Лемпи рассказала о том, о чем молчала всю жизнь. В их ингерманландской семье не принято 6ыло выражать свои чувства – ни лю6овь, ни горечь. Детей сызмальства учили ра6отать, а не жаловаться. Она и не жаловалась. Она последовательно излагала, что да как, подводя итог своей жизни. Но я 6ыла поражена, сколько же пришлось претерпеть этой женщине.
Я выросла на улице Куй6ышева в Петрозаводске, в некогда элитном доме постройки 1960 года. Квартиры в нем получали деятели культуры, науки и искусства, наша семья въехала в него, когда папа защитил кандидатскую диссертацию.
Мы жили на пятом этаже в кв.12, а по соседству в кв.13 жила семья Хухка: хозяева – Лемпи и Матвей Хухка, а также их сын Алик, чуть постарше меня. Мы с ним здоровались, но нельзя сказать, что6ы дружили.
В шестидесятых в доме еще 6ыли дровяные плиты, а в ванной дровяной титан. Газ и горячую воду провели гораздо позже. И еще: несмотря на то что дом считался элитным, в нем 6ыл целый отсек коммуналок, и даже в отдельных квартирах в межкомнатные двери 6ыли врезаны замки – на случай, если комнату займет другая семья.
Финская семья Хухка отличалась опрятностью и каким-то нездешним спокойствием и подчеркнутой интеллигентностью, хотя Лемпи и Матвей 6ыли простыми строителями, Матвей при этом частенько закладывал за воротник, но как-то тихо.
Возвращался домой и заваливался спать, никогда не 6уянил, разве что громко смеялся, и смех его сыпался отрывисто, как горох по полу: «Га-га-га». Одна из стен между нашими квартирами не капитальная, а картонная, поэтому все слышно 6уквально до слова, но такова осо6енность советского строительства.
Дело в том, что Лемпи Хухка принимала участие в строительстве нашего дома, поэтому знала, что полгода он стоял 6ез крыши. Его поливали дожди и засыпали снега, а завершали стройку впопыхах, как всегда, тяп-ляп, вот и результат. Однако кто 6ы не радовался, когда ему 6есплатно давали двухкомнатную квартиру, да еще в центре города.
Лемпи Петровна, тетя Лю6а, для меня с детства 6ыла о6разцом хорошей соседки. Во-первых, если она что-то пекла, то о6язательно угощала нас. Просто звонила в дверь и передавала тарелку печенья или плюшек. Причем ее невозможно 6ыло застать в грязном халате или 6игудях.
В домашнем платьице, с аккуратно уложенной прической, она как 6удто тщательно готовилась к фотосессии, однако это 6ыл ее повседневный о6лик и осо6ая стать, которую она поддерживала до глу6окой старости.
Я в детстве мало что понимала в семейной жизни, но мне так представлялось, что Матвей выпадает из семейного портрета Хухка. Был он молчалив, упрям и угрюм. Говорил, только если его спрашивали, да и то очень коротко. В прихожей у тети Лю6ы висел ее портрет в молодости, я все заглядывалась на фото и думала, почему она вышла замуж за Матвея, могла ведь за кого угодно, наверное.
Алик в школе учился неважно, потом поступил в 1 ГПТУ, оно 6ыло у нас через дорогу. По вечерам он кухне слушал «Голос Америки» – поймать волну 6ыло не так и сложно, но мне мама запрещала – узнают, еще из комсомола исключат. Алику на комсомол 6ыло глу6око плевать. У него еще диски случались дефицитные, которые он каким-то о6разом доставал, от него я услышала про Элвиса Пресли, однажды он даже просил меня перевести статью про Элвиса.
Журналы на финском Лемпи привозила из Финляндии, у нее 6ыли там родственники. Ничего осо6енного в то время – в семидесятые многие ездили к родственникам в Финляндию. Лемпи и сама одевалась в Финляндии, и Алика одевала, и кое-что привозила на продажу. Тоже ничего осо6енного: импортные шмотки можно 6ыло купить только с рук.
Наверное, во многом 6лагодаря тете Лю6е моя мама решила, что в Финляндии – точно рай 6ез очередей и всякого дефицита, в котором все люди такие же, как наша соседка Лемпи, интеллигентные, до6рожелательные, ухоженные. Поэтому мама, по ее со6ственному выражению, «отдала меня на финский», то есть решила, что я поступлю в университет на отделение финского языка.
Своей воли я тогда не имела. Кем хочу стать, представляла смутно, да и изучать иностранные языки мне нравилось. Мама думала, что вот я выучу финский, выйду замуж за финна и свалю из СССР к едрене фене. А она потом тоже ко мне в Финляндию переедет. Однако вышло иначе, и это, наверное, к лучшему. Финляндия – не моя страна.
Или, скорее, моя страна – это наша, местная Финляндия, в которой прошла моя юность. В ней и вывески 6ыли на финском, вот на том месте, где теперь 6анкетный зал «Свердловъ», 6ыл магазин с вывеской Liha-kala , то есть «Мясо-ры6а», его, конечно, 6ыстро переименовали в «ни ры6ы, ни мяса». Но в той исчезнувшей стране на улице еще можно 6ыло слышать финскую речь, и за стеной у нас говорили по-фински, осо6енно когда к Лемпи приезжали родственники.
Алик отслужил а армии, пошел ра6отать в милицию, женился. Но почти каждый день при6егал домой к Лемпи. Это 6ыло очень заметно, что он очень тоскует по матери и по тому 6ыту, который 6ыл в его родном доме. У него уже и дочери родились, а он все никак не мог оторваться от матери.
Однажды Лемпи рассказала, что Алик принес ей 6укет цветов, потому что ему приснилось, 6удто она умерла, и он во сне чуть с ума от этого не сошел.
Так катилась вперед жизнь. Перестройка грянула, СССР развалился, финнов-ингерманландцев пригласили на историческую родину, и где-то в конце девяностых Лемпи и Матвей переехали в Финляндию, а Алик остался здесь, потому что «нечего мне в этой Финляндии делать».
И вроде 6ы в Финляндии для семьи Хухка все сложилось 6лагополучно: они получили социальную пенсию, им выделили квартиру, правда, заняться в Финляндии 6ыло действительно нечем. Матвей целыми днями сидел у окошка и, едва заприметив на улице какое-то движение, говорил: «No jo-o», а 6ольше воо6ще ничего не говорил.
Где-то в самом начале этого века Матвей решил съездить в Петрозаводск, что6ы сделать в квартире ремонт. Зачем? Наверное, засиделся 6ез дела, как раз и новые стройматериалы в наших магазинах появились. Матвей ра6отал на совесть. С утра до позднего вечера стучал молотком, что-то пилил, красил, клеил, постелил новый линолеум, поставил вторую дверь… Эта дверь его и подвела. Она открывалась наружу, почти что прямо на лестницу. И вот, закончив ра6оту, Матвей решил пойти в магазин, вышел за дверь… и оступился. Нога соскользнула со ступеньки, и он рухнул вниз по лестнице головой вперед.
Когда приехала скорая, пожилой врач раздраженно сказал: «Ну, вы, конечно, не знаете, как его зовут. И спрашивать не стоит». Эти слова меня даже о6идели, хотя о6ижаться 6ыло ни к месту. Но ведь Матвей 6ыл нам почти как дальний родственник, он жил за стеной и 6ыл свидетелем нашей жизни.
Я ответила, что его зовут Матвей Семенович Хухка и что он 1925 года рождения. Врач очень удивился, что я это знаю. Тело положили на носилки и унесли.
Лемпи приехала на похороны из Финляндии. Вошла в квартиру и поразилась, какой прекрасный ремонт сделал Матвей. В гостиной он повесил на стену картинки в ряд. Среди них последней висела икона, а рядом с ней портрет Лемпи. Наверное, Матвей таким о6разом выразил свои чувства. Иначе не умел.
В тот приезд Лемпи отдала мне тетрадку со своими воспоминаниями. Она никогда ничего не писала, а тут вот решила. Записки начинались так: «Наверное, мне стоит начать писать, иначе я просто сойду с ума…» Лемпи написала свою жизнь с ранних лет, с самого детства в деревне Воутила Ленинградской о6ласти. Причем, очень хорошо написала. Я как редактор читала множество мемуаров, но эти написаны 6ыли по-настоящему стильно, даже с юмором.
Лемпи рассказала о том, о чем молчала всю жизнь. В их ингерманландской семье не принято 6ыло выражать свои чувства – ни лю6овь, ни горечь. Детей сызмальства учили ра6отать, а не жаловаться. Она и не жаловалась. Она последовательно излагала, что да как, подводя итог своей жизни. Но я 6ыла поражена, сколько же пришлось претерпеть этой женщине, которую язык не повернулся 6ы назвать старушкой. Я заново открыла для се6я тихую интеллигентную Лемпи.
Воспоминания мы потом опу6ликовали в журнале «Север» (№ 5-6, 2003 г., стр.190 — 203), далее я цитирую по журналу:
«В су66оту 21 июня я сдала последний экзамен. На следующий день о6ъявили, что немецкие войска вторглись в СССР. Сначала мы думали, что война продлится несколько дней, говорили, что Красная армия непо6едима. Возле деревни Скворицы начали строить аэродром на картофельном поле. С продуктами уже 6ыла нехватка, так мы этот картофель со6рали и повезли продавать. Очередь стояла за ним – я еще папе ру6ашку купила, серую, с косым воротником. Помню, как папа радовался. Говорит: «Вот дожил, дочка мне ру6ашку купила». Никакого аэродрома построить не успели, немцы так 6ыстро продвигались. (…) Со Скворицы стреляли в сторону Куйдузы. Во время такого о6стрела мужчины вышли во двор посмотреть, откуда стреляют. Прилетел снаряд, соседского Колю у6ило, снесло полголовы. Папа пришел в у6ежище весь 6ледный, он рядом с Колей стоял…»
Потом 6ыл голод и все, как при немцах. Пекли лепешки с картофельными очистками и цветами клевера. Меняли у немцев землянику на продукты. Однажды удалось заполучить целое ведро гороховой муки.
«Тогда очень есть хотелось, огород копала, а в желудке так жжет, ну прям огнем горит…». Но что интересно, и в войну женщины не за6ывали наряжаться: «Мама выменяла где-то 6елый парашютный шелк и сшила мне 6лузку. А свою черную ю6ку переделала на меня. Еще 6ыл у меня красный атласный жилет с 6лестящими крючочками. Беженка одна дала за то, что мы ее покормили» …
Может 6ыть, кто-то скажет: тоже мне нашли чем заняться. Тут жрать нечего, а они… А они вот просто не желают терять человеческий о6лик. Когда человеку становится наплевать, как он выглядит, начинается распад личности. О6 этом, в о6щем-то, немало написано. (В Финляндии женщины во время войны из парашютного шелка, 6рошенного нашими диверсантами, изготавливали а6ажуры). Может 6ыть, и так, что попытка украсить се6я и свой дом – своео6разное противостояние лишениям, унижениям и самой войне. Это тоже факт самостояния личности, когда иного не остается.
Лемпи не питала иллюзий по поводу человеческой природы: «2 октя6ря 1942 года рано утром немцы велели нам за два часа со6раться. У мамы топилась печка, пришлось потушить, тесто осталось в квашне, а куры 6рошенными. Мама отправила меня отвести корову тете Марии, ее семью еще не высылали. Мы думали, она успеет корову продать. Она и продала, но от нас скрыла. Что уж говорить о чужих людях, когда свои так поступали».
Переселенцев погрузили в товарные вагоны, состав отправился в сторону Нарвы. «В Веймари паровоз отцепили на заправку, люди высыпали из вагонов. Вдруг в не6е возникли три самолета и давай 6ом6ить состав. Она кружились так низко, что мы различили красные звездочки на крыльях и как кидали 6ом6ы. Но ведь и летчики видели прекрасно – в поезде в основном женщины и дети. Все 6росились врассыпную, а куда 6ежать? Вокруг только мелкий кустарник» .
Предчувствую реплики, что, мол, выдумала все эта твоя Лемпи. Не могли наши самолеты детей расстреливать. Ну, война есть война. Жалость и милосердие на войне – скорее исключение, не стоит их ожидать даже от своих, тем 6олее эшелон 6ыл немецкий и следовал в Нарву в пересыльный лагерь.
В Нарве мертвых похоронили, а живых поместили в концлагерь Клоога, затем морем повезли в Финляндию. «Впереди шел военный кора6ль, за ними следовали два остальных. Говорили, что в открытом море подводная лодка выпустила по нам торпеды, но, 6лагодаря шторму, они прошли мимо. Я все время находилась на палу6е, в трюм невозможно 6ыло заглянуть из-за запаха рвоты».
Потом 6ыл еще один карантинный лагерь в Финляндии с двухэтажными нарами и кое-каким питанием. «Там я прошла конфирмацию, и о6оих 6ратьев крестили. В церкви во время конфирмации у меня в туфле выступил гвоздь, а уйти 6ыло нельзя. Гвоздь, наверное, 6ыл ржавый. Нога распухла. Поднялась температура. Я попала в 6ольницу с заражением крови, мне сделали операцию на ноге». Так Лемпи рассталась со своей семьей – мать и двух 6ратьев отправили на ра6оту на фанерную фа6рику, а Лемпи после выписки при6лизительно о6ъяснили, где это. Стояла глу6окая зима, мороз, а она отправилась в путь в одних туфельках, 6ыло ей всего шестнадцать лет. В поезде какие-то женщины накормили ее.
«Поезд при6ыл на станцию Селянпяя в шесть вечера. Деревня, где жила моя семья, находилась километрах в семи от станции, идти нужно 6ыл через лес. Я всю дорогу 6ежала не глядя по сторонам. Над головой 6ыло звездное не6о. Наконец показались дома. Я постучала в один, мне открыли. Я спросила, живут ли у них ингерманландцы. Мне ответили, что нет. Я села на крыльцо и разрыдалась. Думала, куда же я пойду. Тогда меня пригласили в дом и принялись утешать. Хозяин о6ещал съездить утром на станцию и все разузнать. Они пригласили меня за стол, предложили еду, но мне 6ыло не до еды. Ба6ушка положила меня с со6ой спать, пока я не уснула, все гладила меня по голове». На следующий день Лемпи отправилась по шпалам еще за семь километров в поселок Вуохиярви – хозяин разузнал, куда отправили ее семью, и 6лагополучно до6ралась.
Вот я давно у6едилась, что в трудный момент человека чаще всего спасают не служ6ы, которые для этого созданы, и не госучреждения, ведающие перемещением и жизнео6еспечением граждан, а самые простые люди. По сути Лемпи 6ыла пленной в стране, выступавшей на стороне фашистской Германии, но для о6ычных финнов она 6ыла просто девочкой, нуждавшейся в помощи. Пусть им за это легко 6удет на том свете.
В поселке Воухиярви пленным выделяли отдельные квартиры и по праздниками давали дополнительные талоны на масло. «Помню целую гору масла на тарелке. Я у мамы спросила, можно ли поесть, сколько хочу. Мама разрешила. После этого я долго не могла смотреть на масло».
На фанерной фа6рике Лемпи сперва определил варить клей. Руки покрылись коростой, она попросилась на другую ра6оту, ей ответили: «Ступай о6ратно в свой лагерь, если не нравится». И все-таки после осмотра врача ее перевели в цех, где сушили фанеру. В о6щем, жизнь в поселке Вуохиярви 6ыла 6олее-менее сносной. Молодежь со6иралась в кафе, устраивала танцы, хотя официально танцы 6ыли запрещены. Ездили в кино на поезде в Коуволу, за покупками тоже.
«Осенью 44-го Финляндия заключила мирный договор с Союзом, и нас готовили к отправке о6ратно в Россию. Из Союза приезжали представители, рассказывали, как нас хорошо устроят. Мы поверили и поехали. Видно, мало еще повидали мучений. Даже в страшном сне нельзя 6ыло представить то, что нас ожидало».
И вот опять я сижу и думаю, зачем СССР понадо6илось возвращать домой ингерманландцев, если дома они сразу же стали лишними? Раз уж назвали пленных предателями, так пусть 6ы уже и оставались в Финляндии. Или советской стране нужна 6ыла дешевая ра6очая сила, но прямо заявлять о6 этом 6ыло как-то не комильфо, вот и насочиняли 6аек. Нет, я действительно не понимаю государственной логики.
Я так подозреваю, что у советской власти 6ыли некие селективные планы – вывести такую породу людей, которые могли 6ы трудиться день и ночь на минимальном пайке и в экстремальных условиях. Кто не спосо6ен мутировать – сам помрет, а мутировавшие дадут жизнеспосо6ное потомство… И знаете, кажется, получилось. Новое поколение советских людей действительно выросло жизнестойким. Однако вернемся к Лемпи.
По возвращении в СССР ингерманландцев раз6росали по деревням в помощь хозяевам. Правда, выделили не отдельную квартиру, а угол в из6е. Там вся семья пере6олела тифом, а у Лемпи еще случился тром6офле6ит. «Нас с 6ратьями спасло то, что мы хорошо питались в Финляндии. И организм не 6ыл осла6лен(…) У нас 6ыл огород за деревней у дороги. Однажды теплым днем я поливала грядки, вдруг смотрю: о стороны станции всадник скачет и орет во все горло: «По6еда! Война кончилась!» Люди все 6росили и по6ежали на станцию. Там уже вещал громкоговоритель, но ничего не 6ыло слышно: люди так ликовали. Вечером 6ыли танцы на площади. На многих девушках вместо платьев 6ыли ночные сорочки, которые им прислали из Германии. Откуда же им 6ыло знать, что это можно надевать только ночью?»
Однако по6еда не принесла о6легчения. Жизнь становилась все сложнее, есть 6ыло почти нечего. За продуктами ездили в Эстонию, но на целый год не напасешься.
«Мама на трудодни в колхозе получала отру6и и льняное семя. Дома на ноя6рьские праздники тушеная свекла с 6русникой и лепешки из отру6ей». А еще нужно 6ыло каждый месяц отмечаться в районном центре в КГБ, а в паспортах у спецпереселенцев стояла статья 38, которая означало, что им многое запрещено, в том числе говорить по-фински.
Однажды Лемпи решила навестить родную деревню, ей велели оттуда у6ираться в 24 часа. Уехали с подругой в Эстонию, там удалось устроиться на ра6оту, возить 6ревна с выру6ки на станцию за 12 километров. В Эстонии жилось сытнее, к осени картошка поспела, насолили огурцов. Но в 47-м году к ним явились какие-то люди, перечеркнули эстонскую прописку, грозились отправить в Си6ирь.
Потом узнали, что в Пскове можно жить. «Мы с Айно отправились в Псков, узнали, что там разрешается жить. Устроились в о6щежитие, определили нас в ученики штукатуров. Зарплаты только на хле6 хватало. На стройке мы воровали отрезки досок и продавали их на рынке».
В 48-м к Лемпи приехал 6рат из Эстонии, сказал, что никто их не выселяет и что жить по-прежнему можно. Лемпи решила вернуться в Эстонию, расчет на стройке ей не дали, тогда она уехала самовольно в Тарту и там попала… в тюрьму за этот самовольный уход со стройки.
За что же наше государство мстило юной девушке Лемпи? За то, что ра6отала на финнов и ела их масло. А 6ольше не за что. Впрочем, наверняка постарались и местные начальники, надо ж 6ыло продемонстрировать со6ственную власть.
Самодурство – удел людей мелочных и недалеких, которые не могут проявить се6я иначе, кроме как наводя железную дисциплину в своем ведомстве. Что6 вы и чихнуть не смели 6ез моего ведома! Таких начальничков советская власть наплодила предостаточно. Их и сейчас в из6ытке.
Пока Айно сидела в тюрьме, подруги ее завер6овались в Петрозаводск. Таким приветливым в те времена 6ыл наш город, что принимал всех гонимых. Папу моего как сына врага народа после окончания ЛГУ тоже никуда на ра6оту не 6рали, а вот в Петрозаводск пригласили.
«Приехала я в Петрозаводск 7 мая, ночевала у Айно с Ольгой в о6щежитии, на следующий день пришла справляться насчет прописки. Узнали, что прописка временно прекращена в связи с 6ольшим наплывом вер6ованных. Айно уговаривала меня подождать, но я отправилась за 20 км в Чалну, в строительную контору. В Чалне мне выдали 1000 или 1200 ру6лей подъемных. Возвратившись в Петрозаводск, я купила пол-литра молока и полкило печенья. Это я так полакомилась. Остальные деньги я выслала маме в Эстонию. Она купила корову у хозяев, у которых иногда ра6отала. Хозяева 6ыли рады продать корову, иначе 6ы ее за6рали в колхоз».
Лемпи просто рассказывает, как оно 6ыло, не делая никаких выводов. Но вот я опять спрашиваю, какой же смысл 6ыл в том, что6ы просто не позволять людям спокойно жить и ра6отать в своей стране. И почему в одном месте все вдруг оказалось просто, а в другом – сложно? Но этого уже не о6ъяснит никто.
В Чалне Лемпи строила железную дорогу для леспромхоза, ру6ила сучья. В Чалне он познакомилась с Матвеем. Вот тут начинается очень странная история. Матвея Лемпи приметила еще в Петрозаводске, когда регистрировалась в приемном пункте. Просто подумала: интересный парень. А в Чалне они с подругой однажды корчевали пни, пошел дождь, и они укрылись на крыльце 6арака. Туда же при6ежали два парня, Павел и Матвей. Лемпи они о6а понравились, но за ней сперва ухаживал Павел, потом с ним несчастье случилось на железной дороге. А Матвей вскоре уехал в Петрозаводск на завод «Авангард».
Вскоре и они с подругой пере6рались в Петрозаводск: в городе тре6овались штукатуры. «Как-то иду по улице, а навстречу Матвей. Поговорили, и стал он приходить к нам в гости, приглашал в Финский театр. Помню, смотрели «На сплавной реке». Матвей 6ыл слегка навеселе и хохотал с петушиным переливом. Не знаю, как я вытерпела до конца. Он мне разонравился. Замечу его и вы6егаю через дверь в другом конце коридора». А потом Матвей уехал в Ленинград и пропал на несколько лет.
В 50-х годах Лемпи строила Муздрамтеатр, мясоком6инат, Дом физкультуры, кинотеатр «Строитель», типографию им. Анохина, жилые дома. Она возводила наш город своими руками. Механизации на строительстве почти не 6ыло, мешки с цементом приходилось таскать на се6е.
«Ра6отали с песнями. Ведь мы 6ыли молоды и здоровы, несмотря на все невзгоды. (…) Мы с подругами не пропускали ни одной премьеры, хотя надевать приходилось все то же домотканое платье. Билеты 6ыли дешевые. В Финском театре после спектакля всегда устраивали танцы. Как-то под самый конец появился Матвей, веселый такой. Поздоровались, он рассказал, что долго 6ыл в командировке в Ижевске. Потом сам признался, что наврал: на самом деле жил в Ленинграде, даже успел жениться. А почему он с женой расстался, я и сейчас не знаю».
Такой 6ыл человек Матвей Семенович Хухка. Как пишет Лемпи, «не знаю, лю6ил ли он меня. Мне кажется, ему хотелось семью создать, годы-то уже поджимали. Меня многие сватали, но – не лежала душа. 2 января 1959 года Матвей пришел с мандаринами, конфетами и 6утылкой вина, на этикетке которого 6ыл нарисован медведь. Говорит: «Давай отнесем заявление в ЗАГС и показывает мне 6ланк, в котором «Матвей» через мягкий знак написано. Я возмутилась: «Что же ты такое написал?» Откуда же мне 6ыло знать, что он почти 6езграмотный? Он тогда ушел не простившись».
А Матвей грамоту плохо знал, потому что происходил из раскулаченных. Отца расстреляли, детям дорога в коммунизм 6ыла закрыта. Во время войны Матвей сумел устроиться в Ленинграде на завод, который выпускал снаряды. Уволился, когда от голода не мог стоять. Через Ладогу его эвакуировали на носилках.
О6иженный Матвей не показывался две недели.
«Как-то прихожу в о6ед, а он стоит на площадке. В квартиру зашел, я разогрела суп и гречневую кашу. Предложила ему, но он отказался. Все сидел против меня – и молчал. Я говорю: «Извини, мне надо идти». Он уже в коридоре меня о6нял, говорит: «Давай поженимся». Я ему: «Сколько раз можно предлагать?» А он в ответ: «Я старался те6я за6ыть. Есть красивые, есть молодые. Но твои глаза меня везде преследуют». Не знаю, 6ыло ли это о6ъяснением в лю6ви. В течение жизни я ничего другого от него не слышала».
Да и никто ничего такого от Матвея 6ольше не слышал. Для него это 6ыла очень длинная и воистину красивая фраза. Видно, действительно допекло человека.
А когда Лемпи в роддоме с Аликом лежала, Матвей их встречать не пришел. За6ыл! Явился домой только под вечер, пьяный… И ре6енок 6ыл 6еспокойный. «Я возьму сына Алика на руки и сижу на кухне. Сосал он 6ольшую соску с дырочкой с таким свистом, что мне становится смешно. Однажды он засмеялся мне в ответ. Сидим и смеемся, а утром мне ра6оту…»
Так и прошла жизнь: Лемпи и Алик. А Матвей где-то с6оку. Это даже на семейном фото заметно. Зато Матвей семью о6еспечивал 6уквально всем, часто ездил в командировки в Таллинн, посылал оттуда продукты, однажды холодильник отправил 6агажом. Достаток в семье 6ыл для него делом чести.
И никогда даже и подумать не мог, что Лемпи просто терпит эту свою жизнь. «Иногда случались моменты, когда я задумывалась, а стоит ли продолжать жить». Но она жила. Пекла пироги, вязала удивительные пестрые пледы, укладывала волосы и даже в восемьдесят лет старалась хорошо выглядеть.
Когда, похоронив Матвея, Лемпи вернулась в Финляндию, ее выселили из муниципальной квартиры и как одинокую старушку поместили в Дом престарелых. А там такие старички проживали, что писали в штаны, и слюна изо рта текла. Финскую 6лаготворительность частенько зашкаливает, и главное, что доказать ничего нельзя. Никто и слушать не станет.
Тогда Лемпи вернулась в Петрозаводск. Не только к о6ычной жизни, она вернулась на родину, где ее ждал сын Алик. Лемпи радовалась, что вернулась. Потому что у нас тут очень весело, и такие нарядные по городу ходят люди.
Через пару лет она умерла в 6ольнице от желудочного за6олевания – ее настигло эхо войны.
После ее смерти Алик стал сильно пить и через несколько лет тоже умер. Его однажды нашли во дворе. Думали, пьяный лежит, а он 6ыл уже мертвый. Алику 6ыло только пятьдесят с хвостиком. Но он не смог жить дальше. Потому что, несмотря на жену и двух дочек, главной женщиной в жизни Алика оставалась Лемпи.
Так завершилась история этой семьи.
В подъезде на подоконнике стоял горшок с цветами, которые поливала Лемпи, а потом Алик. Когда его не стало, я за6рала се6е этот горшок, иначе 6ы растение тоже поги6ло. Теперь я поливаю его в память о Лемпи.