать честная!
— Вот уж и правда охальник, навязался на нашу голову!
— Так что вы подальше от него держитесь-то! — сурово припечатала Алевтина. — Прогнать мы его, понятное дело, не можем — для деда Никиты, что избу ему на лето сдает, это единственный заработок. Но девок — главное, девок берегите пуще глазу!
***
Галка за девку с натяжкой уже считалась — так, перестарок. В двадцать пять безмужняя, считай, так и останешься. Да мало в деревне парней, все в город уезжают, на заработки стремятся. Тут им делать нечего.
К тому же саму Галку вовсе не прельщала идея выйти замуж просто так, «чтоб было». Ей подавай любовь, объясняла всем и каждому, кто хотел слушать, маленькая и тощая галкина мать, большая охотница поболтать. А где ее возьмешь, ту любовь, в деревне на триста дворов? И смех и грех...
Все бабы у колонки единогласно поддержали Алевтину в стремлении устроить «охальнику» бойкот. А Галка промолчала, ведра наполнила, да потащила на свое подворье. Сильная, высокая, она с легкостью приносила хоть по десять коромысел подряд, чтобы баню натопить.
Был, правда, в Галке изъян — на темных волосах седины пятно, огромное, уродливое и прямо на затылке. Хоть и не появлялась она без платка на людях, все все равно знали и втихомолку жалели девушку.
Но и осуждали тоже — и так порченая, а еще носом вертит! Бери уж то, что дают, раз так вышло...
«Охальника» она пару раз видела в деревне. Он действительно везде ходил с огромной папкой и карандашом, подолгу торчал перед избами, на берегу речушки, у затянутого ряской пруда.
Ну избы — еще понятно, может, и правда хочет за женщинами подсмотреть? Мысль эта почему-то волновала Галку, кровь приливала к щекам и сердце начинало прыгать, как взбесившаяся лошадь.
Но у речки, а тем более у пруда, куда никто почти не ходил — чего там-то забыл «охальник»? Купаться голыми, как в некоторых книжках, Галка слыхала, описано, деревенские в жизни не стали бы, только в нижних рубахах. Да и кому нужно то купание, когда баня есть?
Любопытство так донимало, что Галка не могла ни есть, ни спать толком. И в конце концов решилась — будь что будет.
«Охальник», как она заметила, приходил к пруду всегда в одно и то же время, подстеречь его там не составило труда. Когда Галка внезапно появилась из кустов — высокая, в светлом сарафане, с нахмуренным заранее лицом — он от испуга чуть не свалился с коряги, на которой сидел.
— Спросить хочу, — сурово начала Галка, обойдясь без приветствий, — чего ты тут делаешь, каждый день таскаешься? Ежели хочешь подстеречь кого, так место не слишком подходит — грязно и пиявки водятся.
— Подстеречь? — недоуменно повторил «охальник» и вдруг улыбнулся по-детски обезоруживающе. — Пока что это вы меня подстегаете.
От такого ответа Галка смешалась и замолчала. «Охальник» молча смотрел на нее и улыбался, но не ядовито улыбался — хорошо, по-доброму. Был он невысоким, тощеньким — про таких говорят «в чем душа держится», жидкие русые волосенки завязаны в куцый хвостик, да и лысеть со лба начал.
Его мягкий взгляд совершенно сбил Галку с боевого настроя, она успела только подумать, что глаза у него точь-в-точь как у теленка — большие, темные и доверчивые.
— Ну, — начала Галка, чувствуя, что молчание опасно затягивается, — так зачем все-таки ходите сюда. Люди беспокоятся...
— Ах, люди! — с неожиданной насмешкой протянул «охальник». — Передайте им, что беспокоиться не о чем. Вот для чего я здесь.
Он протянул ей свою папку — Галка инстинктивно попятилась, памятуя о случившемся с Томкой. Но потом все же не удержалась и глянула одним глазком, чувствуя, как шею и уши заливает предательская краска.
Никаких голых баб, к ее неожиданному разочарованию, на листе не было. Только искусно выполненный карандашом пейзаж — пруд, ряска, три ивы свесили ветви к самой воде. Все вполне пристойно.
— Красиво, — Галке внезапно показалось, что она слышит себя со стороны.
— Благодарю, — сдержанно ответил «охальник», — кстати, меня Петром зовут. А вы...
— Галкой кличут.
— Галина — очень красивое имя!
— Как у всех.
Галка потопталась на месте, чувствуя, что от смущения вот-вот провалится сквозь землю. И чего привязалась к человеку? Сидел себе, рисовал ряску, никого не трогал...
— Что? — углубившись в свои мысли, она прослушала, что сказал Петр.
— Говорю, хотите, я вас нарисую?
— Голой? — ляпнула, не подумав Галка, и тут же стала совсем багровой.
Ну что за язык, когда надо, молчит, а когда не надо...
Петр засмеялся без всякого смущения.
— Ну как хотите, так и нарисую. Но только не «голой», милая девушка. Это называется обнаженная натура. Искусство. А голые — это в бане.
Он явно хотел еще что-то сказать, но тут Галка не выдержала — ломанулась сквозь кусты и остановилась только когда добежала до своего дома. Лоб покрылся испариной, сердце колотилось. Солнце било по голове горячими лучами.
Как она могла такое сказать? Как только язык повернулся? Человек из города, образованный, хоть и замухрышка, а говорит складно, а она...
Всю ночь Галка проворочалась на скрипучей кровати, слушая, как похрапывает мать, а под половицами бегают мыши.
Боязно было — страсть. Ежели кто узнает...
Ну и что, даже если узнает, вдруг с вызовом подумала Галка. Можно подумать, у нее тут жених или друг — никого все равно нет, приревновать некому и не для кого себя беречь. Уже понятно, что так она и прокукует бобылкой в этой деревне до самой смерти.
При этой мысли она вскочила с кровати, накинула первое, что попалось под руку и на цыпочках выскользнула из дома.
Луна висела прямо в середине неба — огромная, белая. Дом деда Никиты удачно стоял на краю деревни, окно жильца чуть мерцало оранжевым. Ни жива ни мертва Галка стукнула в стекло непослушными пальцами.
Через пару минут дверь тихонько отворилась и уже знакомый голос тихо произнес:
— Кто здесь?
Галка молча поднялась на крыльцо и пошла прямо на Петра, вынуждая его отступить в глубь избы. Оказавшись в его комнатенке, освещенной лишь слабой настольной лампой, первым делом задернула занавески поплотнее.
А потом через голову сдернула кое-как напяленный сарафан и нижнюю рубаху и выдохнула:
— Рисуй!
Целое лето бегала по ночам Галка к Петру, а потом наступила осень и он уехал. И хоть обещал, что вернется в следующем году, все равно тяжко пришлось Галке. Она потихоньку надеялась, что глянется художнику и он заберет ее с собой в город. Что поженятся они, и будет у них все, как у людей.
Хорошо хоть, выходка ее осталась тайной, что было удивительно в их деревне, где все знали всех. Но ходила Галка через силу, как пришибленная и если бы не мать, быть может, тот прудик с ряской сослужил бы ей нехорошую службу...
Как вдруг зимой, в канун новогодья, когда она с привычной тупой покорностью набирала воду у колонки...
— Бабоньки! Охальник вернулся! — примчалась внезапно потерявшая солидность Алевтина с сокрушительной новостью. — Новый год, говорит, праздновать у вас буду и свадьбу!
— А с кем свадьбу-то, с кем?!
Ведро выпало у Галки из рук и покатилось, звеня от мороза.
Не забудьте подписаться, чтобы продолжать читать и другие мои рассказы и истории