Однажды в стойле барского конного флигеля у мышастой кобылы по кличке "Ворона" появился жеребчонок. Был он до того нелепой вороной масти с многочисленными пегими пятнами, что получил кличку "Уголек".
Едва он сносно научился передвигаться, Ворону на опушке леса задрал медведь. Вернее лошадь заслонила малыша собой, чтобы Уголёк, изо всех сил рванув, смог уйти от кровожадного хищника. Конь взрослел, но крестьяне за буйный нрав называли его не "Уголь", а "Угол". Пахать на нём было решительно невозможно, он отчаянно кусался и лягался, только завидев хомут. Ездить, правда, он любил, но ставили его исключительно пристяжным, чтобы совладать с капризным конём. Чего он на дух не переносил- так это медвежьего запаха, становясь совсем бешеным.
Вечерело. Ночи в середине декабря длинные и холодные, и эта- не была исключением. Правда ещё пару дней назад была оттепель, и часть снега подтаяла, теперь превратившись в лёд, слегка присоленный искристыми снежинками. В придорожном извозчичьем трактире было накурено и душно, да так, что свечи- их было не больше трёх- постоянно колеблясь, чадили, теребя чёрные тени на выпуклых деревянных стенах.
Трактирщик Касьян Прохорович- немолодой крепкий мужчина с окладистой и изрядно поседевшей, бородой цвета четверговой соли, сгонял грязную жижу, от расстаявшего снега принесенного сапогами, в сторону сеней, ловко орудуя чилижной метлой. Его чёрный кот, одёрнув намокшую лапу, с достоинством запрыгнул повыше, на теплый подоконник и заурчал, повернувшись хвостом в сторону морозных узоров на окне.
Половина массивных засаленных столов была свободна, но в самом углу помещения сидели двое крепостных и молча прожигали друг друга сосредоточенными глазами. Их небогатый стол, состоявший из пары давно остывших картофелин и квашеной капусты, а также опустевших кружек дополнял эту картину. Касьян не слышал их разговора, как ни старался прислушиваться.
Агап- светлокудрый участник этой мизансцены был одет в льняную рубаху прямо на мускулистое и широкоплечее тело. Его голубые, обрамлённые светлыми ресницами, глаза покраснели от гнева и духоты. Он уронил свой гладкий лоб на широко расставленные в локтях руки, знакомые с кузнечным делом, и кротко слушал Гришу, точнее историю его опозоренной жены, то и дело поигрывая желваками. Муж сестры, Гриша был худым и очень высоким человеком, лет около тридцати. Чернобровое лицо его светилось лукавой ухмылкой, глаза чёртиками метались, постоянно высматривая, чтобы никто не подслушал их неторопливую беседу.
-Завтра решиться должно, - многозначительно процедил Агап.
-На всё божья воля, православный,- отвечал его шурин.
-Не хочу на душу грех брать, но видно уж так тому...
-Что посеешь, то и пожнёшь, тем и сыт будешь. Может и нет в том греха-то.
-Барыня сегодня приходила в кузницу, тарелку серебряную принесла. Денег-то у них не осталось. Попросила пугнуть "этого" чуть. Да я бы его и без тарелки...
Барыня Александра Алексеевна, укутавшись в платок из овечьего пуха грела руки своим дыханием. Хорошо, что сестре, уехавшей в столицу, не почувствовать того позора, что приходилось испытывать ей. В доме темно, свечи наперечёт, стылая печь не топилась- дров купить было не на что. Денег дома давно не водилось, зато долгов хоть отбавляй. Вроде дали папаше заказ какой-то в Твери, поедет завтра, договариваться. Мать их умерла уже давно, а греховодник-отец развлекался тем, что в мастерской малевал своих же голых крепостных девок.
Повадилась одна к нему часто захаживать- Никитина Елена, ну ещё бы, ведь он мастерскую свою топил хорошо, да осетринкой баловал с шампанским. А девка-то оказалась с головой, глянь да и дворовыми уже командует. А до Елены другая была- Марька Богданова. Уж как её отец обхаживал, как баловал- пуще родных дочерей. Множество портретов её сделал в полный рост нагую, пока до мужа её- Гришки Лаврентьева слушок сей не дошёл. Да и отяжелела она, а чадо законно ли прижила- Бог ведает.
Вот и решила Александра подговорить Агапку Богданова- родного братца Марьи чтобы припугнул отца и тот перестал срамотой заниматься. Не простила старому дураку, что забыл некогда любимую супружницу, предав её память. Даром, что Агап кучером к отцу часто нанимался. Но отблагодарить-то нечем, в ход пошло блюдо чистого, слегка потемневшего от времени, серебра из материнского ещё приданого.
Длинная зимняя ночь незаметно перетекла в новое морозное утро.
Агап запрягал коней в сани.
-Ты чего это Угла в коренники ставишь, он же дурной?- спросил Гриша, ухмыляясь.
-С ветерком хочу полететь,- отрешённо проворчал Агап.
Тройка, возглавляемая Углом, подкатилась к главному входу барского дома.
-Не провожай меня, Сашурка,- каким-то глуховатым голосом сказал барин.
Смахнув слезу, дочь стояла на крыльце и взглядом провожала удаляющуюся повозку. Вдаль уносились резвые и сытые кони, тянущие творческую в основном поклажу. Бегущие за санями псы, своим нестройным лаем и повизгиванием провожали процессию.
Проехав с десяток вёрст в сторону Твери, сани, притормозив, остановились. Один из сидящих на козлах спрыгнул в снег и подошёл к лошадям проверить подпругу, перед крутым спуском, а барин, чиркнув новомодной по тем временам спичкой, закурил...
Из официальных материалов расследования: на крутом спуске у села Поддубье лошади понесли. Кучер не справился с управлением и первым выпал из саней, уже лёжа, вышеназванный кучер видел, как барин взял вожжи в свои руки. Сани перевернулись, барин, запутавшись в вожжах, выпал, но лошади продолжали нести, попутно ударяя бывшего седока о встречавшиеся препятствия. Когда кони остановились, въехав в усадьбу села Поддубье, сделать уже было ничего нельзя. Запутавшийся ездок испустил дух, оказанное кровопускание эффекта не произвело. Официальная причина смерти- "лошади понесли"...
Между поддубскими ходил, однако, долго потом рассказ, что во-первых: нашли на дороге рукавицу с ещё дымящейся сигарой. А во-вторых: что на том самом холме, перед спуском, ещё нашли в стороне от дороги скомканную тряпку измазанную медвежьим салом. Но так это было или нет- остаётся лишь догадываться?
Так закуренная сигара пережила своего хозяина, а этот мир лишился одного из живописцев-новаторов Алексея Гавриловича Венецианова. Но если посмотреть внимательно на его работы женских натур,
вполне можно угадать в некоторых и Марьку Богданову, и Елену Никитину, и некоторых других избранниц художника.