- Нонна? Почему Нонна?
- В переводе с Египетского, Нонна – посвящённая богу.
Расставались они тяжко. Даже Он плакал. Обнимал так, что все косточки хрустели. Не могли в последнюю ночь ни наглядеться, ни налюбиться. Душа на части рвалась, рыдания в судороги переходили. Да что поделаешь? Жизнь так устроена. Нет места для любви. Ох, горе, горе какое. Жить-то как теперь без своего единственного она будет?
Ушёл. Уехал. Тоска душу бередила так, что выть хотелось. А как повоешь, когда Степан рядом? Терпеть надо. Улыбаться. А в лесу да на речке, в тех местах, где она с милым сердцу встречалась, душу и отводила. Ляжет на травку да завоет. Как раненый зверь воет. Ласки да слова его вспоминает. Так и хочется на себя руки наложить. Да нельзя – ведь и это грех. Несколько месяцев каждый денёчек ходила душу отводить.
А как земля инеем покрылась, поняла, что понесла ребёночка. Его ребёночка.
С тех пор беречь себя стала. Радостно ей на душе стало, сладко так. Да вот только радостью поделиться не с кем. Опять грех на душу взяла: Степану сказала, что от него ребёночек. А как по-другому? Разве правду можно сказать? Обрадовался муж, праздник ей устроил. В город свозил, платье новое купил и бусы малахитовые. Много денег потратил.
-v-
Родилась девочка по весне. Крепенькая, ладненькая, беленькая.
- Степан, я хочу нашу доченьку Нонной назвать. Ты как, не супротив будешь?
- Это что ещё за имя такое? Не русское, вроде.
- Египетское. Означает - посвящённая богу. Это он наши с тобой молитвы услышал да послал нам нашу красавицу.
- Ну, ежели так, то я не супротив. Называй Нонной. Чудное имя-то. Но красивое.
- И судьба у нашей доченьки красивая будет, счастливая.
-v-
Росла её доченька в любви и в ласке. Ни в чём отказа не знала. Всё самое лучшее только для неё, всё самое вкусное только Нонночке.
Да и она их радовала: рано и ходить стала, и заговорила раньше других детей. Весёлая росла, улыбчивая, ко всем добрая, ласковая. Счастье, а не ребёнок. Одно слово, что дитя любви страстной. Расстраивало Марфу только то, что ни на кого её дочурка похожа не была. Ни одной чёрточки ни от матери не взяла, ни от родни ближайшей. О Степане и говорить нечего – там и неоткуда взяться. Хотя всякое бывает.
Так бы и жили тихо да спокойно, да только беда в страну пришла, в каждый дом заглянула.
Война началась. Степан в первых рядах на фронт записался. Да разве только Степан? И учителя школьные добровольцами на фронт ушли, и мальчишки – выпускники старших классов. А те, кто остался, работали и на полях, и на фермах, и на лесозаготовках. Да ещё и фронту помогали: пельмени лепили да носки и шарфы солдатам вязали.
С войны из всего села только трое вернулись. Среди них и Степан Большаков. Все остальные погибли в битве за Воронеж.
Стали потихоньку жизнь налаживать, да дом ремонтировать. Школу восстановили, а то после войны совсем ветхая стала. Степан за всё брался. Всем помогал, из последних сил старался.
-v-
Нонна подрастать стала, вот тут-то Степана и стало скручивать. Подолгу на дочку стал смотреть, выискивать хоть что-нибудь родное. Ничего понять не может.
- Марфа, да в кого же она такая красавица уродилась? Уж не в проезжего ли молодца? – Вроде со смехом спрашивает, а в глазах тревога и злость появляется.
А когда уже и односельчане заговорили о том, что их Нонна не похожа на деревенскую, а больше на принцессу заморскую, то Степан первый раз и выпил лишку, забыл о клятве, данной Марфе перед свадьбой.
С тех пор и понеслось. Не жизнь стала, а каторга. Успокаивала его Марфа как могла. Клялась, божилась, грех на душу брала. Да только ненадолго Степан успокаивался.
А Нонна всё хорошела. К 14 годкам расцвела, что глаз невозможно оторвать от такой красоты. От ухажёров отбою нет. Да только их доченька цену себе знала. Даже в их сторону и не глядела. А однажды спокойно так, без всякого вызова, с улыбкой на лице сказала родителям за обедом:
- Я, мама, папа, после школы решила в Москву ехать. На артистку учиться поеду.
Марфа ахнула да за сердце схватилась. Испугалась, что оно выпрыгнет от волнения.
Степан брови нахмурил, посмотрел на Нонну внимательно, перевёл взгляд на Марфу, и… Марфа всем своим существом поняла, что у него всё в этот момент «срослось», на место стало. Понял он всё. И обман её, и от кого дочь родила. Нет ей прощения, и не будет никогда. Да делать-то что теперь? Дочь спасать надо. Убьёт ведь её, убьёт.
Степан поднялся из-за стола и пошёл с кулаками на жену. Такая боль и злость в глазах его была, что Марфа испугалась. За Нонну испугалась, не за себя.
- Доченька, беги. Беги, родимая, - закричала Марфа что было сил.
Да только Нонна не из пугливых оказалась. Встала между отцом и матерью стеной. Глаза зелёные огнём горят.
- Отец, не трогай мать. Лучше меня побей. Она и так от тебя настрадалась. Сильные должны жалеть слабых. И прощать. На то они и сильными родились.
- Ишь, какая у тебя дочь, Марфа. Не по годам умная. Ладно, твоя взяла. Не трону твою мать. Нам поговорить с ней надо. А ты пока в магазин сходи. В дальний тот сходи, через лесок.
Нонна ещё раз на отца посмотрела, строго посмотрела, с вызовом, взяла авоську, деньги и вышла во двор.
Степан сел за стол, налил стакан водки, выпил залпом, салом закусил и спокойно, но твёрдо сказал:
- Говори. Правду хочу знать. Дочке обещал, что не трону, значит не трону.
-v-
И Марфа заговорила. Как на духу, как перед иконой. С самого начала, то есть с фильма начала. Как Его увидела, как он в село приехал, как бегала к нему по ночам. Всё рассказала. Даже легче стало. Пятнадцать лет во лжи жила, грех на душу брала. Устала. А теперь будь что будет. Хочет – казнит, хочет – милует. Мужу решать: выгонит из дома, так выгонит. Мир не без добрых людей.
- Я, Степан, всегда детей хотела. Прости, коли сможешь. А не простишь - значит на то воля божья. Уйду я с глаз долой. Знаю, что грешна. Нонну не тронь. Она у нас вишь какая. Смелая.
- Я вот что скажу тебе, Марфа. Измену твою и ложь простить не смогу. Не проси. Грех твой пусть бог простит. А вот женой своей я тебя больше не считаю. Жить с тобой не намерен более. Из дому не выгоню. И Нонне ничего не скажу. Хоть она и не дочь мне, да вырастил я её. Присох душой. Школу закончит - пусть в свою Москву едет. Не задержу.
Марфа подошла к Степану и на колени упала перед ним.
- Ах, Стёпушка, родной мой, прости меня, грешную. Кругом я виноватая. Хочешь, убей меня. Добрый ты, Стёпа. Не стою я тебя.
- Встань с колен. Чай не перед иконой стоишь. Свет зажги. Темно что-то в глазах стало, - сказал и тихо так начал со стула сползать. Лицо кровью налилось. На пол упал и затих.
Марфа ахнула, наклонилась к нему, стала за плечи трясти.
- Стёпа, Степан, Стёпушка, родимый, что с тобой? Очнись!
Выбежала из дома, заголосила что было мочи.
- Люди добрые, помогите! Кто-нибудь! Муж мой, Степан! Помогите.
Народ сбежался, фельдшера местного позвали. Он и констатировал. Смерть. От кровоизлияния в мозг.
- Это я его убила, - шептала Марфа побелевшими губами. - Правдой своей убила, любовью греховной. Господи, нет мне прощения. Святая Богородица, дочь мою защити от беды.
-v-
Нонна направлялась к магазину за продуктами. К дальнему магазину, через лесок. Так отец сказал. Только не лесок это, а густой, дремучий, сибирский лес. И узкая тропинка, которая разделяет их деревню на две части. Вечером здесь страшно ходить. А сейчас солнце светит ярко, птицы поют, воздух чистый. Красота, да и только.
Ничего, родители поговорят да успокоятся. Не первый раз. Отец много пить стал да и смотрит на неё странно так, пристально. Зря она о Москве сказала. Зато – правду. Она давно решила, ещё год назад. Когда фильм «Весна» с Любовь Орловой в городе посмотрела. Отец их повёл. Вот ей и захотелось большой и красивой жизни для себя. И мать потом заберёт, когда устроится. Лет через пять, не раньше.
За спиной раздался треск веток. И кто бы это мог быть? Неужто, медведь?
Нонна вздрогнула, остановилась и оглянулась. То, что она увидела, было страшно и опасно. На неё надвигался огромный верзила в засаленной телогрейке. Она бросилась бежать, но сильный удар в спину свалил её наземь. Нонна боролась. Долго. Неистово. Превозмогая боль, отвращение и страх. Боролась до тех пор, пока не почувствовала, что его железные руки душат её.
«Умираю»,- пронеслось у неё в голове, и она потеряла сознание.
-v-
Соседи Марфы всю заботу о Степане на себя взяли. И помыли, и переодели во всё чистое, и в церковь отнесли на отпевание. Еду стали готовить, чтобы помянуть достойно. Любили Степана в селе. Рукастый был. Всем помогал. От Марфы какой нынче толк: сидит в уголке, шепчет что-то про любовь греховную да плачет. Только утром и спохватились, что Нонны нигде нет. Ночевать не пришла.
Ой, что тут началось! Марфа волосы на себе рвёт, голосит, себя проклинает, глаза безумные. Да неужто по-другому быть может? Два горя сразу. Насильно влили в неё стакан водки, на кровать положили да привязали, чтоб не убежала, а сами целой толпой в лес пошли Нонночку искать. К вечеру только и нашли.
Лежит в лесу, бедная, вся в крови, избитая, без сознания. Еле душа в теле теплится. Фельдшера опять позвали. А чего звать? Он от Марфы и не отходил. Поселился на несколько дней в их доме. Мать и дочь в чувство приводит. Марфа как узнала, что дочь жива, сразу встала. И откуда силы взялись? Даже на похороны смогла сходить. А потом от дочери ни на шаг не отходила. Вместе с фельдшером за дочерью ухаживать стала. Та, видимо, много крови потеряла. Только на пятый день глазки открыла, сердешная.
Смотрит на мать и не узнаёт её. Марфа за эту неделю почернела вся лицом, да волосы, как снег, белыми стали. Да ничего всё это, пережить можно. Кому она нужна, красота эта, когда одна беда от неё. Главное – доченька родимая жива. Поставит её Марфа на ноги, обязательно поставит.
Всей деревней ей помогают: кто молочка принесёт, кто курочки, чтобы бульончик для Нонночки сварить, кто яичек свеженьких. Хороший народ в Сибири, добрый, отзывчивый. В беде не бросили. Помогают вот, кто чем может.
- Мамочка, что со мной? – шепчет доченька. - Я живая?
- Всё хорошо, родимая. Живая ты. Поправляешься. Скоро я тебя на ноги поставлю. Вот супчик сварила. Поешь немного.
- Вы с папой помирились? Где он?
- Потом, Нонночка, после поговорим. Не думай ни о чём. Сил тебе набраться надо. Сейчас поешь и поспи. Поспи чуток.
- Мама, ты вся седая стала. Из-за меня. Я всё вспомнила. Его поймали?
- Нет, доченька. Милиция ко мне приходила. Беглый он. Вор. Вор и убивец. Не нашли его. Забудь о нём.
- Как забыть, мама, - Нонна заплакала. - Он всё время перед глазами стоит. Страшно мне. Так и кажется, что он где-то рядом.
- Я рядом с тобой да Пантелей, фельдшер наш. Тебе ничего не надо бояться. Всё уже позади.
Только через месяц, когда уже Нонна подниматься с постели начала, пришлось сказать, что Степана нет в живых.
- Это я виновата, мама, в смерти отца. Всё из-за разговора моего. Нет мне прощения. Как жить-то теперь, мамочка? С виной такой в душе?
- Нет на тебе никакой вины, доченька. Запомни это. Не кори себя. Я во всём виноватая. Грешная я. Господь меня за все мои грехи наказал. Только ты у меня ни о чём не спрашивай. Придёт время - сама расскажу.
Поплакали вместе, погоревали, добрым словом Степана вспомнили да и больше к этим разговорам не возвращались. Душу теребить кому охота?
Зажили как прежде. Марфа доченьку на ноги поставила. Та уже и на улицу выходить стала, в школу собралась пойти, доучиваться. Вот тут и случилась ещё одна беда, нежданная. Да кто ж её ждёт, эту беду окаянную? Счастья все ждут, счастья.
Понесла её доченька от этого изверга ребёночка. Горе-то какое, Матерь Божья. И стыдно. Хоть и не виновата ни в чём Нонночка, а всё – равно, стыдно. Так уж человек устроен. Природа его что ли таким сделала? За всё сам отвечать должен, даже за грехи чужие. Ну, это, конечно, если человек стыд имеет.
Сходили обе в церковь, помолились Пресвятой Богородице, да и решили оставить ребёночка. Ни в чём он не виноват, горемычный. За что убивать-то его, невинного.
В школу Нонна не пошла. Так и просидела всю зиму дома. Матери по хозяйству помогала, а как пришло время рожать, Пантелея пригласили, он роды и принял.
Марфа, как девочку увидела, так и ахнула: точная копия её Нонночки родилась, один в один. Сказка, да и только. Хоть и тоска на душе, и стыдно, а радостно как-то стало, светло. Человек родился. Дай-то бог, счастье в доме поселится.
Да вот только Нонна девочку не полюбила. Кормить – кормила, а на руки брать не хотела, даже глядеть отказывалась, не говоря уже о ласках да любви материнской.
- Не могу, мама. Ненавижу её. Как гляну, сразу тот день и вспоминаю. И чёрного человека этого. Опять он рядом. Ничего поделать не могу.
- Забудешь, родная моя. И день тот вспоминать не будешь, и дьявола этого забудешь. Пройдёт, со временем всё пройдёт. И к доченьке своей прирастёшь, полюбишь её. Красавица она у тебя. Как не полюбить такую? Ты же мать, хоть и сама ещё ребёнок.
- Я, может, и мать. А отец кто? Убийца, преступник. Вдруг она в него пойдёт? Не могу, мама. Брезгую.
- Да как же можно говорить такое? О ребёночке своём. Бога побойся!
- Сама меня учила всегда правду говорить. Да только беда одна от этой правды. А о мечтах своих говорить, видимо, вообще нельзя. Вон что из этого получилось. Трагедия за трагедией. Я теперь совсем по-другому жить буду.
- Как это – по-другому? Во лжи что ли? Нельзя, милая. Нельзя. Грех это. Ты лучше скажи, как дочку решила назвать? Ты мать, тебе и решать.
- Мне всё - равно, хоть как назови. Не дочь она мне.
- Нельзя быть такой жестокой, доченька моя.
- Я жестокая? Это жизнь жестокая, мама. Много ты радости видела? В жизни своей? А я хочу красивую жизнь. Как в том кино с Любовь Орловой. И она у меня будет. Красивая. И чёрный человек мне не помешает. Я всё равно своего добьюсь. Слово тебе даю. Дождись только.
-v-
Дождалась Марфа. Ох, дождалась. Однажды утром проснулась от крика внученьки. Три месяца молоком Нонна девочку кормила, а потом пропало оно в одночасье. Перешли на козье. Вот Марфа и стала разогревать его. Смотрит, а доченьки её любимой и след простыл. Записка на столе лежит.
«Мамочка моя любимая. Не ищи меня. Как устроюсь в Москве да актрисой стану, приеду и заберу тебя вместе с Соней. Спит она много, вот пусть Соней и будет. Не поминай лихом. Помолись лучше за меня. Твоя дочь Нонна».
Имя всё-таки дала. И на том спасибо. Одна радость теперь у Марфы осталась. Внученька её любимая. Вся в Него, в любимого её, в единственного.
Продолжение следует....