Караул /СССР, 1989/ Александр Рогожкин
Кто в армии служил — тот больше не смеётся
Ничем не примечательные будни караульной роты ВВ (внутренних войск): погрузка зеков в вагоны, этапирование к новому месту заключения… И так изо дня в день — два года срочной службы. В одном из таких караулов начинает «мотать срок» рядовой Иверень. Теперь он должен стать одной из составляющих здешнего миропорядка, его непререкаемой логики, согласно которой каждый новобранец обязан пройти через все стадии унижения.
В этом скученном, плотно сбитом пространстве вагона-воронка все охранники занимают определенные места — в соответствии с иерархией, которую определяет срок службы, оставшийся до дембеля. Таков неписаный армейский закон. Его идейная составляющая проста и отработана до мелочей: в системе тотального подавления жертва-первогодок рано или поздно должна стать палачом. Она унаследовала традиции сталинских лагерей и имеет цель — подчинить себе человека, сделать нормой отсутствие нравственной нормы.
Деды, «на которых вся армия держится», чуют скрытое презрение новобранца и оттого ещё больше распаляются, подвергая его всё новым видам издевательств. Попытки Ивереня сохранить единственное, что у него осталось из гражданской жизни, — честь, ту самую, про которую когда-то русские офицеры говорили «имею», приводит лишь к тому, что им ещё сильнее овладевает бессилие всё нарастающей ненависти. Круговая порука старослужащих давно легализовала аморализм вседозволенности, который незаметно оборачивается изощрённой тиранией.
Через полтора часа пребывания лицом к лицу с взводом конвоиров, исповедующих лагерные законы, и сидящими в зарешеченных клетках зеками, волей неволей идентифицируешься с главным героем (и не потому, что к этому подталкивает субъективная камера) и вместе с ним хватаешь в исступлении оружие… Потому что это единственный способ положить конец унижению и беспределу. В итоге принудительный контракт на двухлетнюю игру в «школу жизни» завершается для Ивереня нешуточной «гибелью всерьёз».
Александра Рогожкина, автора главных русских особенностей, у нас принято считать комедиографом, чуть ли не наследником Гайдая. Но это не совсем соответствует действительности, так как именно ему принадлежат две самые безысходные и беспросветные картины постперестроечных лет. «Караул» и «Чекист» (1992) — квинтэссенция экранной чернухи конца прошлого века. После них вряд ли кто мог предположить, что Рогожкин через каких-то пять лет станет основным скоморохом российского кино.
«Караул» до сих пор остаётся самым весомым «художественным аргументом» в жарких дискуссиях о неуставных отношениях. Матери будущих солдат после этого фильма отметут последние утверждения военруков в пользу «почётной обязанности каждого гражданина». Не случайно, за три с лишним десятка лет после «выхода на экраны» этот «опасный и подрывной» фильм почти не показывали по ТВ. Слишком тяжела для восприятия его гнетущая атмосфера и клаустрофобический ужас, в который погружаешься помимо своей воли и вне зависимости от возраста и пола.
Кто в армии служил, тот сразу уловит отсутствие фальши. И это будет ощущаться не только в интонациях и мотивациях, но и чуть ли ни буквально исходящем с экрана запахе солдатских портянок. Сценарий, написанный ещё в 1970-х, предвосхитил настоящую трагедию — расстрел литовским солдатом Артурасом Сакалаускасом восьмерых охранников-сослуживцев. Однако реальная история представляется вовсе неслучайным совпадением с фильмом Рогожкина, на сегодня таких можно насчитать уже десятки.
Но что интересно: на Западе убийственный гиперреализм фильма был принят за эстетизированную притчу о насилии. На МКФ в Берлине «Караул» помимо премии критиков (ФИПРЕССИ) получил ещё и приз Альфреда Бауэра, традиционно сопровождаемый формулировкой «за поиски стиля и новых художественных решений». И то, что для русского давно стало суровой правдой жизни, европейцу представилось не иначе как «полётом творческой фантазии».