Иван Нефедов вчера отпраздновал свое сорокапятилетие. Шумно отпраздновал, весело и с размахом. Собрал многочисленных, таких же, как и он, стареющих друзей и знакомых, появившихся за этот срок на его жизненном пути, родственников в хрущевской малометражке и закатил пир.
Отпраздновал так, как и положено праздновать настоящему успешному мужику. Дата знаменательная и чудесная во всех отношениях. Можно сказать, добрался до финишной прямой! Осталось из последних сил доковылять до старческого маразма и немощи, а там уже не за горами тот незабываемый миг, когда с благодарностью, устав от земных забот, можно принимать скорбящие речи немногочисленных поклонников на финише. Интересно, сколько их будет? Пять? Десять? Двадцать? Да какая, к хренам, тогда будет разница?
Сия жизнеутверждающая картинка настолько зримо прорисовалась в воображении Нефедова, что он готов был разрыдаться от жалости и вселенской несправедливости к себе. И разрыдался бы, если бы неожиданно на этом крошечном оставшемся отрезке своей тусклой жизни не споткнулся.
Многие ли могут в сорок пять положа руку на сердце признаться самому себе, что, да брат, пожил ты не зря и, главное, со смыслом? Все у тебя было в твоей распрекрасной жизни: и хорошее, и плохое, и доброе и злое, и по свету поездил, и дом успел построить! Иван Нефедов не мог себя отнести к числу этих счастливчиков.
Суетно как-то жилось ему. Неправдоподобно пресно и от того суетно. Жил - будто оправдывался. Все было как у людей, и от того временами Ивана начинало мутить, будто с перепою. Но где силой воли, а в последнее время все больше кажущейся такой нужной и необходимой кому-то работой давил Нефедов в себе тошноту, списывая временную немощь на усталость и загруженность, на отсутствие полноценного отпуска который год, да на повышенные солнечную и лунную активности.
Все было у Ивана, как у всех. Свадьба - по огромной и светлой любви. Но замешанной на непреодолимых жизненных обстоятельствах, которые будущую чету Нефедовых не обошли стороной. Жена не первая красавица, конечно, но приличная женщина. Строгая, бережливая, предусмотрительная. Ну и, конечно, дети. Два оболтуса-старшекласника, считавшие Нефедова лишним дополнением в интерьере их и без того не просторной квартиры.
- Анжелка любит тебя, - снисходительно хлопая по плечу, убеждал Нефедова всякий раз на мужских посиделках друг детства Вадик и почти завистливо добавлял: - Повезло тебе с ней. А вот моя.... Эх, да что говорить!
Вадик обреченно махал рукой, качал головой и, отхлебнув пару глотков водки прямо из бутылки, для усиления эффекта смахивал ладонью непрошенную скупую слезу.
Иван же после двух стопок, находясь в расслабленном расположении духа, лишь неопределенно пожимал плечами и блаженно улыбался. Слова друга были приятны, хотя Нефедов пытался им не верить. Когда-то казавшееся незыблемым основание из монолитного бетона семейного счастья по мнению Ивана давно подверглось коррозии и держалось только по инерции, да на Анжелкиной лени. Видимо, примешанные к огромной любви обстоятельства не позволили семейному бетону счастья набрать положенную прочность.
С Полиной Федотов познакомился случайно в кафе, куда зашел отдохнуть и выпить чашку чая перед грандиозным походом по близлежащим магазинам. Ожидая чай, он вытянул из нагрудного кармана пиджака записную книжку, нашел исписанную мелким подчерком жены страницу с перечнем необходимых покупок и, сунув в рот кончик шариковой ручки, задумался, где можно купить пять килограмм картошки.
- Извините, пожалуйста. Вы писатель? – настороженно, но с плохо скрываемым интересом произнес нежный девичий голосок.
Нефедов потерял интерес к изучению записей жены и удивленно посмотрел снизу вверх на любопытствующую особу.
Что можно ответить в подобной ситуации? Честно признаться, мол, извините, я здесь решаю, куда за картошкой податься? И не писатель я вовсе, а так, рядовой инженер-неудачник сорока пяти годов от роду? Это писатели могут позволить себе жить без возраста, артисты там всякие, поэты и художники. А у всех остальных часики исправно показывают степень изношенности и заезженности.
Нефедов соврал! Соврал едва ли не в первый раз в жизни. Ведь перед ним стояла она!
Перед ним стояла Она! Она! То есть с самой большой буквы. Она! То есть та, которая снится и когда ты молод, и когда делишь третий десяток лет с кем-то супружескую постель. О которой грезишь, когда тебе плохо или когда тебе очень хорошо. С которой разговариваешь, и она тебя понимает и, что главное, не спорит, не пытается навязать свое видение. Да что там говорить, с которой просто живешь всю жизнь, каждый день. Она, которая является частью тебя самого с тех пор, когда ты в первый раз понял - девушки это не партнеры по игре, а нечто другое, и по сей день.
Прямые, пепельного цвета роскошные волосы лежали на узких, но необыкновенно аккуратных плечах. Слегка курносый носик и голубые глаза с длинными пышными ресницами добавляли сходства с известными мировыми фотомоделями, подиумное дефилирование которых Нефедов с грустью рассматривал каждый день по телевизору. Но главным было не это. Главным было то, что и фигура, и лицо, и руки девушки была безупречно идеальными.
Ивану вдруг стало наплевать на эталонные размеры, принятые в мире. Не собирался он мерить складным сантиметром эти нависшие над ним формы. Он просто знал, что девушка идеальна. Она идеальна для Нефедова, ну а остальные его не интересовали.
- Вы очень проницательны,- слегка краснея и поспешно пряча блокнот в карман, похвалил Иван девушку дрожащим голосом и, пытаясь продолжить начатый ею разговор, зачем-то спросил: - Как вы угадали?
Нефедов старался не врать без необходимости, но сейчас был совершенно особый случай. Возможно, такого случая больше в его жизни не выпадет. Он это понимал, и ему не было стыдно за вранье. Ну почему, почему он не мог быть писателем? Вполне мог! Школьные сочинения писал прилично. Да и на вступительных экзаменах в университет тоже отписался будь здоров. Приняли – значит оценили. Просто не сложилось! Просто он этим не занимался. Но ведь еще не поздно? Он еще может стать писателем для нее? Если она, конечно, захочет. Ведь он еще не стар? Или...?
- Вы здесь единственный с блокнотом и с отрешенным видом. Будто Хемингуэй в парижском кафе за написанием очередного рассказа. Так необычно видеть человека с блокнотом в кафе. Обычно в кафе пьют чай, кофе, громко разговаривают, смеются. Но никто не сидит и не смотрит в блокнот.
Девушка улыбнулась, добивая окончательно Нефедова ослепительной белизной и правильностью зубов.
- Пишу, знаете ли... иногда... под настроение..., - потупил от удовольствия взгляд Нефедов и, спохватившись, засуетился, вскочил и схватился за стул, - да вы присаживайтесь, присаживайтесь. Боже мой, что же это вы стоите? Я как последний подлец сижу перед вами, а вы стоите.
- Я вам не помещаю? Вдруг вы продумываете очередной рассказ или сюжет романа, а тут я?
- Что за бред? Ой, простите. Что за вздор вы несете. Тьфу! Опять не то. Да как вы можете помешать? Ведь вы же созданы только для того, чтобы помогать, чтобы вызывать вдохновение. Чтобы душа воскресала и пела при виде вас.
Нефедов затораторил без умолку. Его несло, и он сам себе казался в ударе. Столько комплиментов за столь не продолжительное время он не выдавал давненько. Но слова ему казались серыми и невзрачными, они казались слишком убогими и неказистыми для того, чтобы передать состояние, которое им овладело от неожиданно появившегося этого голубоглазого чуда.
- Полина, - представилась девушка, устраиваясь поудобнее в деревянном кресле против Федотова, и протянула тонкую изящную руку.
Федотов, будто изо дня в день только и делал, что этим занимался, не колеблясь ни секунды приник губами к руке. И откуда только навыки взялись? Не графских кровей, но, наверное, где-то близко, очень близко, раз навык обнаружился.
Случайное свидание длилось около трех часов. Тебя слушают, раскрыв рот и не перебивая - время бежит незаметно. Как много, оказывается, может быть в незнакомых людях одинакового!
Встречаются люди, на улице, в метро, в кафе, и все разные. Но стоит только сеть вот , не торопясь никуда, за один столик да разговориться о том о сем, и все! Все! Родственные сердца. И музыка, и литература, и привычки, и даже мужской одеколон. Нефедов понимал, что это все мелочи и что, наверное, он ошибается, но разве не из этих мелочей состоит наша жизнь? Разве не совпадающие взгляды на мелочи окружающих нас людей делают нашу жизнь приятной и счастливой?
Только на исходе третье часа, когда Нефедову стало казаться, что знакомы они с Полиной бесконечно давно и объединяет их в этой жизни практически все, он случайно взглянул на часы и изменился в лице.
- Тебе, наверное, надо уже давным-давно было уйти? – воспитанно поинтересовалась Полина, заметив озабоченный взгляд Ивана.
- Ну не так чтобы давным-давно, но все же идти надо, - с явным сожалением констатировал Нефедов, отодвигая восторженное состояние в сторону и переключаясь на мысли о том, как бы успеть затовариться по списку, и еще больше грустнея от предстоящего объяснения с женой.
- Большое спасибо за вечер! Мне было очень, очень интересно пообщаться с настоящим писателем.
- Мы еще увидимся? – без особой надежды, состроив страдальческую гримасу на лице, на всякий случай поинтересовался Иван.
- А ты этого хочешь? – обрадовалась девушка и, словно боясь, что Иван передумает, вытащила визитку и сунула ему в руку. – Звони. Я буду ждать.
Мир обрушился. Нет, мир раскололся! Нефедов почувствовал себя куколкой, которая наконец-то превратилась в бабочку и теперь с наслаждением разламывает черные стены своей темницы. Господи, а вокруг- то, оказывается, свет, свет, свет! А вокруг-то теплые солнечные лучи, зеленая трава, песни птиц и свежий воздух! Но как, как он мог не видеть этого все свои сорок пять лет? Как он мог жить в коконе и не знать, что есть другой мир, другая жизнь, другие мысли, другая женщина? Сам Нефедов почувствовал себя другим.
Подходя к подъезду, груженый пакетами Иван впал в тоску. Мир снова сжался в кокон, в котором есть место только для Нефедова, его жены Анжелки и двух старшеклассников-лоботрясов. И вся красота, что приключилась с ним несколько часов назад, не более чем чья-то злая шутка.
Поверить в то, что он нравится Полине, было сейчас невозможно. Полина и пять килограмм грязной картошки в пакете плохо сочетались друг с другом. Но еще более нелепым казалось, что он поверил в возможные изменения в своей сложившийся жизни. Что можно не садиться после плотного ужина на продавленный диван перед телевизором. Что можно вообще плотно не ужинать, а лишь слегка перекусить, как
это бывало в студенческом общежитии. И можно не бороться после просмотра телевизора и переноса своего полнеющего тела в другую комнату с дилеммой: тут же отвернуться к стенке и притвориться спящим или, глубоко вздохнув, приласкать жену? И то, и другое в последнее время становилось все более обременительным, можно даже сказать неприятным. Кто мучился бессонницей, тот поймет Нефедова.
Как? Ну как представить, что всего этого может не быть? Всех этих годами наработанных привычек? А взамен только Полина? Бесконечные теплые разговоры с нею на кухне и приятный сон после общения с молодым, пьянеще-чистым и нежным телом девушки?
- Что скажет друг детства Вадик? Что скажет Анжелка? Что скажут коллеги по работе? И наконец, что скажут старшеклассники-оболтусы?
Будут глумливо хихикать, издеваться, шептать друг другу гадости и показывать на него и Полину пальцем. Учить жизни. Мол, каждому свое место, и каждому своя женщина. Что его женщина - это располневшая Анжелка в длинном байковом халате и целлюлитом во всех положенных и неположенных местах. Что женщина для него - это Анжелка с синими кривыми дорожками вздувшихся вен на ногах. Что женщина для него - это Анжелка, родившая ему двух таких замечательных пацанов, которыми Нефедов, само собой, должен гордиться. Что это она, женщина для него, которая знает, что и когда ему нужно. Когда почистить зубы, когда переодеть рубашку, когда купить недостающую мебель, чтобы ему, Нефедову, было удобно, комфортно и уютно. Это она знает, что Нефедов больше всего любит пельмени со сметаной и ненавидит с уксусом. А в чай ему надо сыпать три ложки сахару, а не меньше.
- Она все про меня знает, - грустно подумал Иван, стоя перед подъездом с тяжелыми сумками и пытаясь найти хоть один аргумент в пользу солнцеподобной Полины, - они все, всё про меня знают! Стыдно не оправдать их надежд. Я старый комплексующий мужик, готовый ринуться за первой попавшейся короткой юбкой и совершенно забывший про стыд и возраст. Так не принято, так нехорошо, так постыдно, так никто не делает! А почему так никто не делает? Почему между надоедливой серой семейной жизнью и яркими непережитыми приключениями я должен выбрать продолжение серой жизни?
- Только потому, - горестно признался себе Иван, - что твоя жена, Нефедов, отдала тебе лучшие годы своей жизни. Ты пользовался ее как вещью, а сейчас, износив, хочешь избавиться от нее. Надоело. Прикупить что-то более свежее, менее потасканное и изношенное. Кстати, а что будет дальше? Когда тебе стукнет пятьдесят пять, шестьдесят? Твоему нимфоподобному цветку исполнится сорок, и она станет похожа на Анжелку. Тяжелый взгляд, два лоботряса-старшеклассника, и из всех развлечений прогулка с ведром по вечерам до мусорного бака...
- Ну и где ты так долго картошку искал? – ехидно поинтересовалась Анжелка у появившегося Нефедова, - за то время, что ты пропадал, ее можно было вырастить на нашем дачном участке, выкопать и привезти.
Шутка была избитой настолько, что Нефедову, вопреки обыкновению, не захотелось отвечать. Да и что можно было ответить? Произнести такую же банальность с претензией на остроту? Обрыдло.
Но у жены были отличные от Нефедова планы на проведение вечернего досуга.
- Что молчишь-то? – подозрительно посмотрела она на Нефедова, высыпая картошку в раковину. – У любовницы что ли был? Там наговорился?
Нефедов осуждающе взглянул на женщину и безразлично подумал: «Начинается»!
- Ну, конечно, где же тебя еще столько могло носить? – поймав настрой, с азартом стала повышать голос Анжелка. - Уж точно не картошку подешевле искал. Ну и какая она у тебя? Молодая? Расскажи, Нефедов! Интересно же, кто на такое чучело, кроме меня, дуры, еще может скинуться? О чем вы с нею разговариваете?
- Дети же дома, - попытался замять женский монолог и обратиться к совести жены Нефедов.
- А что дети? Что дети? – окончательно почувствовав кураж, завопила в ответ, явно обрадовавшись, Анжелка. - Детей он вспомнил! Пусть дети знают, какой у них отец. Они уже взрослые. Пусть тебе стыдно будет на старости лет по бабам шляться.
Нефедов на протяжении оставшегося вечера терпеливо выслушал массу интересных сведений о себе, о своем возрасте, о его несуществующих бессовестных любовницах, о тяжелой доле стареющей жены и о том, что теща, конечно же, была права, когда предупреждала свою наивную доверчивую дочь,муж у нее - законченный кабель.
Между делом он почистил и картофель, и сделал себе кофе, выпил его, прочитал «Аргументы и факты» и просмотрел новости по телевизору. Около полуночи жена устала и, демонстративно покинув поле боя, скрылась в спальне.
Нефедов вышел на кухню, закурил и посмотрел в окно. Ночь была изъедена светом желтых фонарей. Кругом темнота, и ничего не разобрать вдали. Только фонари бессовестно обманывают, что там, где-то далеко, тоже что-то есть. Дома, машины, люди. Ничего нет! Жизнь Нефедова превратилась в ночь с жалким количеством ярких фонарей-обманщиков. Большая любовь. Свадьба. Рождение близнецов. А дальше, как казалось раньше, широкая освещенная улица заканчивалась, превращаясь в настоящую ночь, в которой что-то могло быть, а могло и не быть. Пробуй Нефедов, проверяй!
- Будильник не забудь завести, - сонным голосом отдала приказание жена, когда Нефедов прилег с другого края на супружескую кровать. Ему снова пришлось встать и зажечь свет. Идти босыми ногами по холодному полу и наблюдать безобразную, бигудиную Анжелкину голову.
- Алло? Кто это? – голос Полины прекрасной музыкой прозвучал из телефона.
- Это я, - несмело отозвался после короткой паузы Нефедов.
- Иван, это ты? – обрадовался голос. - Как здорово, что ты позвонил!
Темная улица, всего с несколькими фонарями, по которой шел Иван Нефедов вдруг превратилась в
коридор. Ему казалось, что он дошел до конца, но, повернув за угол, он понял, он увидел, что мир может быть другим. Нет темных улиц, нет фонарей. Есть день с невообразимым количеством красок. Только надо уметь это видеть или... в крайнем случае попросить, чтобы тебе его показали.
- А давай встретимся в нашем кафе, - совершенно счастливым голосом предложил Иван, не сомневаясь ни одной секунды, что Полина научит его смотреть и видеть этот цветной мир.
- Давай, - согласилась Полина, - только Сергею позвоню. Это мой парень. Он тоже бредит писательством и очень хотел бы с тобой познакомиться. Не возражаеш