Зеведей и сыновья
Эти немцы приехали в село на рассвете. Приехали они на мотоциклах со стороны Города и остановились в доме, где был раньше сельсовет. А около полудня Зеведей столкнулся с ними у ворот. Немцев было пятеро, а за ними, несколько в сторонке, шел Ирод, министрант* из Собора Святого Франциска Ксаверия. И Зеведей сразу понял, что ничего хорошего не предвидится. Но он не испугался.
« Возможно, пришли за чем-то другим, - быстро подумал он. – К примеру за продуктами… Война есть война». Однако солдаты не обратили на него никакого внимания. Вошли и сразу обыскали дом. Один, толстый, взмокший от пота, показал другим луну и звезды на фронтоне дома, этот уголок неба, что сделал еще Филигор, сын почтальона. Зеведей заботливо оберегал резьбу, постоянно подновлял, когда белил дом, и выводил над резьбой крупными буквами: « Господи, будь милостив к этому дому!»
-Они, - шепнул Ирод, - за тобой пришли!.. Хотят поговорить кое о чем с тобой… Пронюхали, но знай, не я им сказал, что ты за человек…Кто-то рассказал им, что это твои сыновья прибили красный флаг над управой, когда пришли Советы.
Невольно Зеведей внутренне сжался. «Значит, не за жратвой пришли! - пронеслось у него в голове. – Откуда узнали, если не от Ирода?! Такого другого прохиндея не сыскать…!»
-Зря ты так смотришь на меня – сказал Ирод, видя его замешательство, - Надо было таращить глаза раньше… А эти, как звери злые. А ведь из-за таких вроде тебя!.. Потому что ты… вы, слышь, вы все, не знаю, о чем думали и как думали…
Немцы неожиданно повернулись к Зеведею, словно только теперь вспомнили, что он – тот самый человек, за которым они и пришли. Перестали обсуждать звезды и луну на фронтоне дома и чем-то быстро заговорили между собой. Затем моментально выстроились по линейке, словно кто-то нанизал их на веревку. Один из них отдал короткую, резкую команду и для убедительности толкнул Зеведея стволом автомата – иди, мол, вперед. И он автоматически выполнил эту команду, вышел на улицу впереди немцев. Ему стало противно, но он выполнил команду.
«И что, именно сейчас, надо было держаться иначе!.. Или нет?..
Споткнувшись о камень, он обратил внимание на пыль над дорогой. И сразу стало жалко и пыль, которая клубилась следом. И траву в придорожной канавке. И крапиву у плетня. Но он был рад, что не было здесь Соломии, жены.
И подумал, что было бы лучше уйти в лес, как это сделали многие. Когда нескончаемым потоком немецкие колонны, грохоча гусеницами, катились на восток, уйти было можно. Немцам было не до них.
«Да, - подумал с горечью, поднявшейся из самой глубины души, - надо было и мне уходить…Всем надо было уходить!.. Но почему?.. И надолго ли?.. Мы же..» Мысли, неясные, отрывочные, бились в его мозгу. Он находился в замешательстве и растерянности, что не вязалось с его подлинным характером решительного и гордого бульбаша**.
Таким решительным и неукротимо гордым он считал себя, когда ему стукнуло сорок. Сейчас ему было 62 года, но был он еще довольно крепок, не знал никаких болезней. И был кряжистым, мускулистым, усы, по концам пожелтевшие от табака, странно выглядели на его тронутом временем лице, изборожденном глубокими симметричными морщинами, и казался он выше, чем был на самом деле. И более решительным, более суровым…Но сейчас он вроде стал уменьшаться, сокращаться. И даже сам чувствовал, что становится меньше, казался себе совсем маленьким, как гвоздик. И что сила уходит в землю, в пыль, которая поднималась из под ног. И снова подумал, что надо было уходить. Соломия просила его как бога уходить, не оставаться…А он…Бросить все, что нажито годами? Ну, уж, нет!
«И что ты надумал старый, после того, как советских встретил с радостью? – говорила ему Соломия. - Ты думаешь никто не вспомнит? Флаг зачем прибили? Ишь, храбрость его обуяла… В такое время…»
Если бы ему не напомнили об этом, возможно, и он ушел бы, но тогда и слушать не хотел.
«А что немцы? Такие же люди! Батрачил в молодости у одного бауэра в Литве…»
Он помог собрать жене харчи, и проводил ее вместе с другими сельчанами до леса. «Присмотри и за нашими домишками, Зеведей! – крикнул ему кто-то. – Помолись Богородице, чтоб оберегла наши жилища. Слышь, Зеведей…»
« Слышу, ступайте спокойно, с богом…»
В одном из дворов залаяла собака. От лая Зеведей поежился.
« В отношении этих, - думал он, - мы ошиблись, сильно ошиблись!.. Потому что они нисколько не такие, как их многие представляли…и я с ними…А вот сейчас показали свое истинное лицо. Кто знает, что нас еще ждет!..»
Сыновья его Иван и Яков ушли сразу же, вместе с отходившими войсками Красной Армии. Он, скрепя сердце, благословил их на дорогу. Где они и что с ними, Зеведей не знал.
И проводив всех, Зеведей остался один. Вернувшись домой и войдя в избу, почувствовал глубокое одиночество. Ложиться не хотелось. Побродил по двору, по саду. Огляделся вокруг, прислушался. А слышно было многое: глухой гул мощных моторов, далекие взрывы и треск пулеметов.
И тут Зеведей ясно понял, что в жизни человека бывают такие обстоятельства, когда чувствуешь себя душой и телом слитым с той землей, на которой родился и вырос. И так за нее держишься, что никакая сила не оторвет от родной земли, даже если по тебе ударят из пушки. Ты превратишься в прах и пыль, но не исчезнешь, а сойдешь в землю, как ушли в нее предки, чтобы неведомо когда снова появиться. Такие вот мысли давили Зеведея, когда клокотала кругом земля. Но он не высказывал их вслух. Ему не хотелось их произносить. Принижать их значение.