Она еще раз покрутила чашку на блюдце, на этот раз против часовой стрелки. Задумчиво провела пальцем по фарфоровой ручке.
— Это. Это, — девушка смотрела на движение собственно пальца, бессмысленно повторяя одно и то же слово. Разговор не складывался, и Никита поторопился спасти положение.
— В конце концов это просто красиво, — он усмехнулся: легко так, игриво, мы же все здесь свои, типа. Откинулся в кресле, всплеснув руками, словно пытался указать сразу на всю красоту в этой совершенно не знакомой ему комнате.
— Да, да, это тоже. Но я другое хотела сказать, — девушка наконец-то оставила свою чашку в покое. — Это, такая традиция, да, в Швеции. Там даже такой закон, обязательно нужно выставить в окно небольшую лампочку. Чтобы зимой окна так тепло светились. И, ну, знаете, случайному путнику, ему не было одному грустно в ночи, — она выдохнула и посмотрела прямо на Никиту. Собственно, случайным путником здесь был он.
— Ну так, — этот взгляд обещал ему слишком многое. — Звучит очень, — Никита снова улыбнулся, наклонился через стол ближе к девушке. Дело налаживалось и он уж хотел, не сказать даже хотел, а скорее сладко так прошептать «Звучит соблазнительно», но девушка вдруг отстранилась от него, вжалась в кресло, обхватив себя руками. Черт, да что ж такое!
— Звучит интригующе, — сухо закончил Никита. — Снаружи волшебные огоньки, — он встал и подошел к окну, тому самому, где стояла настольная лампа со стеклянным абажуром. Сейчас ему надо было что-то говорить, все равно что. — А когда заходишь в такой шведский дом, что там внутри? Может, ловушка?
— Ловушка? — неожиданно громко переспросила девушка.
— Ну, не знаю, — Никита повертел рукой, будто подыскивая более подходящее слово для своего художественного образа. Думай-думай, разговори ее еще на что-нибудь. — Что-то такое вроде мотылька и фонарика в голову приходит. Ну, мотыльки же летят на свет, — он остановился возле ее кресла.
Метафора не сработала: девушка еще сильнее обхватила себя руками и смотрела на него так, будто боялась, что сейчас он ее ударит. Эх, а ведь так хорошо начиналось.
Теплый свет настольной лампы Никита заметил недели три назад. Странное, какое-то сказочное окно посреди унылой зимней серости. Квартал советских панелек, сбоку от которых прилепился трехэтажный домик на несколько квартир. В общем ничем не лучше всего остального: сбитые ступеньки, отвалившаяся кое-где штукатурка. Только вместо балконов — эркеры. И в одном из них эта лампа. Она как будто звала к себе. Никаких штор, даже наоборот — комната аккуратно и мягко подсвечена, словно там кино снимают. Что-то такое, историческое. Никита мимо этого окна проходил вечером во вторник и четверг — когда ходил в зал. С Тимуром, который занимался в эти же дни, они даже поспорили: что за квартира такая? Пришлось пораспрашивать. В конце концов Никита нашел ее — эту девушку. Точнее, нашел фото. И вот сегодня увидел во дворе… и как-то дальше само завертелось. Договаривались-то поначалу лишь про то, чтобы внутрь попасть и сэлфи сделать: кто сумел, тот и молодец. Но зачем же останавливаться, если уж само получается?
— У вас очень интересный стиль. В квартире. Такая… благородная классика — он сделал шаг назад, надеясь, что это разрядит обстановку. Девушка, кажется, повелась.
— Это уж точно, — она разомкнула руки. Даже как будто улыбнулась. — Бабушке нравится такая обстановка. Все из ее молодости, стилистика шестидесятых.
— Бабушке? — Никита невольно отступил еще на шаг. — В смысле, вы здесь вместе?
— О нет, нет, — девушка как-то устало замахала руками. — Бабушка уже давно, — она запнулась. Помолчала. Резко поднялась. — Так что только я, да. Но откуда бы, спрашивается, у такой девушки, как я, — она подошла ближе к Никите, — квартира практически в центре? — девушка наигранно рассмеялась. Ее лицо было совсем близко. Оставался последний крошечный шажок. Она явна понимала это. — Подожди здесь секунду, — сладко прошептала ему на ухо. И выскользнула за высокую двустворчатую дверь.
Никита прошелся по комнате. Да! Дело сделано. Впрочем, надо же еще закончить с формальностями. Он вытащил из кармана телефон, огляделся, выбирая подходящий ракурс. В кресле, кажется, получалось интереснее всего. Никита плюхнулся в кресло. Сделал сэлфи. Отправил его Тимуру. В углу картинки практически мгновенно обозначились две синие галочки. Так-то. Полная победа. Никита самодовольно ухмыльнулся. Хотя… Надо бы добить Тимура подробностями.
Удерживая телефон экраном кверху, Никита поднес его ближе, чтобы надиктовать голосовое. Уже начал говорить, как вдруг заметил, что в темном прямоугольнике экрана обозначился странный силуэт: вытянутое бледное лицо. Никита резко опустил руку, обернулся. Никого. Всё та же комната, освещаемая мягким желтым светом.
Тимур слушал голосовое вполуха. Да и что там слушать — обычная болтовня: Я, я, я! Вот только в конце какой-то резкий звук, как будто микрофон свистит. Короткий мерзкий звук — и конец сообщения. Тимур накинул куртку, вышел из зала. Отсюда уже можно было рассмотреть то самое окно с лампой на подоконнике. Но сейчас это окно было абсолютно черным. Как будто не только лампу выключили, но и шторы задернули. Ну конечно. Тимур ухмыльнулся. И вернулся в зал.
Никита привстал в кресле. Попытался включить фонарик на телефоне, но экран не реагировал на жесты. Ладно, глаза уже привыкли к темноте. Никита разглядел слабый свет между створками двери. Осторожно шагнул в ту сторону, опасаясь за что-нибудь случайно зацепиться и разбить. Вытянул вперед руку. Пальцы уже почти коснулись изогнутой медной ручки, как дверь с сухим щелчком захлопнулось и засовы замка вошли в пазы: пам, пам, пам.
Девушка знала, что соседи не услышат шума. Все-таки в бабушкином завещании не зря был оговорен пункт о звукоизоляции комнаты. Но что касается уборки… Она открыла дверь стенного шкафа. Вытащила комбинезон, ведро, перчатки. После бабушкиных ужинов очень долго приходиться все отмывать.