Я постепенно начал понимать свое положение. Мать меня выпихнула из дому, чтобы использовать мою хлебную карточку для брата и сестер. А старичкам нужен был бесплатный работник для виноградника. Надо было свою судьбу решать самому. Но денег у меня нет, чтобы использовать транспорт. До Тбилиси пешком не дойду, и не знаю, как идти. Значит, мне надо идти в свою деревню. Но тогда, когда приедут туда мать и сестры. А это только в начале июня. Особо работой я себя не убивал. В основном, находился в винограднике, чтоб не видеть этих стариков. Около виноградника было очень уютное местечко на самом берегу реки. Был кусочек земли с зеленой травой, укрытой кустарником. Запах, напоминающий яблочный. Я садился там, рукой плескался в воде и думал. Думал о многом. Меня часто приглашала Тамара. Я беседовал с ее сыном Дарчо. Просвещал его. Он меня очень уважал. Позже он приезжал к нам в Лыткарино. Старички ко мне относились, вроде бы, равнодушно. Чурчхелу я теперь брал парно, чтобы не было нечетного количества.
Один раз они меня послали к своей дочке. Она была замужем в поселке около Гори, родины Сталина. У нее было день рождения и ей послали несколько свеже испеченных лавашей, кусок сыра, естественно, чурчхелы несколько штук, и какие-то баночки с вареньем. Дорога, наверно, 50 км. Я шел целый день, а они, старички, мне, сыночку, даже кусок хлеба не дали в дорогу. Корзину они сверху застелили куском белой марли, чтобы, не дай бог, я туда не полез. Я шел нормально, но кушать хочется! Я посмотрел и не увидел письма, где указывали бы сколько чего ей посылают родители. Поэтому, когда сильно проголодался, я спокойно отодвинул марлю и съел лаваш с чурчхелой. К вечеру я еле доплелся до их поселка. Отдал их дочери, то есть своей «сестре» корзину и она сразу ее куда-то забросила. И я пожалел, что сыр не трогал. Я познакомился со своим «племянником» моего возраста. Он меня потащил в поселок и мы там играли. Но что меня поразило, это то, что я увидел у них на чердаке. В Грузии строили дома так, что чердак был открыт. Это место использовали для сушки овощей, ибо там и осенью бывает довольно тепло. Так вот, в стране голод, а там у них висели мощные подкопченные окорока свиней. Я был поражен. На второй день я отправился обратно. Не помню, дали мне кушать или нет. Их дочка со мной вообще не разговаривала. Даже не спросила, как там родители, буду ли я еще их сыном, ни слова. Старуха вообще избегала со мной разговаривать. Ну, не везет мне с мамочками.
Так я дожил до начала июня, и в одно прекрасное утро, когда их дома не было, я развернулся и, даже без куска хлеба, зашагал в сторону своей родной деревни. Дорогу до Ленингори уже узнал, когда с Тамарой ходили в деревню ее брата. А дорогу от Ленингори до моей деревни я знал отлично. Ходил много раз. Багажа с собой — никакого. Легко, свободно. Я знал, что мать будет ругаться и потребует вернуться обратно, но я уже принял решение. Не возвращаться. Вернуться, значит, потерять еще год учебы и потом совсем бросить школу! Я на это никогда не соглашусь. К вечеру я подошел к Ленингори. Там жила моя двоюродная сестра. Володя, мой двоюродный брат, находился у нее. Учился там. Я знал, где они живут, но никогда не был в их квартире. Когда я подошел, меня увидел Володя и ее сестра Нина. В дом к себе не пригласили. Мы с Володей посидели на скамье во дворе. Потом он мне принес кусок хлеба. Целое богатство. Я там же на скамье поспал и утром пошел в деревню. Не помню, от хлеба к утру остался кусочек или нет. Прошел через Ленигори, подошел к тому месту, откуда начиналась дорога в сторону нашей деревни, сразу в гору, и начал движение вверх и только вверх. Я четко помню, шел легко и свободно, и ближе к нашей деревне в лесу начал петь и довольно громко. Вообще-то, я очень любил петь и пел для себя, когда никого вокруг не было, чтоб не напугать. Пел грузинские народные песни. Я и начал орать, в смысле петь, и вдруг впереди слева от дороги какие-то звуки, вроде что-то упало. Думаю, что мои голос не понравился какому-нибудь волку или медведю. Они обитали в наших лесах. Места глухие необитаемые. Мы когда собирали дрова в лесу, видели их следы. Да я и сам видел, как около деревни они бегали утром рано. Я совершенно спокойно вышел из лесу и начиналась моя земля, где я родился. Я лег и поцеловал землю. До деревни оставалось около 3 км. Я шел легко и свободно и около полудня предстал перед родной матерью, не ожидая, что она этому обрадуется. Так и произошло. Она начала на меня кричать, ругать. Потребовала, чтоб я вернулся к этим старикам, для которых я был никто. Своих детей и внуков у них была целая куча. Мать просто не хотела лишать моих сестер и брата еще одного куска хлеба. Я остался и точка. Конечно, сразу отправился на работу в колхоз.
В деревне были 4 или 5 мальчиков, мне сверстников, и между нами был строгий уговор, кто когда и что пасет из деревенского скота. График выполнялся строго. В другие дни я выполнял другие колхозные работы. Мне, соответственно, бригадир записывал трудодни и потом, осенью, на каждый трудодень начислялись какие-то колхозные продукты. Это нам помогало, в какой-то степени, жить в Тбилиси. Шалико, в основном, оставался у тети Текле. Конечно, четыре хлебные карточки — жри, не хочу. Я, конечно, этому факту раньше не придавал значение. А потом дошло до меня, когда я вошел в возраст и продумывал свое прошлое. Любимому сыночку было неплохо оставаться в Тбилиси. А трудодни и Шамиль заработает.
Я люблю свою деревню, хотя ее и нет уже с 1972 года. Там оставалось полтора жителя. Закрыли. Но она осталась в моей памяти. Конечно, хронологически я уже не помню, когда именно то или иное событие произошло, но в памяти они остались.
Я уже говорил, что моя деревня была, как бы, воротами в кавказские горы. Мы с высоты деревни просматривали пространства вплоть до неба над Тбилиси 1942 году. Летом видели разрывы зенитных снарядов над Тбилиси. Зенитные пушки стреляли по немецким самолетам. Потом, когда я сам стал зенитчиком, заинтересовался, почему они на Тбилиси не сбрасывали бомбы. Ответ был простой. Горючее брали много и бомбы уже взять не могли. Сбрасывали агитационные листовки. Среди грузинских крестьян ходили слухи, что Гитлер обещал разрушить колхозы. Во всяком случае, страха, что немцы могут войти в Грузию, я у людей не чувствовал.
В колхозе я был полевым работником. То есть делал то, что поручали. Был погонщиком быков, когда пахали. Земля в горах тяжелая, и чтобы тянуть плуг надо было использовать 4 или 5 пар быков. Погонщик, который погонял первую пар быков, не мог дотянуться палкой до третьего и дальше пар быков, чтобы погонять. Поэтому на третью или четвертую пару быков сажали на ярмо нас, мальчиков. Мужика нельзя было посадить на ярмо. Слишком тяжелые. Вот я и сидел на ярме и погонял быков. На ярме сидеть было очень неудобно и тяжело. Ярмо не такое широкое, чтобы сидеть удобно. Т тому же оно гладкое, не за что удержаться, чтобы не свалиться. Единственное, посередине ярма втыкалась палка, к которой под ярмом прикреплялся ремень, соединяющий наше ярмо с плугом, чтобы тянуть плуг общими усилиями. Вот головка этой палки немножко помогала нам удерживаться. Целый день мы были под открытым солнцем. А в горах солнце прижимает еще сильнее. Пыль, что поднимается при пахоте, старание удержаться задницей на ярме когда ярмо имеет приличный уклон и быки все время качают головой. Косил. Помогал жнецу. Это когда жнец срезает пучок пшеницы, кладет на землю, чтобы освободить левую руку для захвата очередного пучка. А я собираю за ним эти пучки и связываю - делаю снопы. Потом эти снопы укладываю на специально подготовленное место. Ровное, вычищенное от травы. Брали специально для этого сделанные доски длиной около полутора метров. В них закреплены кремневые камни, чтобы лучше расщеплять плевела. Доска длинными ремнями прикрепляется к лошади. Лошадь с доской запускали по кругу над снопами и целый день вот эта доска крутится. Вот так получали зерно. Вечером все это собиралось в центр площади. Женщины деревянными лопатами подбрасывали эту кучу зерна вверх. Солому отбрасывало движением воздуха, а зерно падало на землю. Потом все очищенное зерно собирали в мешки и несли на верх, в деревню, на колхозный склад. Вся эта работа на 90% была сделана для государства. А государство - ноль внимания на эту деревню. А попробуй не сдать! Будешь в Сибири лес рубить.
Продолжение следует...