Начало 2002 года, о котором принц Гарри начал вспоминать в связи со столкновением с таблоидами, завершившимся не в его пользу, было не слишком радужным для королевской семьи в целом: «Наша семья больше не увеличивалась: ни новых супругов, ни новых детей на горизонте. Семьи моих тетей и дядей — Софи и Эдварда, Ферги и Эндрю — перестали расти; папина, конечно, тоже. Наступила эра застоя. Но теперь, в 2002 году, я осознал — мы все осознали, — что семья, в конечном итоге, не была статичной: нас должно было стать меньше. Принцесса Маргарет и Ган-Ган были нездоровы».
О принцессе Маргарет — двоюродной бабушке Гарри, которую он называл «тетя Марго», — он рассказывает достаточно скупо и несколько скомканно: «Да, мы проводили вместе большие праздники, и все же я ее почти не знал. Я знал о ней примерно то же, что и большинство британцев. Я был знаком с ее печальной жизнью в общих чертах. Великая любовь, разрушенная дворцом. Периоды бурного саморазрушения, рассказы о которых проносились по таблоидам. Поспешный брак, который с самого начала казался обреченным, а в итоге оказался даже хуже, чем предполагалось». «Когда я рос, — вспоминает Гарри, — я ничего не чувствовал к ней, кроме легкой жалости и серьезной нервозности. Она могла заставить комнатные растения увянуть одним хмурым взглядом. Когда она была рядом, я обычно держался подальше». Он полагает, что ее мнение о нем самом было «неважным, учитывая ее тон и холодность», и вспоминает, как однажды она подарила ему на Рождество шариковую ручку с ластиком в виде рыбки. Тем не менее с течением лет, по мере того как Гарри подрастал, ему часто приходило в голову, что они с тетей Марго могли бы узнать друг друга получше и даже подружиться — как «двое Запасных», они имели много общего; он сравнивал отношения Маргарет и Елизаветы II со своими собственными отношениями с Уильямом — и тоже находил много похожего («тлеющее соперничество, напряженная конкуренция»); он сравнивал саму Маргарет с Дианой — «обе они были соблазнительны (Пабло Пикассо был одним из многих мужчин, одержимых Марго) и мятежны»...
Так или иначе, время узнать старшую родственницу поближе было безвозвратно упущено. Принцесса Маргарет умерла 9 февраля 2002 года; вскоре после этого ушла из жизни и королева-мать.
Всего несколько месяцев спустя, летом, не только королевская семья, но и весь народ Великобритании переключился с печали на веселье: страна праздновала «Золотой юбилей» — 50-летие правления Ее Величества королевы. Несколько дней проходят в непрекращающемся круговороте «парадов, приемов и концертов», все члены королевской семьи курсируют между ними, и Гарри изумляется тому, насколько хладнокровно и терпеливо воспринимает все происходящее его бабушка:
«Это было удивительно. Но бабушка, казалось, не удивлялась. Я был поражен тем, насколько она была невозмутима. Не то чтобы она не испытывала никаких эмоций — наоборот, я всегда думал, что бабушка испытывает весь спектр нормальных человеческих эмоций, просто она лучше нас, простых смертных, знает, как их контролировать. Я стоял рядом с ней или позади нее на протяжении большей части мероприятий «Золотого юбилея» и часто думал: если и это не может потрясти ее, значит, она действительно заслужила свою репутацию непоколебимой безмятежности. В таком случае, думал я, может быть, я подкидыш? Потому что я — слабонервная развалина...»
У Гарри определенно были причины для того, чтобы нервничать. Одна из них заключалась во внезапном «продолжении обеда с Марко». Совсем недавно один из сотрудников дворца пригласил Гарри в свой офис для откровенного разговора и без обиняков спросил: действительно ли у него есть проблемы с употреблением запрещенных веществ? Разумеется, он горячо все отрицал — но, похоже, сотрудник не поверил ему, потому что спросил: могут ли существовать фотографии, доказывающие это?
Оказалось, в пресс-службу дворца обратился редактор очередного таблоида, сообщивший, что в его распоряжении оказалась фотография принца Гарри, употребляющего кокаин. Он был готов «навсегда запереть это фото в своем сейфе» и не распространять его в печати — но взамен просил организовать ему встречу с самим Гарри.
Гарри оказался в тупике. После того как в прессу недавно утекла информация сначала о его новой стрижке, а затем и о веселом времяпрепровождении в Итоне и «Клубе Эйч», он не мог быть уверен в том, что такого фото не существует, — и в то же время, если бы он согласился на встречу с редактором таблоида, это стало бы стопроцентным доказательством его вины. «Дьявольски коварно». После недолгого раздумья он принял решение все отрицать — объяснил дворцовому сотруднику, что журналист блефует, и потребовал «решительно опровергнуть все его утверждения и наотрез отказаться от предложенной встречи: «Я не собираюсь идти на поводу у шантажистов».
Угроза разоблачения изрядно подпортила Гарри праздничные дни, но когда он понял, что сделал верный ход (журналисты действительно не располагали компрометирующими фотографиями), то был искренне рад, что не испортил бабушкин «Золотой юбилей»:
«Мне было стыдно, что я солгал, — но я чувствовал также и гордость. В трудной, пугающей кризисной ситуации я не был так спокоен, как бабушка, — но, по крайней мере, мне удалось изобразить спокойствие. Я смог перенаправить часть ее суперсилы, ее героического стоицизма. Я пожалел, что рассказал придворному неправдоподобную историю, но альтернатива была бы в десять раз хуже. Итак... хорошая работа? Может быть, я все-таки не подкидыш...»
В последние дни юбилейных празднований Гарри снова чувствует необъяснимую близость и любовь к королеве. Он описывает грандиозный концерт в ее честь, проходивший в садах Букингемского дворца, — там выступали Пол Маккартни и Брайан Мэй, и все говорили, как чудесно, что королева остается такой современной, чтобы по-настоящему наслаждаться «всем этим современным роком»...
«Увидев, как она притопывает ногой и покачивается в такт музыке, я захотел обнять ее. Конечно же, я этого не сделал. Об этом не могло быть и речи. Я не представлял себе обстоятельства, при которых такой поступок могли бы одобрить. Всем была известна история о том, как мама однажды пыталась обнять бабушку. На самом деле это был скорее бросок к ней, чем объятие, если верить очевидцам; бабушка уклонилась, чтобы избежать контакта, и все закончилось очень неловко — отведением глаз и бормотанием извинений. Каждый раз, когда я пытался представить себе эту сцену, она напоминала мне о чем-то вроде срыва карманной кражи или броска в регби. Наблюдая, как бабушка зажигает под Брайана Мэя, я задался вопросом: а папа пытался когда-нибудь?.. Наверное, нет. Когда ему было пять или шесть, бабушка оставила его дома и отправилась в королевский тур, длившийся несколько месяцев, а когда вернулась, крепко пожала ему руку. Возможно, это было даже больше, чем он когда-либо получал от дедушки. Действительно, дедушка был так отстранен, так занят путешествиями и работой, что почти не видел папу в первые несколько лет его жизни...»
Гарри размышляет об этом — а концерт тем временем продолжается, и от громкой музыки у него начинает болеть голова. Королева же, к его искреннему изумлению, не выказывает вообще никаких признаков усталости — она держится все так же бодро, с удовольствием покачиваясь в такт музыке. Он начинает удивленно разглядывать ее — как члены семьи, они сидят максимально близко, — и вдруг замечает в ее ушах беруши, после чего ему «еще больше хочется обнять ее»: она нашла «умный и деликатный» способ дистанцироваться от окружающих и ни на секунду не терять контроля над происходящим.
Разумеется, он этого не делает. Об этом не может быть и речи.