Украина уже давно ассоциируется со словом «алогичность». Сразу хотелось бы жирно подчеркнуть – нет никакого умысла как-то специально принизить или оскорбить. Просто констатация факта. И это не в свете последних событий происходящих там (на начало февраля 2023 г. – к этому времени алогизм перешёл все границы, смешавшись с жестокостью, да и откровенными зверствами). Это началось давно, очень давно – ещё с советских времён, когда о будущем распаде Союза даже помыслить не могли. Простейший пример на бытовом уровне. Когда автора жёстко поправили с «на Украине» на «в Украине» он растерялся и опешил. Затем настала очередь недоумению, которое постепенно уступило место раздражению. Итак: «на Украине» неправильно. И это настойчиво и неукоснительно повторялось каждый раз. Ну, нет здесь ничего оскорбительного в «на». Ну, сложилось так исторически. Например, «на Северном Кавказе сложилась лавинно опасная ситуация». Или «на Урале давно поднимается вопрос…» Ни разу не слышал «в Урале». Тоже самое: «будите у нас на Колыме…», или «на Камчатке». Вот представьте какого-нибудь англосакса, который приходит в неописуемое бешенство при слове «Москва». Правильно надо «Москоу». Ну, есть у вас украинский язык, так говорить, как хотите – «на», «в», «из», «под». Как душа пожелает. Зачем русского учить его же языку – как правильно и как неправильно? Какой-то махровый алогизм.
И что касается истории – современный Киев имеет отношение к древнему Киеву такое же, какое современный Стамбул имеет отношении к Константинополю времён Византийской империи. Разве что только территориальное. А так поменялось решительно всё – население, религия, язык, культура и т.д. Современная Россия отношение имеет, так как оттуда народ сюда схлынул, а часть территории, так называемой Киевской Руси (это просто обозначение определённого периода в историографии) в районе самого Киева и окрестностей пришла в полное запустение. И это не говоря о землях южнее, которые давно стали то печенежскими, то половецкими. Вот возьмём труд классического историка – Ключевский Василий Осипович, «Русская история» (первой под руку подвернулась). Выдержки:
«Одновременно с признаками отлива населения из Киевской Руси замечаем и следы упадка её экономического благосостояния: Русь, пустея, вместе с тем и беднела. Указание на это находим в истории денежного обращения в XII в. Изучая Русскую Правду, мы уже увидели, что вес менового знака, серебряной гривны кун, при Ярославе и Мономахе содержавшей в себе около полуфунта серебра, с половины XII в. стал быстро падать - знак, что начали засариваться каналы, которыми притекали на Русь драгоценные металлы, т. е. пути внешней торговли, и серебро дорожало. Во второй половине XII в. вес гривны кун упал уже до 24 золотников, а в XIII в. он падает ещё ниже, так что в Новгороде около 1230 г. ходили гривны кун весом в 12 – 13 золотников. Летописец объясняет нам и причину этого вздорожания серебра. Внешние торговые обороты Руси всё более стеснялись торжествовавшими кочевниками; прямое указание на это находим в словах одного южного князя второй половины XII в. Знаменитый соперник Андрея Боголюбского Мстислав Изяславич волынский в 1167 г. старался подвинуть свою братию князей в поход на степных варваров. Он указывал на бедственное положение Руси: «Пожалейте, - говорил он, - о Русской земле, о своей отчине: каждое лето поганые уводят христиан в свои вежи, а вот уже и пути у нас отнимают», – и тут же перечислил черноморские пути русской торговли, упомянув между ними и греческий. В продолжение XII в. чуть не каждый год князья спускались из Киева с вооружёнными отрядами, чтобы встретить и проводить «гречников», русских купцов, шедших в Царь-град и другие греческие города или возвращающихся оттуда. Это вооружённое конвоирование русских торговых караванов было важной правительственной заботой князей. Очевидно, во второй половине XII столетия князья со своими дружинами уже становятся бессильны в борьбе со степным напором и стараются, по крайней мере, удержать в своих руках пролегавшие через степь речные пути русской внешней торговли».
Следующая характерная выдержка:
«Запустение днепровской Руси, начавшееся в XII в., было завершено в XIII в. татарским погромом 1229 - 1240 гг. С той поры старинные области этой Руси, некогда столь густо заселённые, надолго превратились в пустыню со скудным остатком прежнего населения. Ещё важнее было то, что разрушился политический и народнохозяйственный строй всего края. Вскоре после татарского погрома, в 1246 г., проезжал из Польши через Киев на Волгу к татарам папский миссионер Плано-Карпини. В своих записках он замечает, что на пути из Владимира Волынского к Киеву он ехал в постоянном страхе от литвы, которая часто делает нападение на эти края Руси, но что от Руси он был вполне безопасен, Руси здесь осталось очень мало: большая часть её либо перебита, либо уведена в плен татарами. На всём пройденном им пространстве южной Руси в Киевской и Переяславской земле Плано-Карпини встречал по пути лишь бесчисленное множество человеческих костей и черепов, разбросанных по полям. В самом Киеве, прежде столь обширном и многолюдном городе, едва насчитывали при нём 200 домов, обыватели которых терпели страшное угнетение».
Это выдержки к тезису – был народ и не стало. Потом эти территории осваивались заново, порой с полного нуля. А вот из, так сказать, культурной составляющей:
«Известно, что цикл былин о могучих богатырях Владимирова времени сложился на юге, но теперь там не помнят этих былин и давно позабыли о Владимировых богатырях. Там их место заняли казацкие думы, воспевающие подвиги казаков в борьбе с ляхами, татарами и турками. Эти думы, следовательно, отражают в себе совсем другую историческую эпоху - XVI и XVII вв. Зато богатырские былины с удивительною свежестью сохранились на далёком Севере, в Приуралье и Заонежье, в Олонецкой и Архангельской губерниях, откуда вместе с переселенцами проникали и в дальнюю Сибирь. О Владимировых богатырях помнят и в центральной Великороссии, но здесь не знают уже богатырских былин, не умеют петь их, забыли склад былинного стиха; здесь сказания о богатырях превратились в простые прозаические сказки. Как могло случиться, что народный исторический эпос расцвёл там, где не был посеян, и пропал там, где вырос? Очевидно, на отдалённый Север эти поэтические сказания перешли вместе с тем самым населением, которое их сложило и запело. Это перенесение совершилось ещё до XIV в., т.е. до появления на юге России литвы и ляхов, потому что в древнейших богатырских былинах ещё нет и помина об этих позднейших врагах Руси».
Знакомясь с украинским фольклором, удивляет характерное имя одного казака – Мамай. Ни Иванко, ни Петро, ни Вакула, ни Микола, а именно Мамай.
И во что превращалась значительная часть территории Украины образца 1991 г.? То есть с момента распада СССР. Да какая-то тенденция к Дикому Полю. И как будто проклятие этого Поля лежит на этой земле. Сколько отраслей промышленности потеряла Украина? Перечислять нет желания, об этом говорено переговорено. А население (это к слову о запустении)? На 1991г. было порядка 52 млн. И что говорит интернет?
«По результатам Всеукраинской переписи 2001 года, население Украины составило 48,457 млн. человек».
Наверняка завышено, но главное тенденция обозначена. Далее:
«На Украине была проведена так называемая электронная перепись населения. Она показала, что на 1 декабря 2019 года в стране проживало 37 миллионов 289 тысяч человек. Таким образом, с момента обретения независимости в 1991 году Украина официально потеряла примерно 15 миллионов жителей».
И дальше простейшая арифметика. Порядка 10 млн. с началом СВО уехало из страны (и это вроде как без учёта уехавших ранее). Порядка ещё 10 млн. находятся на территории, которые уже не контролируются Киевом и вышли из состава страны (напомню – на начало февраля 2023 г). Итого грубо: 37 – 10 – 10 = 17. Что это? Зловещее проклятие Поля? Ну, как тут не вспомнить слова Г. Сенкевича из «Огнём и мечом». Хоть и художественное произведение, но дух и ситуацию той эпохи на 1647 г. передаёт весьма точно. Сталкивался с различными переводами (например, М. Л. де-Вальдена с польского), но значительных расхождений замечено не было:
«Уж таким оно, это Поле, было. Последние признаки оседлой жизни к югу по Днепру обрывались вскоре за Чигирином, а по Днестру – сразу за Уманью; далее же – до самых до лиманов и до моря – только степь, как бы двумя реками окаймленная. В днепровской излучине, на Низовье, кипела еще за порогами казацкая жизнь, но в самом Поле никто не жил, разве что по берегам, точно острова среди моря, кое-где попадались «паланки». Земля, хоть и пустовавшая, принадлежала de nomine Речи Посполитой, и Речь Посполитая позволяла на ней татарам пасти скот, но коль скоро этому противились казаки, пастбища то и дело превращались в поле брани.
Сколько в тех краях битв отгремело, сколько народу полегло – ни счесть, ни упомнить. Орлы, ястребы и вороны – одни про то и знали, а кто в отдалении слышал плескание крыл и карканье, кто замечал птичьи водовороты, над одним кружащиеся местом, тот знал, что либо трупы, либо кости непогребенные тут лежат… На людей в травах охотились, словно на волков или сайгаков. Охотился кто хотел. Преступник в дикой степи спасался от закона, вооруженный пастырь стерег стада, рыцарь искал приключений, лихой человек – добычи. Казак – татарина, татарин – казака. Бывало, что и целые дружины стерегли скот от бесчисленных охотников до чужого. Степь, хоть и пустовавшая, вместе с тем была не пустая; тихая, но зловещая; безмятежная, но полная опасностей; дикая Диким Полем, но еще и дикостью душ».
И многое через века Россия завоёвывала и отстраивала заново. Приводила в приличный и благоухающий вид. Говорят, Потёмкин устанавливал макеты сёл, деревень, мельниц и прочего того, как оно всё будет в будущем (мол, отсюда и пошло – потемкинские деревни). Показать перспективу здешних мест для прибывшей с инспекцией императрицы. Это была некая презентация Новороссии – новой России. Ну, в духе того времени. Есть Новая Англия, Новая Зеландия. А вот и Новая Россия.