Блик лампы лежал на глади чая бледным бельмом. Шумела вода. Тося всегда мыла посуду, когда муж садился ужинать. Марат приходил поздно. Тяжелый, изнурительный труд на заводских сменах избороздил его лицо морщинами, а недосып и семейные ссоры вывели под глазами сизые круги.
– Пересолено, – бросил Марат, раскусив сосиску.
– Влюбилась значит, – ответила Тося, не отвлекаясь от мойки.
Марат сжал вилку в кулак и посмотрел на линолеум, который пошел пузырями. Его взгляд медленно пробрался через замысловатый лабиринт рисунка, пока не добрался до серых шерстяных носков. Тося перенесла вес на одну ногу. Взгляд Марата скользил выше. Гладкие изгибы коленей и потертый подол пестрого халата, который родители подарили на свадьбу полгода назад, заставили Марата улыбнуться. Тося молча продолжала мыть посуду, когда он обнял ее сзади, прижавшись к ягодицам. Он опустил руку на тосину талию, вложив в этот жест всю свою пролетарскую нежность, затем стал опускаться ниже, небритой щекой прижавшись к пучку каштановых волос...
– Ну что ты, в самом деле! – вспылила Тося, отстраняясь. – Посуда не мытая. Иди ешь.
Марат остановился, все еще обнимая жену за талию, возбуждающее напряжение рассеялось так же незаметно, как и пришло. Он с безразличием смотрел на кухонное окно, мысленно перебирая свою жизнь, словно четки.
– Мне не удобно, – добавила Тося, пытаясь убрать тарелки в шкафчик.
Марат отпустил ее и вышел из кухни. Тося оглянулась через плечо, едва тронутый ужин остывал на столе. Вода бурлила в наполненной раковине. Тося смахнула побежавшую по щеке слезу и вернулась к посуде.
В парадной пахло жареной картошкой и цветами, заполнившими подоконник. Где-то этажом ниже гудел телевизор. «Большая роскошь», – подумал Марат, прислушиваясь. Сигарета тлела у него между пальцами. Он затянулся, никотин схватил за горло, вытягивая на поверхность мокрый кашель. Марат сдержался. Вот что он делал постоянно – сдерживался, это слово описывало всю его жизнь. Он сдерживал безумную тягу к фотографии, которой занимался в студенчестве, чтобы не потерять насиженное место на заводе, сдерживал эмоции, сдерживал свои чувства, боясь растерять себя и выбиться из колеи, которую прочертила ему нежеланная судьба, сдерживал все это ради Тоси. Так он считал.
Шипящий уголек дополз до фильтра, Марат затушил сигарету о край большой, почерневшей банки, и бросил в нее окурок. Он закурил следующую. Это было его место. Здесь он прятался от гнева, обид и бесконечного выяснения отношений. Дверь в их квартиру открылась, выпустив на площадку полоску желтого света. Сердце Марата потянулось домой, ему захотелось обнять Тосю, прижать ее к груди и запустить пальцы в шелковые волосы. Из-за двери показалась тонкая рука, она держала пакет.
– Мусор вынеси, – сказала Тося, поставив пакет на площадку.
Дверь закрылась, забрав с собой последние лучи робкой надежды. Марат остался в темноте, фонарь за окном отпечатал на его предплечьях тонкие тени от рамы. Докурив вторую, Марат тихо взял пакет и понес во двор.
Свежий воздух прочистил ему голову, он швырнул мусор в бак и направился к парадной. Марат остановился на дороге перед домом, попав под ослепительный град окон. Сколько тепла, тайн и неповторимых истории заключила в объятия эта бетонная коробка? В мыслях будто бы проносилась бесконечная фотопленка. Проявлялись улыбки, поцелуи и горькая ругань, от которой появлялось удушье. Марат почувствовал, что задыхается, но не мог остановиться. Задрав подбородок, он прокручивал заржавевшие шестеренки души. Он хотел жить, но не мог. Так бывает в затертых фильмах, на страницах книг, в колонках газет – везде, но не наяву. Он понял, что скучает по Тосе, но не мог сдвинуться с места. Там наверху все вернется. Ссоры, пустота и оглушительное молчание. Волосы на теле встали дыбом, он ждал, когда нить, натянутая между ними лопнет, и после невиданной боли он почувствует легкость. Марат достал сигарету, ее конец замер в сантиметре от пламени. Что-то надорвалось глубоко внутри, страх смешался с кровью, Марату стало дурно. Он выронил сигарету и побрел по пустынной улице.
– Дайте коньяку, – сказал Марат в маленькое окошко.
– Триста рублей, – ответила продавщица.
Марат вспомнил, что не взял деньги, и тяжело выдохнул.
– Извините, – пробубнил он и пошел прочь.
Прогулка вышла долгой, ноги замерзли, а голова разболелась от мыслей, прогнать которые Марат был не в силах. Надорванная душа капля за каплей вытекала наружу, набирая измотанные глаза. Марат едва не угодил под автобус. Два круглых, пылающих глаза ударили по нему вспышкой, визг тормозов сменился ревом клаксона и несвязной бранью. Это привело Марата в чувства, он огляделся и узнал свою улицу. Он сделал круг.
Внутри закипала злоба. Марат не хотел верить в будущее, уготованное такой судьбой. Нет. Он будет сопротивляться, бороться несмотря ни на что.
Два пенсионера ковыляли по тротуару, держась за руки. Марат провожал их взглядом. Их силуэты медленно удалялись, подсвечиваемые витринами мелких ларьков. Они остановились у цветочного, обнявшись, потыкали пальцами в сияющую гладь стекла и направились дальше. Марат улыбнулся. В ту минуту он твердо решил, что никогда и никому не отдаст свою Тосю. Милую нежную Тосю, которую он любит до беспамятства.
Сжимая в руке букет цветов, который выпросил в долг, Марат несся домой. По стене их дома разлился синий свет. Машина неотложки стояла у парадной. Марат подавил поднимающуюся тревогу и бросился в дом, влетая на их этаж, перепрыгивать через ступени. Дверь была открыта. В квартире Марата встретила пустая, но тяжелая тишина.
– Тосенька, это я! – протянул Марат, снимая обувь.
Никто ему не ответил. Свет был выключен, и синие пятна скорой прилипли к потолку. Марат не нашел жену ни на кухне, ни в комнате, он постучал в ванную, но ответа не последовало, тогда он приоткрыл дверь... Пусто. Марат вернулся в кухню и бессильно обрушился на табуретку, он уперся ладонями в лоб и жалобно взвыл. Горе рвало его на части. Доигрался.
Он опустил руки, залпом выпил холодный чай и выбежал в прихожую. Записка, наколотая на вешалку, заставила его замереть. Он взял ее в руки и прочел. В этот раз он не сумел сдержать щипавшие глаза слезы. Дыхание становилось чаще, распираемая злобой грудь раздувалась, будто кузнечные меха, Марат сжал записку в кулак так, что кончики пальцев побелели. Он все исправит.
Фельдшеры курили у парадной, увлеченные беседой, они взглянули на вылетевшего из дверей Марата, как на сумасшедшего.
– Мужики, прошу, спасайте! – захлебываясь воздухом прохрипел Марат.
– Что случилось? – спросил тот, что стоял посередине. Видимо, он был старшим.
Веселье фельдшеров пропало.
– Жена ушла, – ответил Марат.
– Поздравляю, – рассмеялся один из фельдшеров, но быстро успокоился, поймав неодобрительные взгляды.
– Ну а что?.. – добавил он.
– Мы поисковыми вопросами не занимаемся, – сказал старший.
– Мужики, Господом Богом прошу, сглупил я, люблю ее... пропаду я один!
– Мы все понимаем...
– Ладно, – вмешался третий, выбрасывая окурок. – Садись, прокатимся.
Двое других удивились, но спорить не стали, коллеги все-таки. Марат забрался на переднее сидение, фельдшер, который согласился помочь, сел за руль и включил передачу.
– Держись, страдалец, сейчас увидишь, здравоохранение в деле! – сказал он с гордостью и на давил на газ.
– А товарищей-то, товарищей!.. – забеспокоился Марат.
– Да сели они уже. Не гунди!
Скорая дернулась вперед, Марат моргнуть не успел, как включилась вторая передача. Они остановились у выезда со двора, водитель посмотрел на Марата.
– Ну?
– Домой едет... Тут на вокзал только один трамвай ходит, восьмерка... Может, она еще там.
– Понял, – сказал водитель и надавил на газ.
Машина вылетела на дорогу и, выпустив облако дыма, полетела, держась трамвайных путей. Водитель протянул Марату руку.
– Володя.
Володя словно был с машиной единым целым, незаменимой деталью большого механизма, несущего экипаж в ночь. Он маневрировал в потоке, выходя из таких ситуаций, что у Марата сбивалось дыхание. Он вцепился в ручки и не отводил глаз от дороги.
– Да расслабься ты, – смеялся Володя, – у меня аварийность почти нулевая.
– Почти?
– Ну, было пару мелочей...
– Он как-то с моста в канал улетел. Благо один, – крикнул старший.
Все трое залились смехом, Володя гоготал громче всех и чуть не заехал в клумбу. Одной рукой он вытирал слезы, а другой крутил руль.
– Я бампер, как кончик носа чувствую, – сказал он, успокоившись. – О, а вот и восьмерка ползет.
Старенький трамвайчик плелся по рельсам, раскачиваясь из стороны в сторону. Володя включил сирену и прибавил газа. Через мгновение неотложка и трамвай поравнялись.
– Присмотрись! Может, увидишь чего! – он толкнул Марата в плечо.
Вагон был заполнен наполовину, в теплом свете пассажиры качали головами. И тут Марат уведел ее. Тося смотрела в окно, прямо на него и, казалось, не видела ничего. Ни земли, ни неба, ни самой жизни. Ему захотелось закричать. Вот он, он здесь, он рядом! Легкие налились бетоном, все, что Марат сумел обронить, были четыре буквы, вобравшие в себя целый мир.
– Тося...
Володя обогнал трамвай и крутанул руль. Машина подскочила на кочке, выехав на пути. Визг стальных колес, будто саблей, разрезал воздух. Люди в вагоне повалились друг на друга. А потом все замерло, лишь ветер облизывал железные крыши машин.
Марат боялся выходить. Сердце прыгало, а ноги не слушались, превратившись в куски тяжелой ваты.
– Ну, Дон Жуан, вылазь, приехали, – сказал Володя.
Марат кое-как выполз из скорой, а дальше все случилось само собой, он не думал ни о чем, его вели дрожащие от напряжения чувства. Каждая ступенька в вагон обратилась отвесной скалой, сзади разинула пасть кровожадная бездна. Пассажиры впились в Марата грозными взглядами, но он не обращал на них внимания. Он пробрался до середины вагона и упал перед плачущей Тосей на колени.
– Не могу я так больше, Марат! – крикнула она ему в лицо. – Чужие мы!..
Марат молча притянул ее к себе, он прижался к тосиной груди, где неистово громыхало сердце.
– Не чужие, Тоська – глупые... Молодые и глупые, – прошептал Марат.
– Я тебя на чемодане с час прождала...
– Не уходи. Пропаду я без тебя, Тось.
– Знаю, что пропадешь... Вернулась бы, – она запустила пальцы в его волосы.
Пассажиры, замерев, наблюдали за парой. Одна бабка принялась возмущенно фыркать, но успокоилась, осознав, что никто на нее не смотрит. Марат поднял голову, в глазах стояли слезы.
– Поехали домой? – спросил он.
Тося улыбалась и плакала, положив холодные ладони Марату на скулы. Она закивала, а потом они слились в поцелуе под мечтательные вздохи всего вагона.
– Вы меня, конечно, извините, но трамвай должен ехать дальше согласно расписанию, – сказала машинист, втиснувшаяся в первый ряд зрителей.
Марат помог Тосе донести чемодан до скорой, где их ждала бригада. По дороге обратно Володя рассказывал, как чуть не перевернул отцовский УАЗ на крышу, Тося хохотала, а Марат сжимал ее руку в своей и никак не мог наглядеться.
У дверей квартиры Марат подхватил Тосю на руки и внес внутрь, как сделал это совсем недавно, в день свадьбы. Они утопали в поцелуях, а затем надолго заперлись в ванной...
Тогда они не думали, что через девять месяцев у них появится малышка Поля, у которой будут мамины глаза и папин смех. В тот вечер они лишь вновь убедились, что не могут друг без друга. Не могут и не будут.
