IX
АНГЛИЙСКИЙ ПЕРВОПРОХОДЕЦ
Я сделал большой шаг вперед в деле восстановлении своего здоровья. Количество простудных заболеваний несомненно уменьшилось, но у меня они все еще были несколько раз год, хотя они и не держали меня больше в кровати даже один день. И все же они у меня были, несмотря на весь свежий воздух, холодные ванны и физические упражнения. И это обескураживало, ибо в своем энтузиазме я надеялся, что смогу искоренить их раз и навсегда.
Еще один раздражавший меня симптом — это мои старые головные боли. Они случались у меня регулярно один раз в две недели, столь долго, сколь я мог припомнить. Со времени своего приезда в Англию сон на свежем воздухе сильно уменьшил их, но я все еще насчитывал по крайней мере один приступ болей каждые шесть недель. Они обычно объявляли о своем наступлении тем, что у меня начинали болеть глаза. Боль скоро усиливалась и перемещалась на затылок. На следующей стадии она распространялась на всю голову и была иногда настолько сильной, что я не знал, что делать с собой. Было очень больно открыть глаза и смотреть на что-нибудь, о ходьбе не могло быть и речи, а сидение или лежание не давало облегчения. И все же я чувствовал, что эти головные боли — отклонение от нормы и имеют какую-то причину, которую я не могу в настоящее время определить.
Затем неожиданно случилось нечто, что оказало огромное влияние на весь остаток моей жизни.
Однажды, идя пешком домой от Гайд-парка вдоль Оксфордской улицы с ощущением надвигающегося приступа головных болей в своих глазах, я остановился, как я часто делаю, у витрины книжного магазина и заглянул в нее. Так случилось, что мои глаза упали на синюю книжку, на обложке которой я прочитал золотистый заголовок Питание и пища в отношении к силе и выносливости, Хейг, 4-ое издание. Я вошел и немедленно купил ее, прочитал предисловие и торопливо просмотрел первые страницы. За двенадцать часов я прочитал эту книжку дважды, несмотря на свою почти разрывавшуюся голову. Я был в лихорадке, но это была не лихорадка болезни, а лихорадка человека, который кое-что нашел; такая лихорадка, как я предполагаю, охватывает золотоискателя, когда после многих месяцев страданий в пустыне он внезапно находит золотую жилу.
На самой первой странице я прочитал следующее странное предложение: «Не имеет большого значения, загоняется ли мочевая кислота в волокнистые ткани холодом или работой микробов; зато огромное значение имеет то, что, если мочевая кислота отсутствует, то ни холод, ни микроб не может разрушить жизнь, как они сейчас это постоянно делают».
Оригинальное предисловие, также воспроизведенное в этом 4-ом издании, начиналось следующим параграфом: «В попытке изменить питание людей, чтобы освободить их от ядовитых ксантинов и мочевой кислоты, я столкнулся с таким большим невежеством и его результатами, предубеждением и суеверием, что это заставило меня написать эти страницы в надежде несколько яснее изложить позицию, которой придерживается наука о питании в отношении к этим вопросам силы и питания».
«И я полагаю, что я говорю всего лишь правду, когда утверждаю, что, когда будет ясное знание фактов, когда будет достигнуто полное и глубокое понимание предмета, то обнаружится, что в питании находится ключ к девяти десятым социальных и политических проблем, которые волнуют нашу страну и наше время».
«Питание в том виде, в каком оно существует в настоящее время, часто является производным огромного невежества; это — причина ужасной пустой траты времени и денег; оно приводит к психическим и моральным отклонениям, разрушает здоровье и сокращает жизнь и обычно терпит полный провал в реализации своей же цели».
Никогда я не переносил страдание с большим ликованием. Своими болящими глазами я наконец-то увидел проблеск — проблеск для себя и, как я полагал, в то же самое время — и для страдающего человечества. Я начал сразу же применять знания, полученные из чтения этой книжки, и испытал радость, ощутив, что моя головная боль уменьшается и прекращается за половину того времени, которое потребовалось бы раньше. Я думаю, что это был мой последний приступ этого старого недуга, ибо я не могу припомнить, чтобы у меня был хоть один приступ с тех пор.
Знание — это сила, а если оно не сила, то это не знание.
Когда моя головная боль прошла, я купил главную работу д-ра Александра Хейга Мочевая кислота в этиологии болезни, упомянутую в той книжке. На самой первой странице этой знаменитой работы я прочитал параграф, который, как никакой другой параграф, попал прямо в цель:
- Прострадав всю свою жизнь от мигрени, лишь осенью 1882 г., я, отчаявшись получить сколько-нибудь полное облегчение от лекарств, и испытывая некоторое опасение относительно того, не страдаю ли я в действительности органической болезнью, я отказался от всякого мяса и заменил его молоком и рыбой, последнее в уменьшающихся количествах, пока молоко и сыр не стали, как и сейчас, моей единственной пищей животного происхождения.
- Я до этого испытал большое разнообразие изменений в питании, включая увеличение потребления мяса и разнообразные изменения в количестве и качестве таких главных составляющих жизни как сахар, чай, кофе и табак, без заметного результата. Но на не мясной диете перемена сразу же стала очевидной — мои головные боли уменьшились как по частоте, так и по интенсивности, и со среднего числа в один раз за неделю их частота устойчиво падала по мере того, как эта диета упорно продолжала соблюдаться, до одного раза в месяц, в три, шесть, восемь или двенадцать месяцев, и в конце концов восемнадцать месяцев прошли без приступа сколько-нибудь существенной серьезности.
- С тех пор я никогда больше не возвращался к мясу и никогда не собираюсь этого делать, потому что, избегая его, я получаю то, что практически является иммунитетом от болезни, которая одно время угрожала сделать меня инвалидом и совершенно остановить всю умственную и сидячую работу; не то, чтобы головная боль ограничивалась периодами сидячей работы, ибо мне часто приходилось отказываться от части плана охоты на день, потому что моя голова была в слишком плохом состоянии, чтобы выдержать шум и сотрясение от стрельбы, а между тем все это происходило под открытым небом в сельской местности, и когда какая-нибудь книга вероятно не открывалась неделями, и это было в условиях, которые были намного благоприятнее для здоровья, нежели те условия, в которых я живу теперь и обладаю иммунитетом.
- Но если я когда-нибудь забуду свой урок из прошлого и слишком понадеюсь на свою кажущуюся безопасность относительно приступа болезни, если я отобедаю с двумя или тремя друзьями на той же самой неделе, и особенно если я употреблю и мясо, и вино, то я практически уверен в том, что у меня будет более или менее сильная головная боль через два или три дня; хотя далее будет показано, что я могу обычно предотвратить сильную боль, от которой я, бывало, страдал раньше, так как более правильное знание об этиологии дает мне большие возможности управления болезнью.
- Придя тогда к выводу о том, что отказ от мяса практически избавил меня от головной боли, я начал задаваться вопросом, почему это случилось, и сначала (Practitioner, 1884 г.) я был склонен приписать это образованию какого-то яда, вероятно типа птомаина, в кишечнике во время переваривания мяса.
- Но дальнейшее изучение клинической истории мигрени выявило такую сильную связь с подагрой, что (Practitioner,1886 г.) я начал подозревать, что мочевая кислота может быть тем ядом, который я искал, и поэтому я приступил к изучению выделения мочевой кислоты и мочевины.
* * *
Теперь прошло уже около тридцати лет с тех пор как я впервые открыл главный труд Александра Хэйга и прочитал вышеприведенный отрывок. Как богаты событиями были эти тридцать лет! С помощью его методов я не только совершенно избавился от ужасных и постоянных головных болей, которые преследовали меня как проклятие, но и мои простудные заболевания уменьшились до такой степени, что я могу с уверенностью сказать, что я больше не обращаю на них внимания. Конечно у меня бывали небольшие приступы болей, когда как раз в самом начале простуды бронхи, как казалось, были несколько закупорены, нос забит утром, а в голове чувствовалось некоторое недомогание, но эти симптомы продолжались лишь несколько часов или, самое большее, несколько дней, и никогда не мешали моей работе.
Мало того, что мои головные боли исчезли, а мои простудные заболевания почти свелись к нулю, но и мое здоровье улучшалось неделя за неделей. Я получил то, что я увидел в тот день как в тумане своими болящими глазами, напечатанное золотом на синем фоне — силу и выносливость. Я мог ходить часами, не чувствуя себя усталым. Я, который никогда раньше не мог работать неутомимо больше двух часов в день, теперь мог использовать все часы дня для любого вида работы, будь то писание, наука, философия, садоводство или что-нибудь еще.
Если бы судьба не привела меня в Англию и в тот книжный магазин на Оксфордской улице, то, как я думаю, моя жизнь закончилась бы уже давным давно, ибо вегетарианство никогда меня не привлекало, а еще меньше представители вегетарианства, с которыми я сталкивался до того времени, столь многие из которых вели себя таким образом, какой не мог не вызвать у людей предубеждения против пищевой реформы любого рода, главным образом посредством внесения в это движение всяческих неуместных идей.
Я поставил своей целью нечто совершенно отличное. Я был, прежде всего, рационалист и эмпирик. Я смог бы съесть жабу, улитку и садового червяка, если кто-нибудь смог бы доказать мне, что это — естественная пища человека. Я инстинктивно чувствовал что вся наша цивилизация создана для слабаков и склонна производить слабаков. Было очевидно, что на здорового, сильного и крепкого человека смотрят почти как на аномалию или как на преступника, в то время как слабость и болезнь в любой форме не только находят всеобщее понимание и сочувствие, но и рассматриваются как нечто очень ценное, почти святое. Казалось, что все обращают внимание на то, что думает и чувствует какой-нибудь инвалид или калека, в то время как чувства и дела здорового человека не представляют интереса, если он не заболел раком или чахоткой. Разве большая часть нашей современной поэзии — это не «поэзия больницы»?...
Моя цель была — здоровье, но здоровье как средство для чего-то большего — управления жизнью, контроля над жизнью. Я знал, что бесполезно говорить об управлении жизнью, если вы не можете управлять собой, своей психикой и телом. Что-то внутри меня говорило мне, что человек — от рождения хозяин, бог в процессе творения. Только он еще не осмелился поверить в себя и потребовать свое наследство.
Что меня восхищало больше всего в англичанах, так это их самообладание и самоконтроль — качества, которых у нас в целом слишком мало в других местах. Я чувствовал себя странно непринужденно среди этих людей, каждый из которых, как казалось, исполняет свои ежедневные обязанности, делая все от себя зависящее и предполагая, что все остальные делают то же самое. Реалистом англичанина сделали его любовь к фактам и к тесной связи с реальностью. Это была реальность, которую я сам искал, а не сказочная страна, инстинктивно предполагая, что самая удивительная сказочная страна — это и есть всего лишь сама реальность.
Конечно Александр Хэйг был реалистом и настоящим англичанином.
Вместо того, чтобы теоретизировать о своих головных болях он обратился к самой реальности и попытался узнать, что является их причиной, изменяя свой образ жизни. Вот это для меня и есть наука, ибо, если наука есть что-то, так это — эмпиризм, искусство исследования жизни посредством наблюдений и экспериментов и принятия лишь того, что, как можно доказать, выдержало испытание в самой жизни.
Мои исследования в области философии и истории науки доказали мне, что наши университеты, которые так твердо верят в современный эмпиризм, и наши профессора, которые все думают, что они настоящие эмпирики, в действительности все еще цепляются, в значительной степени, за схоластические идеи средневековых времен. Те годы, которые я посвятил современной медицине, научили меня, что наши врачи, за очень немногими исключениями, не являются настоящими эмпириками, но по своему складу ума они все еще теоретики старого схоластического типа, не верящие в очевидный результат эксперимента, выполненного на живых людях, а верящие в теоретические
объяснения, к которым действительность должна покорно приспосабливаться.
Чем больше врачей я узнавал с тех пор, тем тверже становился этот мой умственный вывод.
Александр Хэйг был одним из первых и лучших примеров, доказывающих это. Он добился успеха не только в излечении себя самого от своих периодических головных болей — своего главного недуга, но и в разительном улучшении своего здоровья, превратив себя из калеки в человека, который может наслаждаться жизнью во всей ее полноте. Сотни и тысячи людей, следующих его идеям, могут это засвидетельствовать, и я среди них. Но все это не представляло никакой ценности, насколько это касалось медицинской братии, просто потому, что он в попытке объяснить полученные им практические результаты, выдвинул идею — свою «гипотезу мочевой кислоты», которая, как он твердо верил, объяснит эти результаты, но которая в конце концов оказалась ошибочной. Медицинская братия увидела только теорию и проигнорировало самое важное — факты, для объяснения которых предназначалась теория. Никто не говорит о ней сейчас. Но факты, которые он получил, остаются незатронутыми его теориями. Однако же медицинская братия «похоронила» эти жизненно важные данные, как будто они не имеют никакого значения, таким образом доказывая, что врачи в глубине души — все еще средневековые схоластики, а не современные эмпирики.
Александр Хэйг сделал много открытий, но они все были эмпирическими. Он выяснил, что из-за увеличенной кислотности или щелочности крови состояние здоровья будет существенно меняться, и таким образом он положил начало современной теории общего ацидоза как причины множества проблем. Практическим способом, используя самого себя для опытов, он узнал, какие виды пищевых продуктов вероятно вызовут этот ацидоз, и его открытия все еще не утратили своего значения. Он решительно отказался от чая, кофе, какао, уксуса, очень кислых напитков и даже кислых фруктов как вероятной причины этого ацидоза. Он был озадачен, обнаружив, что яйца вызывают тот же самый эффект, хотя он был в затруднении найти этому какое-либо объяснение. Он был первый, кто использовал капиллярный отток в качестве простого теста на эффективность кровообращения и чистоту крови. И наконец он обнаружил периодичность подъема и падения токсичных состояний человеческого организма, указывая, что благодаря общему физиологическому закону и различным режимам жизни, токсемия проявляется больше всего утром, постепенно уменьшаясь к вечеру и началу ночи, увеличиваясь снова рано утром, достигая своей высшей точки в момент пробуждения.
Большинство практических исследователей, идя по его стопам, подтвердило его результаты, давая им лишь другие названия. Мы теперь говорим о токсикации, аутоинтоксикации, ацидозе, стазе, токсемии кишечника, кишечном гниении, кишечном брожении и т.д. Александр Хэйг был на пути к тому, чтобы открыть все это, но ему
помешала его теория мочевой кислоты, от которой мы теперь можем отказаться с улыбкой как от наименее значимой части его работы, полностью отдавая ему должное за его многочисленные далеко идущие открытия.
Александр Хэйг вырос в тисках всевозможных мертвых теорий в своем университете. Его профессора отправили его в жизнь схоластиком с головой полной эфемерных гипотез о болезнях, но без какого-либо знания о законах, управляющих здоровьем, или интереса к ним. Это накликало в его случае, как и во многих других, беду. Его поразила болезнь, с которой он, как и большинство схоластических врачей, которых выпускают наши университеты, не смог справиться. Отчаявшись найти лечебное средство, он сделал нечто в высшей степени «не врачебное» — начал экспериментировать с таким «смехотворным» объектом как пища. Конечно же все его коллеги подумали, что он спятил. А это по всей вероятности и действительно случилось бы из-за его головных болей, если бы он не выдвинул эту очень странную дилетантскую идею. Он не только вылечил самого себя, но в то же самое время обнаружил, что он получил необычный контроль над здоровьем и болезнью и управление ими, далеко превосходившие возможности обычных врачей. К несчастью для его великих практических достижений как раз в тот момент средневековый ученый, воспитанный в нем во время его университетского образования, взял в нем верх и выдвинул в высокой степени теоретическую теорию мочевой кислоты, которая конечно же восхитила его коллег. Посредством этой теории медицинская братия смогла «похоронить» все его открытия, такие практичные и все же такие тревожные для ее жизненных привычек и ее профессиональных предрассудков, под обломками когда-то величественного «здания» его гипотезы о мочевой кислоте.
Сегодня легко ткнуть пальцем в то самое место, где он заблудился. Мы обнаруживаем его на странице 2 его основного труда Мочевая кислота в этиологии болезни.
Александр Хэйг говорит: «Я начал задаваться вопросом, почему это случилось, почему отказ от мяса практически избавил меня от головной боли? Я был склонен приписать это образованию какого-то яда, вероятно типа птомаина, в кишечнике во время переваривания мяса. Но дальнейшее изучение клинической истории мигрени выявило такую сильную связь с подагрой, что я начал подозревать, что мочевая кислота может быть тем ядом, который я искал, и поэтому я приступил к изучению выделения мочевой кислоты и мочевины».
Таким образом ум д-ра Александра Хэйга запутался в своей «Теории о мочевой кислоте». Если бы он последовал за своей первой «склонностью», как было указано выше, то она возможно побудила бы его тщательнее изучить великую «Теорию аутоинтоксикации» Бушара и возможно также предвосхитить знаменитое открытие «Кишечного стаза» Лейна. Ибо все исследователи, которые пришли после него, и которые считаются великими первопроходцами новой науки и новых взглядов на человеческую жизнь, относят причину его головных болей к «образованию птомаинов и других ядов в кишечнике во время переваривания мяса» и к последующему «стазу» или замедлению деятельности толстой кишки с накоплением фекального материала и отравлением всей системы.