За окном было темно и морозно. Где-то в кухне, за стенкой, мать уже потихоньку копошилась, собирая завтрак для Семена и Маргаритки. Слышно было как она приглушенно разговаривает с отцом и шикает на кота, который крутится под ногами.
Ходики тикали на стене. В углу, на старой койке, с продавленной металлической сеткой, похрапывал дряхлый дед Никифор. Иногда его храп замолкал, но затем врывался в утреннюю тишину с новой силой. Чтобы деду было мягче спать, Лена положила на сетку толстую перину, набитую гусиным пухом. Семка помнил как вечерами они щипали с сестрой этих треклятых гусей, чтобы мать сшила эту толстую неподъёмную перину. Каждый день Семку заставляли эту самую перину взбивать, чтобы не дай Бог деду в бок не упирался какой-нибудь ком, сбившегося в кучу пуха.
Начало.
Семка проснулся давно и теперь тихонько лежал в своей кровати, натянув по самый нос теплое овечье одеяло. Выстуженный за ночь воздух в доме потихоньку нагревался и пора бы уже вставать и собираться в школу. Но что-то так неохота! Хочется еще понежиться в теплой постельке и подумать о чем-либо приятном. Например о лете. Семка вспомнил как в июле собирались с дедом Крупцевым на покос: наводили косу, складывали пожитки кое-какие, посуду. Покосы давали далеко от деревни - люди добирались в кузовах грузовиков. Несколько машин выделяло местная Сельхоз техника. Женщины грузились с ребятишками и ехали косить. Вот еще несколько дедков ездили, в том числе и дед Крупцев.
Недалеко от покосов председатель колхоза дал распоряжение поставить сараюшку: чтоб не под звездами ночевать в чистом поле, а все же крыша над головой была у людей. С покосов каждый день не наездишься:ехали сразу на неделю, а там раз в три дня машину присылали с провизией.
Прошел день покоса и вечером, по традиции все собирались у костра и начиналось "время баек". Это так ребятишки обозначили для себя вечерние разговоры и рассказы деда Крупцева. Он охочий был до детских вопросов и с удовольствием на них отвечал. А еще знал великое множество интересных историй, в большинстве все же веселых, но бывало и поучительные рассказывал. После долгого дня работы в поле на жаре, так было приятно посидеть в вечерней прохладе у костерка, чувствуя как натруженное тело расслабляется. Семка всегда сидел рядышком с дедом и слушал внимательно, иногда даже злился про себя на тех ребят, которые среди рассказа пытались вопросы задавать.
Вот и в первый покосный день ребятишки расселись у костра и слушали интересный рассказ о далекой Колыме, где дед побывал. Рассказ был о приятеле, можно сказать товарище, с которым дед Крупцев делил все невзгоды каторги. И как это умел делать только дед, рассказ о трудных буднях вышел веселым и юморным. Все пацаны животы надорвали от смеха. Вскорости, когда печенная картошка была съедена, а на небе зажглись первые звездочки, ребятню погнали спать. В той самой сараюшке, на сухой соломе, все ложились в повалку. Кто-то стелил под голову свернутую куртейку, кто-то прихватывал из дома небольшое покрывальце. Тут и там женщины шикали на ребятишек, чтобы не болтали или не крутились. Наконец, когда все успокоились и потихоньку образовалась тишина, вдруг раздался очень громкий свистящий храп. Храпел дед Крупцев. Так храпел, что казалось стены зашатались. Но длилось это недолго. Вдруг он подскочил и чуть ли не закричал:
- Это кто так храпит!? Я думал что на меня паровоз едет! Аж проснулся!
Детишки засмеялись, а кто-то из женщин недовольно пробубнил:
- Дед, имей совесть! Храпишь как конь, а на нас говоришь.
- Ох! Так это я что ли!? - изумился дед Крупцев. - Лягу на бок тогда.
Семка лежал в теплой кровати и вспоминал этот забавный случай.
В комнате послышалось сонное ворчание дедушки Никифора. Он был уже так стар, что спал подолгу и мало ходил. Уже за девяносто ему перевалило. Вот и вторая зима к концу подходит, как стал он жить в семье Семки. А все случилось после его развода с бабкой Варварой.
Бабка Варюха - ох и вредная да колкая! Спорить с ней бесполезно, да и разговаривать сложно. Характер тяжелый и слова острые как бритва. Дед столько лет прожил с Варварой, но всякому терпению приходит конец. Сперва ему нравился ее крутой нрав, колючие и едкие словечки, с годами все это стало надоедать и раздражать, а вот в последние годы старики жили как кошка с собакой: месяцами друг с другом не разговаривая. После очередной ссоры, дед Никифор разозлился не на шутку. Собрал нехитрые пожитки в скромный узелок, и хлопнув дверью, ушел жить к внуку. Так ладно бы просто ушел. Но дед добрался до районного ЗАГСа и подал заявление на развод. Там ему у виска покрутили: чего мол дуришь, дед! Но деду Никифору было плевать: человек хочет развестись с женой и какая разница сколько ему лет. Развели через месяц, дав время "на подумать".
- Дед, ты хоть бы народ не смешил! - проворчал как-то Семкин отец, сидя вечером на крыльце и закуривая папироску. - Тебе сто лет в обед, а ты разводишься. Стыдно людям в глаза смотреть, смеются.
- Цыц, сопляк! Учить меня вздумал? Иди сам с этой змеей живи, а мне и холостому хорошо. Тебе недолго меня терпеть, немного мне осталось.
- Да не к тому я! - разозлился Шурка. - Ты мне не мешаешь. А то что с бабкой развелся на старости лет, это смех один!
- Ну так посмейся, кто тебе не дает, - недовольно крякнул дед.
Семка любит деда Никифора. Он незлобный и добрый. Кота приучил с ладошки есть, за что сноха Лена, конечно, ворчала:
-Выдумали, вы дедушка, глупость какую! Теперь все время в ладони тычется, мешается.
-Ты, Леночка, не злись на меня. Не понимаешь еще в силу возраста своего, как приятно это доверие зверюшки. Вы, молодые, все бежите куда-то, все торопитесь, а жизнь-то мимо проходит, утекает. Не видите как собственные дети растут, все вам некогда.
- Ну что вы! - Леночка прямо руками взмахивает, - кто же за нас работать-то станет, кто за скотиной ходить - полон двор ее, а детей учить надо, в люди выводить, ума давать. Когда же мне еще с котом этим нянькаться?
-Ты все верно говоришь, - улыбается дед. -Но придет время и ты вспомнишь мои слова. Когда вырастут дети и упорхнут из гнезда, ты и общению со зверюшкой рада будешь и поймешь что и с ними можно говорить.
Махнет Лена рукой и снова за дела принимается.
А дед Никифор потихоньку век свой доживает, за правнуками смотрит.
А вот бабку Варюху Семка не любит: злая она и глаза у нее черные и колючие. Боится Семка ее. А еще бабка все время конфеты и пряники вытаскивает из своего бездонного кармана, который на ее фартуке пришит красными нитками и сует их Семке:
- Это тебе, внучек. Кушай на здоровье. А с ними, этими девками, не делись, ух саранча!
Это она про сестер Семкиных так: про Маргаритку и двоюродных сестричек, тети Валиных дочек. Не любит бабка девок, не признает их, балаболками называет и саранчой, а вот Семку любит и все время ему рада, хотя он старается ее десятой дорогой обходить.
Лежит Семка в кровати и мысли по кругу в голове гоняет.
-Семен! - в дверях появляется темный силуэт матери, - вставай, хватит лень растить. В школу собирайся.
Вот и день новый наступает. Семка умывается ледяной водой из рукомойника, наспех завтракает, впрыгивает в школьную форму, приготовленную еще с вечера и выскакивает в холодные сенки. В след ему несется голос Маргаритки:
-Семка, меня подожди!
-Вот еще! С девками не хожу!
-Ух, змей, попадись мне в школе...
Но Семка не слушает. Он уже бежит по скрипучему снегу к соседней улице, где стоит деревянная начальная школа.