Охотничьи рассказы (продолжение).
Беззаботное минькино детство быстро закончилось: три первых школьных года в родной деревне пролетели, пора было отправляться во взрослую жизнь - перебираться ближе к цивилизации в большое село, чтобы продолжить учёбу в четвёртом классе. В селе жили тётка с дядькой и две их дочери - двоюродные сёстры, почти одногодки с Минькой. Так что жизнь там была нескучной. Особенно благодаря Валентине - старшей из сестёр. Она обладала твёрдым характером, неистощимой энергией, на всё всегда имела своё мнение и ни в чём не хотела уступать брату Миньке: ни в ребяческих затеях, ни в учёбе. Однажды они поспорили, кто из них больше съест пирожков с картошкой, которые наготовила тётка. Так ведь выиграла Валентина у брата, слопав 18 штук за один присест! Как она потом говорила: восемнадцатый пирожок ем, а на первом уже сижу.
Семьдесят лет спустя я был свидетелем следующего диалога, состоявшегося между ними уже на московской кухне:
- Миша, ничего мне не говори! Я сама лучше знаю.
- Валя, ёлки зелёные! Ну, ты же умный человек! Откуда ты это взяла?
- Прочитала. И вообще это все знают. Не пойму, чего ты прицепился?
- Да я не прицепился. Просто понять не могу! С чего ты взяла, что если досчитать до ста, яйцо сварится "вмешочек"?!
- Я же тебе говорю: это всем известно!
- Да? А ты сама так делала? Давай прямо сейчас попробуем!
- Миша, вот ты всегда так: упрёшься, как баран, и ничем тебя не убедить! Говорю же - дело известное.
- А чего тогда эксперимент поставить не хочешь? Ты ж учёный, плита рядом. Яйца у тебя есть в холодильнике?
- Вот упрямый! Всегда таким был. Ладно, возьми там на полке ковшик, да не этот, а тот, поменьше! Ты ж одно яйцо собрался варить, а не десяток.
- И вовсе не я варить собрался, а ты. Эксперимент-то твой!
- Ладно, Михаил, не доводи меня, а то я не так сосчитаю, собьюсь, будешь потом всю жизнь поминать! Раз, два, три... сто!
- Ну, давай, Валя - разбивай!
- Не торопи меня! Яйцо ещё горячее.
- Какой "горячее"! Оно и нагреться-то не успело. Бей, говорю.
Понятное дело, яйцо разбивается вдребезги, скандал, ругань и обвинения, что вот он её торопил и она слишком быстро сосчитала до ста...
На каникулы Минька вместе с другими деревенскими ребятишками возвращался к родителям, чтобы от учёбы отдохнуть и по хозяйству помочь. Как возвращался? А пешком: там если напрямки "всего-то" около 25 километров. Зимой особенно быстро добирались, потому что почти всю дорогу бегом: мороз за -40, снег скрипит под ногами, а дыхание тут же оседает белым инеем на бровях, ресницах, воротнике тёплого тулупа и на шапке. Кое-где путь преграждали быстрые, незамерзающие даже в лютые морозы горные ручьи и речушки, и ребятня споро скидывала портки и шустро форсировала ледяные препоны босиком там, где не было возможности перебраться, не замочив ног. После таких переправ бежалось ещё шибче, чтобы чуть онемевшие от огненно-студёной воды ноги снова согрелись.
Дома мальцов, конечно же, ждали и готовились к их появлению. Дед с бабкой старались выправить Миньке что-нибудь из одежонки: штанцы тёплые, валенки новые или лыжи-снегоступы широкие, чтобы в тайгу сподручнее ходить было. Но Миньке особенно нравилось, что все уже были готовы к встрече Нового года: хозяйки наделали рыбные пироги, шаньги с картошкой и, самое главное, на сладкое - "мороженое" из черёмуховой муки, замешанной на сахарном сиропе или мёде. Эту сладкую массу разделяли на такие небольшие зефирины, клали на деревянные доски и выносили на мороз застывать. А ребятишки, чего уж греха таить, жадно следили, где у кого что готовиться, и лазили по чужим дворам, чтобы полакомиться этим приторным детским счастьем. В тех краях всегда сахар был в дефиците и попадал в деревню только через проплывавших по реке торговых людей, поэтому из-за своей дороговизны просто так не расходовался, а ребятишкам и вовсе доставался по большим праздникам. Минька, ставший потом Михал Иванычем, до конца жизни обожал сладкое и за лучший подарок всегда почитал килограмм пряников или упаковку овсяного печенья.
Но праздники - праздниками, а о деле никто не забывал. В самой деревне работ особых и не было: кругом снега лежат выше роста человеческого, день короткий, а электричества отродясь не видали. Так что хозяйки успевали только за скотиной да птицей кой-какой присмотреть, еды сготовить, порукодельничать немного, а мужики, кто постарше и понемощней дома сидели - починяли чего ни то, кто помоложе и порезвей на охоту в тайгу уходили за зверем пушным. Более спорые и оборотистые успевали летом зимовьё подальше в тайге поставить и уходили надолго, но, понятно, и с большей прибылью возвращались.
У отца минькиного тоже зимовьё было справлено: Минька ему с дедом даже строить помогал. Только зимой отец туда Миньку не брал - новогодние каникулы слишком короткие для таких дальних путешествий. Они в основном ставили ловушки на соболя, не слишком уходя от деревни. Но иногда лайки - обязательные спутницы таёжного охотника - поднимали зверя и уводили за ним людей в такую глушь, откуда вернуться домой до темноты не получалось. Пока соболь, куница или белка осядут на каком-нибудь дереве, пока охотник подберётся и сделает верный выстрел может пройти не один час, а там уж и сумерки опускаются. Приходилось ночевать прямо в тайге.
Глухозимье в тех краях - время особое. Снег такой глубокий, что почти вся живность, какая не впадает в спячку, откочевала в менее снежные районы. Остались те же пушные зверьки и кое-какая птица. Тишина стоит обволакивающая. Слышно только иногда, как дятел где-то рядом разбивает кедровую шишку да ветка изредка хрустнет, обламываясь под тяжестью снежной шапки. Лес и правда, словно "околдован невидимкой", спит, укутанный белой тёплой периной. Без неё никак нельзя: морозы иной раз и за -50 зашкаливают! Если не снежная защита, повымерзнет всё на корню. Заночевать в такое время в тайге тоже надо уметь. Понятное дело, у охотника всегда с собой и еды запас, и одежонка на смену имеется, но, конечно, ни палаток, ни спальных мешков никаких нету. Важно успеть, пока не стемнело, место для ночлега присмотреть и приготовить.
Перво-наперво надо пару хороших сушин рядом найти, расчистить площадку от снега до земли и свалить эти сушины на расчищенное место. Потом запалить костёр так, чтобы сухие стволы хорошенько и жарко горели. Пока полыхает огонь, можно ужином заняться, чайку скипятить и вообще отдохнуть и погреться. Опосля, когда всё как следует прогорит, угли отгребают в сторонку, нагретую землю накрывают лапником и устраиваются спать прямо на это ложе, укутавшись в свой же тулуп. Миньке всегда хорошо спалось в тайге: нагретая огнём земля медленно отдавала тепло всю ночь, как будто дома лежишь на печи, и рано вставать тоже без надобности - отсыпаешься за все предыдущие дни.
Вот и в тот раз ушли Минька с отцом далеко в тайгу и поняли, что домой к ночи вернуться не успеют. А главное, было бы дело какое, так ведь нет! И в ловушках соболя не оказалось, и лайки понапрасну за собой увели: белка оказалась никудышная, но хитрющая - так в хвойных ветвях спряталась, что не дала и шанса на выстрел. А тут уже вот-вот темнеть начнёт. Пришлось к общей досаде бросить охоту и приниматься за обустройство ночлега. По счастью, одно, но здоровенное сухое дерево нашлось совсем неподалёку. Минькин отец начал скоренько его рубить, пока темнота не накрыла, а Минька - чистить площадку под костёр. Наконец ствол лесного великана накренился, захрустел, затрещал и медленно, словно нехотя, повалился, цепляя по дороге соседние молодые деревья. Пока отец дымил самокруткой, отдыхая после тяжёлой работы лесоруба, Минька, ловко орудуя топориком, взялся было рубить оставшиеся сухие сучья, но внезапно остановился: что-то привлекло его внимание на стволе только что поваленного дерева, какое-то тёмное пятно.
В неверном сумеречном свете он, приглядевшись, сообразил, что пятно - это большое дупло, и позвал отца. Тот, не теряя времени, подскочил, запустил руку в дупло, прекрасно понимая как опытный охотник, что в таком "доме" можно обнаружить много интересного, и не ошибся. Нащупав что-то внутри, минькин отец вытащил руку с зажатой в ней мёрзлой тушкой соболя. Через несколько минут они с Минькой достали на свет божий и положили рядком на снег двенадцать соболей, четыре белки и три куницы. Минька был очень удивлён: что это за склад такой? Почему в одном месте оказалось столько мёртвых зверьков? Но отец ему тут же пояснил, что, видимо, это дупло служило пристанищем коршуну или филину, а тот, поймав добычу, выклёвывал самое вкусное по своему разумению - мозги. Тушки же оставлял до более суровых времён и покуда их не трогал. Минька внимательно осмотрел каждую тушку и точно - затылки каждой из них были расклёваны. Зато сами шкурки оказались в отличном состоянии, так что получалось они с отцом не напрасно теряли время в погоне за хитрой белкой. Выходит, это она привела их к такой богатой добыче! Вот теперь и домой возвращаться было не стыдно. Хоть и странная вышла охота, но удачная да прибыльная: грех жаловаться!