Мы с Ленкой дружили с пятого класса нашей гимназии номер десять. Как-то случайно сели за одну парту и больше не расставались. Ленка — кареглазая бодипозитивная брюнетка, хохотушка и любительница хоккея, я — меланхоличная голубоглазая блондинка, тургеневская девушка, будущий поэт и писатель, худая как штакетник на нашем заборе. Мы были как Инь и Янь, может быть, поэтому с нами никто больше не дружил, мы прекрасно друг друга дополняли, а в школе это вообще было — я и Ленка против всего мира. Она чертила мне геометрические фигуры и объясняла экономическую теорию, я писала ей эссе и переводила тексты с французского.
У нас были и общие увлечения, как и все девушки 90-х, мы очень хотели замуж. Белое пышное платье, цветы, лимузин — все это было пределом наших мечтаний. И, конечно, любовь. Как мы хотели наконец влюбиться до беспамятства и дрожи в коленках. Мы сбегали с уроков, чтобы в пятый раз пересмотреть бразильские теленовеллы и в двадцатый раз обсудить их, мы ведь вырастем, и каждая из нас обязательно встретит своего Дона Педро. Во взрослой жизни у меня действительно будет почти Дон Педро, испанец Хуан Антонио, который очень быстро окажется не героем моего романа. Но это все потом, а пока нам двенадцать, мы в предвкушении любви, мы планируем наши свадьбы, говорим, как будем выдавать друг друга замуж, висим часами на телефоне, фантазируем, перебиваем друг друга, смеемся, смеемся до слез, так нам весело. Мы вместе, мы думаем, что всегда будем вместе.
Нам исполняется пятнадцать, двадцать, двадцать пять, тридцать, тридцать пять, такой волшебный и переломный возраст для женщины. Дети наших одноклассников уже заканчивают десятую гимназию, но ни я, ни Ленка еще даже близко не замужем. Мы созваниваемся, поздравляем друг друга с праздниками, желаем друг другу любви и наконец уже этого самого, заветного, загаданного в двенадцать лет — свадьбы. Неважно, кто выйдет первая, кто вторая, главное положить начало, а там уже само все свершится, мы на же свадьбах друг у друга практически сами тоже невесты.
Мне тридцать шесть... звонит Ленка, этот родной голос из прошлого, из нашего городка, из наших 90-х. Она вдруг говорит, "кстати". В свои тридцать шесть я знаю, что ни одна хорошая фраза не начинается со слова "кстати".
— Кстати, — говорит Ленка, — я тут пять месяцев назад вышла замуж, — и она действительно дитя 90-х, потому что тут же добавляет - ну а ты, все еще не замужем?
Уважаемые знатоки, внимание, вопрос:
— Ленка, почему ты не рассказала мне?
Эта история о том, что "а я вообще не хотела, это произошло очень быстро, это даже не свадьба, потому что на мне в тот день были брюки, да и стены в ЗАГСе были не того цвета, мне это подкинули, меня заставили, это не мое". Мне хотелось крикнуть: "Ленка, если тебя держат в заложниках, постучи два раза по столу, мы вызовем полицию, и все снова будет хорошо".
У меня перед глазами проходит вся наша дружба: ее полосатый свитер с люрексом, ее плюшевая резинка, ее карандаши и линейки, опрятный почерк, вот она чертит мне фигуру на геометрии, вот она плачет на французском, вот ее отец архитектор рисует нам лошадь... и вот Ленкина свадьба, загаданная, долгожданная, спланированная и обсужденная миллион раз и прошедшая где-то там без меня, не в тех стенах, не в тех брюках, не с той Ленкой, которую я знала... и вот я — двенадцатилетняя девочка с разбитыми мечтами.
Наша дружба была прекрасной, как торт из 90-х, с кремом, с безе, с розочками. Этот торт просто волшебный, его хочется есть вечно. Но его нельзя есть вечно, у него есть срок годности.
Какие бы там ни были розочки, по истечении срока годности этот торт остается только выбросить. И у нашей дружбы был срок годности, мы просто не знали об этом.
Автор: Ольга Ковальская
Фотография: Mārtiņš Zemlickis, Unsplash