Лезвие податливо входит в тугую плоть, разрезая мышцы и сухожилия. Осторожно веду рукой, стараясь не запачкаться. Невольно высовываю язык от усердия и, заметив это, спешно облизываю губы.
По словам кухарки, свежее мясо — такая редкость на рынке, не каждый день удаётся состряпать приличное жаркое. Больше половины вырезки всё равно приходится выкидывать. А всё потому, что мой дорогой мистер Уильямс так привередлив…
Огонёк масляной лампы бросает кривые дрожащие тени на закопчённые стены, совершенно мешая разглядеть что-либо в полумраке. Спина предательски ноет от неудобной позы, заставляя отвлечься и разогнуться. Позвоночник тут же отзывается неприятным хрустом. Поморщившись, смахиваю пот тыльной стороной ладони и недовольно хмыкаю под нос.
… Чует моё сердце, что эта старая сука Бетси всё же подворовывает. Вот провалиться мне на этом самом месте, если она не прикарманивает хорошие куски телятины, подавая нам на стол отвратительную бурду. Нет, определённо, стоит присмотреть за ней.
Нож натыкается на преграду, чуть не выскальзывая из напряжённых пальцев. Встряхиваю плечами, стараясь расслабиться.
Господь милосердный, как же можно было так задуматься и не заметить кость. Верно говорит мой дорогой Джонни, я слишком невнимательна.
Вскидываю голову, растягивая губы в ухмылку.
— А ты ведь тоже невнимательна, милая Мэри, не так ли?
Мой голос заполняет всё пространство небольшой комнатушки, шумно отскакивая от стен, но вряд ли та, к кому я обращаюсь, уже сможет мне ответить. Стеклянный взгляд широко распахнутых от ужаса глаз устремлён мне за спину, лицо исказила судорога, но даже так оно остаётся весьма миловидным. Пушистое покрывало небрежных кудряшек разметалось по подушке, отливая ржавчиной в свете трепещущего пламени. Зияющая ухмылка поперечного разреза на тонкой шейке уже не кровоточит, позволяя мне работать в относительной чистоте. Брезгливо поджимаю губы, оглядывая тёмную лужу, растекающуюся по прогнившим доскам.
— Неужели с твоей внешностью нельзя было позволить себе что-то более приличное? — укоризненно смотрю на собеседницу, но мой вопрос снова растворяется в тишине.
Красивая. Эта определённо лучше остальных…
Пальцы стискивают рукоять. Заношу руку и резко опускаю. Лезвие с чавканием входит в бледную щеку, но не задерживается там и секунды, потому что я с усилием вытаскиваю нож. Удар. Ещё удар. Ещё и ещё. Глаз. Подбородок. Переносица.
Красивая! Красивая! Красивая!
Замираю на мгновение, удивлённо разглядывая кровавое месиво, в котором уже никто не сможет узнать прекрасного лица.
— Теперь он не будет тобой любоваться, — с трудом слышу собственный голос в этом восторженном шипении. — Мой милый Джонни не будет любоваться какой-то грязной шлюхой. Ни одна из вас его не достойна.
Чувствую, как начинаю дрожать и тут же одёргиваю себя, возвращаясь к вскрытию. Уверенным движением раскрываю брюшину и снова хватаюсь за нож. Склизкая масса кишок поддаётся с трудом, да и лезвие не отличается остротой.
Нужно будет попросить мистера Бэкета заняться столовыми приборами…
Ветер задувает в щели, заставляя вздрагивать от жалостливых завываний. Несмотря на промозглую погоду и отсутствие отопления, холода не чувствую. Назойливая капелька пота снова скользит по лбу, норовя закатиться в глаза, но я успеваю вовремя утереть её. От духоты сбивается дыхание.
Долго. Слишком долго. Скоро рассвет, а я всё ещё вожусь с этой потаскухой…
Ярость постепенно застилает рассудок, разрываю неподатливые ткани, помогая себе руками. Отбрасываю ненужную массу в сторону, так что она с противным чавканием приземляется где-то у ног. Дрожащими руками опираюсь о засаленную простынь, стараясь унять эмоции, но веки уже жжёт изнутри.
— У Джонни никого нет ближе меня! — оглушаю сама себя ядовитым негодованием. — Ни ты, ни все, кто был до тебя, не смогут отобрать его. Помяни моё слово!
Господь Всемогущий, я разговариваю с мёртвой шлюхой!
Зажмуриваюсь на мгновение, ощущая, как горячая слеза прожигает кожу.
— Я его законная жена! — выплёвываю, продолжая копаться в теле мерзкой мне женщины. — Наш союз освящён Богом. Как бы ты ни ублажала моего мужа, он всё равно возвращался ко мне.
Пальцы хватаются за очередной орган, соскальзывая по его стенкам. Лезвие уже врезается в связки, и я не забочусь об аккуратности.
— Матка, — усмехаюсь, откладывая священный женский сосуд к изголовью. — Тебе же она без надобности. Никому из вас она не нужна.
Бросаю полный презрения взгляд на собеседницу.
— А знаешь, как это мерзко? — шиплю, перекатывая нож в руке. — Терпеть эти унизительные осмотры, допускать чужого мужчину до своей срамоты, чтобы слышать постыдные речи о невозможности зачать?! О, нет! Тебе-то это неизвестно. Ты падшая! Погрязшая во грехе! Тебе же подобное только в радость!
Лезвие с усилием проходит сквозь безжизненную плоть. Взрезаю внутренности, ощущая, как по венам струится азартное возбуждение. Отложив печёнку к ногам, оборачиваюсь, приступая к цели своего визита.
— Но знаешь, что забавно? — усмехаюсь себе под нос. — Меня вряд ли когда-нибудь поймают. Газеты обязательно свяжут это с другими несчастными проститутками. И никто не узнает, что тебя-то убила женщина. А всё потому что эти остолопы-констебли слишком глупы, чтобы хотя бы позволить себе подобную мысль.
А эти несносные идиотки, жаждущие прав и свобод, никак не поймут всей прелести оставаться в тени мужчин. И зачем сдались им эти равенства?
Хихикаю, осторожно поддевая ножом сосуды и артерии.
— Представляешь, рыночные сплетники даже вплели в эту историю Его Высочество. Каково, а?
Запускаю ладони в холодеющую пустоту грудины, ухватывая плотный мешочек, что раньше перекатывал кровь по этому грязному телу.
— А теперь мне нужно бежать, дорогая Мэри. Прости, что не останусь на чай, да ты вряд ли мне его уже предложишь. Однако я заберу с собой твоё сердце в качестве сувенира. Свежее мясо — такая редкость на рынке, а мой дорогой мистер Уильямс очень привередлив в еде.
Поспешно прячу нож и трофей в ридикюль, одёргиваю складки платья и покидаю комнату, не забывая плотно прикрыть дверь. Трущобы Уайтчепела, такие оживленные по ночам, встречают меня непривычной тишиной, предвещая приближение утра. Ныряю в один из неприметных переулков, стремясь как можно скорее выбраться из этой клоаки. Сердце замирает в груди от звонкого стука каблуков по мостовой. Безмолвие тёмных улиц давит на сознание, заставляя ускорить шаг.
Осталось совсем немного. На этом перекрёстке направо, а там…
Крик застывает в горле, когда мой рот накрывает чья-то ладонь, а тело резко дёргает в сторону подворотни. Глаза наполняются влагой, по спине проходит ледяной водопад мурашек, а над ухом раздаётся хриплый шёпот:
— Хотела украсть мою славу?