Моль в платяном шкафу
Солженицын – это моль, это деятель, который существовал как паразит, пожирая, уничтожая богатую его собственным пропитанием обстановку, ту, которая его породила и в которой он жил. Он с неукротимостью моли портил идеалы общества. Критика хороша, когда она конструктивна. Можно ли в его произведениях найти хоть одно конструктивное предложение? Одни стенания, завывания и беспомощные мычания оторванной от общества индивидуальности. Даже то, что она не одинока, а определенное количество их существует в бараках, в лагерях, в общей системе, не преодолевает эгоцентричных метаний каждой из них. Люди, носители гипертрофированного индивидуализма, по своей природе не коллективны, они могут образовывать лишь псевдоколлективы, объединенные априорным недовольством.
Все творчество Солженицына наполнено стремлением разрушить окружавшую его советскую действительность. Он недоволен. Он крушит.
Кто-то мог или хотел воспринять его творчество как случайность, как некую флуктуацию в здоровом сообществе советских литераторов, однако это не так. Он – не случайный феномен русской, точнее советской, а лучше сказать, одной только советской литературы, если понимать советскую литературу как часть гораздо более полноводной российской.
Солженцын и иже с ними являют собой заключительный этап социалистической эпохи, советского восприятия и образа жизни. В тот период было принято воспринимать не согласных с действительностью и критикующих ее писателей и поэтов кумирами умов, наставниками и чуть ли ни вершителями судеб общества.
Солнце, взойди!
С позиций сегодняшнего дня действительно ли они (вообще писатели, а не только солженицыны) являются наставниками общества, кумирами и прочим измышлением интеллигентской трескотни?
Конечно, говорить, что они двигатели общества – глупо и несправедливо. Писатели, как тонко чувствующие натуры, как психопаты, раньше других предчувствуют грядущие изменения и в своем творчестве опережают наступающие события. Поэтому, кажется, что они управляют обществом. Это как фараон пробудившийся ото сна перед восходом солнца и выходящий на алтарь храма командует – «Солнце, взойди!» – и оно восходит.
Понятно, что оно взойдет и без команды земного червяка. Как и погаснет на время без его воли во время затмения.
Но знание грядущих событий и умение подать их в запоминающемся обществу виде придает посвященному в знания человеку вид пророка и всемогущего демиурга.
Таковы писатели
Они – таланты. И психопаты в той или иной степени. Они предчувствуют наступающее. И больше – ничего!
При этом они – личности, как и каждый человек. И в силу своих личностных особенностей воспринимают, а точнее, генерируют логику предстоящих событий по-своему.
Литераторы Серебряного века, уличаемые советскими преемниками в упадничестве, растленности, наркомании и пр. и др., просто такими своеобразными формами творчества выражали собственное отношение к тому, что предчувствовали – к падению общества, в котором могли бы стать прекрасными цветами.
Недаром своеобразным символом того периода является засохший цветок, даже точнее – не до конца распустившийся цветок, бутон. Литераторы видели в себе силы, но чувствовали, что им не хватит спасительной обстановки, чтобы развить свой потенциал, чтобы раскрыть свои таланты, напоить своими мыслями уходящее общество. Нет будущего у их общества, и им нет тепла, света и уюта, и они своими произведениями предвещают смерть и забвение.
Гении и Золотого и Серебряного веков России объективно сознают, как мало значат в сопоставлении с обществом. Они чисто по-русски воспринимают дилемму «Я или общество» – конечно общество. Оно жило, живо и будет жить, а любое, самое гениальное «эго» уйдет с физической смертью своего носителя. Да, они были гениальны. Но их гениальные произведения – подобия усыхающих по осени листьев, которые могут опасть вскоре после увядания, либо ещё трепетать в течении зимы, но которые неминуемо опадут с приходом весны. Конечно, если ветвь, на которой они задержались, пережила зиму – то есть, общество, в котором они были актуальны ещё живо. Но ни одного нового произведения скончавшийся гений уже не создаст. А новые времена требуют новых произведений. Таких, которые раскрывают красоту и мощь общества в новых условиях, как распускающаяся по весне зелень листьев и чудо расцветающих цветов являют мощь и красоту лесов, полей, садов. Воспевать жизнь – прерогатива новых талантов и гениев. И в этом великая сила творчества, как рукотворного подобия созидательной деятельности Творца.
Стоит подчеркнуть, что искания творческих деятелей Серебряного века – это смерть и забвение ЛИЧНОСТИ. Им не хватает, вернее, у них нет наглости, чтобы вещать об обществе в целом. Они живут коллективно, но плачут по индивидуальности.
Солженицыны – живут индивидуально, но завывают за коллектив, за общество. Они возомнили себя пастухами, направляющими неразумные стада в якобы обильные луга. На самом деле – лишь плачут о выжженных солнцем пастбищах, не зная куда вести доверившихся им, они отпускают их на все четыре стороны, мол сами найдут себе пропитание и завывают, пока не передохнет всё стадо. Апломб общественного веса, самоуверенность своей значимости проявились у литераторов в советский период, когда раздобревшие и отъевшиеся (относительно заботы об их творчестве со стороны общества) советские писатели возомнили себя кумирами умов.
Однако они, психопатически предчувствуя конец советского общества, в отличие от литераторов ушедшей творческой эпохи, не соглашаются с неминуемой творческой гибелью и пытаются приспособиться к надвигающимся переменам. Так появляются «творцы» типа Солженицына, деятельность которых не то что пропитана, а вся насквозь состоит из торжества паразитирующего на живых тканях общества тунеядца. Тунеядца – не объективного бездельника (объективно – они работники умственного труда и с формальной точки зрения и с точки зрения закона у них всё в порядке), а тунеядца – в плане пользы для общества. Они не предлагают никакого конструктивизма, они своим ядовитым завыванием, как жвалами разъедают общество и, словно моль, с бешеной скоростью уничтожают то, что создано, продекларированы другими, то на созидание чего устремлены здоровые силы общества.
Диалектика жила. Диалектика жива! Диалектика будет жить?
И в этом плане Николай Островский и Солженицын представляют собой диалектическую пару, неразрывное единство, начинающую и завершающую точки всего периода советской литературы.
Островский – энтузиазм молодых, освобожденных от гнета предшествующих общественных отношений сил, молодого поколения, устремленного в будущее.
Солженицын – старость во всём своём уродстве, с маразмами и причудами тех же самых, но уже отживших сил (не конкретных людей, а сил – как пассионарной части общества), разочарования новых поколений согласных предать идеалы прадедов.
При этом не стоит уделять особое внимание конкретному времени создания литературных произведений – чем психопатичнее личность автора, тем задолго до наступления обозначаемых событий он их предчувствует. Потому Солженицын мог начать создавать свой старческий по мировосприятию маразм «Архипелаг ГУЛАГ» еще во время войны, в относительно молодые годы, тогда как много позже, в пятидесятые, возникали произведения талантливых, но менее психопатичных литераторов, наполненные романтикой окружающей жизни, подталкивающие общество всё к новым и новым свершениям.
Место ли Островскому и Солженицыну
в школьном курсе литературы?
Для ответа на этот вопрос надо четко уяснить, как именно преподносится в школе предмет «Литература» – то ли ученикам подаются примеры, как надо талантливо или хотя бы просто грамотно отображать окружающую действительность, то ли им преподносится история литературы – как и во имя чего воспевали окружающую действительность литераторы ушедших эпох.
Если она позиционируется, как умение талантливо или хотя бы просто грамотно писать и декламировать тексты, отражающие реальность во всей полноте жизни, то Островский и Солженицын не нужны. И тот и другой деструктивны и отвратительны в мире Александра Пушкина, Михаила Лермонтова, Антона Чехова, Льва Толстого, Михаила Булгакова и многих других.
Если «Литература» заменяется «Историей литературы», в которой надо просто знать, какие были писатели и как они обслуживали интересы государства, то оба вполне могут занять свою нишу в сознании подрастающего поколения, но исключительно в неразрывной связке с вереницей других русских, российских и советских писателей, поэтов и летописцев, которые творили во имя пропагандистских интересов государства, таких как Греч, Булгарин, Сенковский, Погодин, Шевырев. Островский и Солженицын – полноценные члены мира официоза во всем его многообразии.
Главное, что при этом следует учитывать – талант и психопатия вещи абсолютно разные.
Психопатия – лишь условие для проявления таланта, но не сам талант. Талантом может обладать и не психопат. Таким талантом был Пушкин, он не призывал и не пророчил, чем не морочил и не порочил. Он просто воспевал, что видел вокруг себя – жизнь, её радости, её горе, бытие во всех его проявлениях. А психопат – часто человек без проявившихся талантов. Обычное место такого человека – в определенном заведении. В лучшем случае стремление выразить предчувствуемое им может подвигнуть его к псевдотворчеству, к псевдонаучной симуляции, к подтасовкам фактов, к недобросовестности выводов.
Все это имеет право быть, если того требуют интересы пропаганды.
Но стоит ли этому учить в школе?
Зачем нам литераторы, которые умели только разрушать общество?
• Николай Островский – тем, что не жалея жизней призывал класть людей в топку государства. И тем санировал общество от принципиальных пассионариев.
• Александр Солженицын – жалея людей, уличал государство в полной бессмысленности и бесполезности его существования, чем обесценивал существование людей, судьбы которых оплакивал. Не стесняясь подтасовки фактов и недобросовестности выводов.
Разве сегодняшней России ЭТО нужно?