Пройдя Сухой мост и «блошинку» мы вошли в парк «Деда Эна». Но не стоит думать, что он назван в честь сказочного грузинского деда по имени Эн.
В переводе с грузинского название парка звучит как «Родной язык». Центральной скульптурой парка является композиция загадочная (а как могло быть иначе, если предмет столь абстрактен?) и странная. Буквы грузинского алфавита образуют здесь горную расщелину, из которой взлетает фигура мальчика. Босоногий крестьянский оборванец стремится к колоколу, закрепленному на арке, соединяющей две трещины-скрижали. "Так, в горах Кавказа и был рожден наш язык" - сказал бы дед Эн.
Монумент достаточно внушительных размеров производит впечатление монументальное, хотя понять, что он символизирует без Дато - я бы не смог. Мальчик взлетающий с земли в небо – уже сама по себе эта картина не предвещает веселья и радости (это напомнило мне Беслан и его "город населенный ангелами"). Так что когда ситуация прояснилась и я понял, что лохматый мальчишка - это не очередная жертва эксплуататоров-взрослых мне стало легко и я даже сел на фундамент памятника и от всей души обнял Васю.
Место для увековечения столь значимого для малых народов понятия, как национальный язык, тоже выбрано не случайно. В советские времена именно в этом квадрате (выражаясь сухим языком военных) проходили митинги и демонстрации и нельзя сказать, что краеугольная тема этих волеизъявлений не касалась языка. И, к сожалению, место это обагрено кровью простых грузин.
После обличения культа личности Сталина здесь была расстреляна демонстрация, требующая восстановить "Добрые имена Сталина и Берии". Как и у любого кровавого диктатора у вождя были свои поклонники (из земляков, разумеется, больше), которым была не по душе открывшаяся правда.
Но власти к мнению оболваненных пропагандой граждан прислушиваться не собирались. Тем более, что ситуация вышла из-под контроля и демонстрация перешла в беспорядки. В дело вступили пулеметы и другое стрелковое оружие, которое быстро утихомирило разбушевавшееся народное сборище. В дело хотели пустить и любимое средство подавления народных проявлений - танки, но до них дело не дошло.
И все же и парк, и памятник родному языку поставили здесь из-за других событий. В 1978 году Грузия вслед за Российской Федерацией должна была принять новую Конституцию. В новой версии этого документа государственным наравне с грузинским должен был стать русский язык. И народ воспротивился этому: унижение языка терпеть грузины не хотели. В итоге центр не стал конфликтовать и - уступил на радость людям. Русский, по новой Конституции, стал «языком межнационального общения». Эта витиеватая терминология устроила обе стороны.
В парке много скамеек, широких платанов закрывающих солнце и прочих атрибутов, которые есть почти в каждом современном парке. Особую радость детям доставляют прыгающие фонтаны, которые бьют из-под земли.
Далее мы нашей дружной ватагой двинулись вдоль набережной Куры и увидели здание похожее то ли на театр, то ли на какое-то другое здание культурного предназначения. Внешние фасады его были, разумеется, выполнены из стекла и металла – материалы так горячо любимые бывшим президентом страны.
Дато долго держал интригу прежде чем признался, что это помпезное здание – дворец Правосудия. Сказать что я был удивлен, обескуражен – ничего не сказать. Дато же смотрел мимо меня и ему как будто было чуть стыдно за такую вольную игру архитекторов с такой серьезной темой как - его величество Правосудие.
В каждом новом городе, куда бы не ступала моя нога, я пренепременно натыкаюсь на судейское здание (районного, областного, бывает даже – арбитражного подчинения). Но ни одно из этих типовых, серьезных, геометрически строгих, скучнейших зданий и близко не похоже на то, что я видел. Тем более была странна и удивительна приставка «дворец» к зданию, возводившая его в ранг мест в высшей степени торжественных, почти увеселительных. А ведь если вдуматься – так и должно быть уважаемые читатели! В этих зданиях вершится высшая справедливость (по крайней мере – так задумывалось, практика же бывает различной) и буква закона здесь единственное, чем руководствуются строгие люди, служащие в них. Архитекторы дошли до сути, до раскрытия глубины вопроса, если угодно - возвели в абсолют смысл Правосудия.
Я был преисполнен гордости и благоговения (о, это редкие чувства в моей скромной палитре эмоций) за смысл подаренный архитекторами нам, людям, и почувствовал даже как глаза мои слегка увлажнились. И это были не слезы вызванные беспрестанной зевотой одолевающей меня – это были слезы предчувствия справедливого суда - оазиса, о котором мечтают многие. Как мало поводов для вдохновения, как мало событий способных воскресить веру в людей! Дато увидев мой настрой не стал долго думать и спрашивать: он разлил давно ставшее теплым вино из бутылки и был готов сказать еще один тост: теперь за справедливость суда и цену букве закона.