И вот новый год — 1941! Гитлер сказал, что он будет годом победы, но Хорсту не по себе. Все ему не нравится. Забыты и курицы и Эрика. Он впадает в сомнения: «Почему у меня не может взять верх спокойное, счастливое настроение? У всех солдат то же самое. Мы всегда что-нибудь ищем. А что? Покоя? Музыки? Любовницу? Я даже не могу сказать, что именно. Самое лучшее, когда спишь, тогда ни о чем не думаешь...»
Переворачивая листы истории невольно ловишь себя на мысли, что история развивается по спирали. И те, затаённые обиды, запертые в пыльных шкафах на западе, передаются с генами потомкам. Теперь они ищут реванша сегодня...
Легко судить о том, что было с позиции прошедшего времени, всё кажется ясным, легко и отчётливо разбираются просчёты, но как видит это время корреспондент здесь и сейчас - сегодня представляется удивительным. Он вкладывает живые камни строк в стену "плача".
И как эта стена дышит былью от Ильи Эренбурга сегодня!
Статья, опубликованная в газете КРАСНАЯ ЗВЕЗДА 16 июля 1941 г., среда (шёл первый месяц Великой Отечественной)
Дневник немецкого унтер-офицера
Хорст Шустер полтора года тому назад был студентом. В феврале 1940 г. его призвали на военную службу. Предчувствуя исторические события, участником которых он станет, Хорст Шустер завел дневник. Надев военную форму, он меланхолично записал:
«Хороша свобода! Да, теперь на время придется с ней распрощаться...»
Впрочем Хорст Шустер быстро забывает о «свободе». Он гранатометчик, исправный солдат. Через полгода его производят в ефрейторы, через год он — унтерофицер. Он деловито отмечает:
«Унтер-офицерские знаки мне необходимы — они помогут мне как на службе, так и в финансовом отношении». Нельзя сказать, чтобы наш исполнительный унтер любил службу. Он пишет:
«Служба состоит на восемьдесят процентов из дежурств. Самое противное это караул по воздушному наблюдению».
Удовольствие сидеть где-то в тылу, да еще когда назначают в караул! А товарищи Шустера развлекаются в завоеванной Франции. Говорят, что недели через две немцы займут Лондон. Сколько будет поживы! Хорст Шустер просит, чтобы его отправили на западный фронт.
Наш культуртрегер приезжает в захваченную гитлеровцами Францию. Он полон сознания своего превосходства. Дикарь, который пишет с ошибками, высокомерно отмечает:
«Наша германская культура выше. Иногда отвратительно смотреть на примитивную жизнь французского народа.
Какое должно быть испытание для «культурного» унтера глядеть на «примитивный» народ, который смеет предпочитать парламент мордобою, а Романа Роллана доктору Геббельсу!
Впрочем, Хорст Шустер быстро утешается: он еще попал на объедки пирога. Ему выдали «оккупационные марки». На эти фальшивые деньги он покупает ботинки и сувениры, ест, пьет. Он в упоении пишет:
«Все баснословно дешево!.. Бутылка шампанского — одна марка... Когда нам не нравится еда, мы идем в город — прекрасный обед за одну марку: жареная курица, овощи, суп, салат из помидоров, фрукты и вдобавок вино. Да, да, это жизнь! Теперь поблизости наших квартир устроили публичный дом. Все мои товарищи говорят об этом целый день, и они вечером направляются туда...»
Теперь мы знаем, что такое «жизнь», настоящая жизнь, для бывшего студента, ныне унтера германской армии: грабеж с помощью «оккупационных марок» и публичный дом, куда табунами несутся культуртрегеры.
Но вот приходит черный день: приказ о переводе Хорста Шустера из «примитивной» Франции в высококультурную Германию. Наш «патриот» льет горькие слезы: прощай, жареная курица! Прощай, дом терпимости! Шустер пишет:
«Здесь жизнь была прекрасной, а мы должны теперь вернуться в Германию. Разве можно этому поверить?..»
Он все видит в мрачном свете. Даже победы германской армии его не радуют. По дороге в Германию он пишет:
«За исключением некоторых предместий Оpлeaн разрушен. Страшно глядеть! Вдобавок стоит ужасная вонь — здесь поработали наши пикирующие бомбардировщики».
На родине нашего вояку, утомленного покупкой ботинок и сувениров, ждет заслуженный отдых. Он едет в свой родной Магдебург. Там нет ни жареных куриц, ни волшебного дома терпимости. Зато там ждет его хорошая арийская невеста по имени Эрика. Наш вояка отправляется с Эрикой в театр:
«Мы слушали оперу «Кармен». К сожалению, за десять минут до окончания спектакля — проклятая воздушная тревога. В результате три часа в бомбоубежище! Мне не везет!..»
Бедный Хорст — ему пришлось провести ночь с Эрикой в бомбоубежище! Что за нахалы англичане! То ли дело, когда пикирующие самолеты уничтожали Орлеан...
И вот новый год — 1941! Гитлер сказал, что он будет годом победы, но Хорсту не по себе. Все ему не нравится. Забыты и курицы и Эрика. Он впадает в сомнения:
«Почему у меня не может взять верх спокойное, счастливое настроение? У всех солдат то же самое. Мы всегда что-нибудь ищем. А что? Покоя? Музыки? Любовницу? Я даже не могу сказать, что именно. Самое лучшее, когда спишь, тогда ни о чем не думаешь...»
Так начинается протрезвление. Всем этим воякам смертельно надоела война, хотя из них мало, кто воевал по-настоящему. Хорст Шустер начинает думать, хотя в «памятке» немецкого солдата написано черным по белому: «Немецкий солдат никогда не думает, он повинуется». Тяжело для непривыкшего человека думать, и Шустер пишет:
«Нас медленно доводят до сумасшествия».
А Гитлер тем временем подготовляет очередной поход. Идет военная суматоха.
Шустер пишет:
«Маршировать. Маршировать. Топаешь, как баран, и ничего не знаешь ни о положении, ни о целях. Это неправильно... Похоже на то, что опять что-то начинается. Одни говорят — Испания, другие — Ливия. Во всяком случае не на Англию...»
На месте Гитлера, прочитав такой дневник, я испугался бы — подумать, что унтер Шустер, посредственный человек, повторявший все глупости начальства, вдруг понял, что он «баран»!..
Гитлеровцы захватывают Балканы. Хорст Шустер сидит в тылу. Он упоен победами, он блеет, как баран. Но впереди его ждут горшие испытания.
12 июня Шустер со своей частью направляется в Восточную Пруссию. Они проезжают мимо деревень, населенных еще неистребленными поляками, и Шустер огорчен дурным отношением поляков к захватчикам. Наконец, он в пограничной деревушке. Он чувствует—что-то надвигается. Ему не говорят что. Он пишет 16 июня: «Атмосфера как-то сгущается. Мы перестраиваемся на военный лад. Где мы будем завтра?.. От нас до русской границы тринадцать километров».
Следующая запись короткая:
«22 июня. 2 часа 30 минут пополуночи. Нас разбудили. Вперед, в Россию!»
«Бараны» пошли...
Затем Шустер пишет где-то под Двинском:
«Мы находимся в очень серьезном положении, так как русские на нас наступают...»
Следующая запись 5 июля:
«Мы много маршировали, мало спали. Только вчера нас, наконец, снова моторизировали. Русские нас угостили своими бомбами. Нашей роте пока что посчастливилось. Атмосфера опять сгущается, готовится что-то новое. Только весь вопрос — что именно?..»
Хорст Шустер, унтер-офицер 8-го полка 3-й мотомехдивизии, попал в плен. Он может сказать, что ему лично «посчастливилось». Он не ожидал такого благополучного конца. Одно дело есть во Франции жареных куриц, другое маршировать, когда на голову падают русские бомбы... Может быть, в плену Хорст Шустер задумается всерьез и надолго? Может быть, он поймет, как его обманывал Гитлер, гнал на убой. Они даже не знали, против кого идут воевать!.. Это автоматы с невестами и с пулеметами. Конечно, можно их очеловечить, научить думать, сделать из них людей. Но для этого нужно очень много бомб — когда Хорсту Шустеру было хорошо, он ел курицу и кричал «ура». И впервые задумался, когда ему стало плохо. Поход на Советский Союз станет начальной школой для миллионов баранов. (Илья ЭРЕНБУРГ).
Несмотря на то, что проект "Родина на экране. Кадр решает всё!" не поддержан Президентскими грантами, мы продолжаем публикации проекта. Фрагменты статей и публикации из архивов газеты "Красная звезда" за 1941 год. Просим читать и невольно ловить переплетение времён, судеб, характеров. С уважением к Вам, коллектив МинАкультуры.