В одном из гражданских судебных процессов ответчик предъявил документ, который он назвал встречным исковым заявлением. Бывает. В этом заявлении действительно по крайней мере одно из требований было сформулировано таким образом, что его удовлетворение исключало удовлетворение по крайней мере одного из требований первоначального иска. Среди третьих лиц, которых назвал истец по этому самому «встречному иску», числился некий не то отдел, не то управление, не то ещё какое-то подразделение, поименованное принятыми в милициях (полициях) немыслимыми по длине аббревиатурами (Вообще за вот такие вот издевательства над языком как «ОБ СП ДПС УГИБДД ГУВД» или «КПП ОГИБДД УВД ХМАО» я бы лично выставлял употребляющих их к позорному столбу). Но интересно во всём этом не гротескное злоупотребление этими аббревиатурными сокращениями, конечно. Последнее, скорее, должно интересовать филологов и культурологов. Интересно было во всём этом то, что указанное подразделение, которое предполагалось заявителем быть привлечённым в гражданский судебный в качестве третьего лица, не заявляющего самостоятельных требований относительно предмета спора, и к которому, между прочим, было даже предъявлено требование (последнее обстоятельство вообще исключительно интересно, так как, как мне представляется, требование всё-таки должно предъявляться не к третьему лицу, а именно к истцу по первоначальному иску!)… не было юридическим лицом. Точнее: оно не было лицом вообще.
Не смотря на указанные обстоятельства, суд, тем не менее, принял к рассмотрению указанный документ и именно в качестве встречного искового заявления. В своём определении он указал, что поскольку есть требование, удовлетворение которого может исключать по крайней мере одно из требований первоначального иска, то такое исковое заявление является по закону действительно встречным, причём именно в том самом виде, в котором оно было заявлено.
В данном случае явная логическая ошибка суда совершенно очевидна: предъявленный иск действительно является встречным по указанному судом критерию, но только в том случае он подлежит рассмотрению в суде, если вообще предъявлен верно по общим правилам предъявления искового заявления. А вот такие в данном случае требования закона как раз не соблюдены: предъявлено требование не к истцу первоначального иска, участником процесса названо то, что не обладает правосубъектностью, а кроме того, — я не упоминал это выше, но оно также имеет место, — по крайней мере в отношении одного из лиц, названных третьими, не указано: какие права или обязанности в отношении по крайней мере одной из сторон может изменить решение суда по этому самому «встречному» иску.
И в деле образовался таким образом субъект, не обладающий вообще правосубъектностью — это самое аббревиатурное подразделение. Часть из моих коллег выразилось по этому поводу так, что в этом случае любое решение и вообще любой судебный акт, принятый с участием указанного аббревиатурного фантома, является недействительным и подлежит отмене, Ну, разумеется, если этот акт обжалован.
Ошибка суда в данном случае совершенно очевидна. Но вот подлежит ли отмене в этом случае так-таки любой судебный акт — вопрос. Давайте разбираться.
Прошу обратить внимание, что суд в данном случае действительно нарушил законодательство, допустив к участию в деле то, что в деле участвовать вообще не может по статусу. Тут обсуждать особо нечего. И обратим при этом внимание, что в данном случае имеет место нарушение именно процессуального законодательства, регулирующего не материальные отношения сторон, а именно деяния суда и участников гражданского судебного процесса в самом процессе.
По общему правилу, из которого, впрочем, есть исключения, но относящиеся, главным образом, к конституционным и конвенциональным правам, обжалованный судебный акт, оканчивающий рассмотрение дела по его существу, подлежит отмене по основаниям нарушения процессуального законодательства только тогда, когда такие нарушения привели к вынесению неверного уже по существу судебного акта. Во всех остальных случаях сами по себе процессуальные нарушения с изъятием в соответствии со сделанной выше оговоркой отмену такого судебного акта не влекут.
Обратим внимание, что судебное определение о привлечении в дело нелица по общему правилу также нельзя в большинстве юрисдикций и оспорить сразу после его вынесения, а только вместе с основным судебным актом. Так что получается, что если в начале судебного процесса суд допустил подобную оплошность…
Значит — что? Значит, суд может напривлекать в дело кого угодно, даже кошек и собак, а судебный акт, оканчивающий рассмотрение дела по существу, по этому основанию отменить будет нельзя? Да?
И опять-таки: не всегда и не совсем так!
Но тогда в каком же случае при таком нарушении надо будет отменять судебный акт по такому основанию?
Для того, чтобы ответить на подобный вопрос, необходимо всё-таки разобраться с тем, как именно имеют право и как именно имеют обязанность вести себя в процессе те или иные его участники. Чтобы сократить рассмотрение всех деяний, разделим все деяния участников процесса на три класса:
- деяния, направленные на иных участников процесса, как то: задавание вопросов, дача ответов, пояснений и прочее;
- деяние, направленные на сами материалы по делу: знакомство с материалами, снятие копий и так далее;
- деяния, направленные на сам суд: делание заявлений, заявление ходатайств, отводов, дача пояснений, предъявление доказательств.
Первые два класса сами по себе, — обратим на этом внимание! — не оказывают влияния на судебный акт, оканчивающий рассмотрение по существу, они всегда связаны лишь с соблюдением прав и свобод участников гражданского судебного процесса, как того, кто эти деяния совершает, так и всех прочих. При диспозитивном принципе поведения участников гражданского судебного процесса для любого участника всегда существует свобода выбора своего поведения при реагировании на поведение любого иного, в том числе и «фантомного» участника: можно реагировать положительно, можно реагировать отрицательно, а можно и вообще оставить деяние без всякой реакции — пассивное поведение; никаких способов процессуального принуждения в гражданском судебном процессе для участников его не существует. Если кто-то не желает или не считает нужным даже приходить в заседание суда, например, то суд может думать по этому поводу что угодно, но вот принудить к явке в суд именно участника гражданского судебного процесса суд не вправе. Вынести определение об обязательности участия никак не означает право подвергнуть принудительному приводу. Если же судья такое сделает, то я совершенно убеждён, что он будет или невменяемым или же должен отвечать за совершённое преступное деяние в виде заведомо для него незаконного лишения свободы: головокружение тех или иных людей в мантиях от наличия у них власти отнюдь не извиняет, а только отягощает вину, тем более, что в данном случае нет никаких способов сослаться на простую судебную ошибку.
Из сказанного сразу же следует, что само по себе привлечение нелица в качестве участника в гражданском судебном процессе не оказывает никакого влияния на судебный акт, оканчивающий производство по делу по его существу, если это участие сводилось только и исключительно к деяниям в первых двух классах.
Правда, следует помнить, что в этом случае могут произойти не менее тяжёлые правонарушения: разглашение той или иной тайны, например. Ведь доступ к сведениям получит тот, кто на это права не имел. Судья в этом случае окажется соучастником такого разглашения, так как именно в этом случае суд своим неправомерным допуском создаст возможность совершения соответствующего преступления.
А вот если только это самое нелицо совершило деяние из третьего класса…
И тоже не всегда! Разделим этот класс на следующие подклассы:
- направленные на состав суда (отводы);
- направленные на оценку материалов дела.
Заметим, что первый класс, строго говоря, никак не относится к самому по себе судебному акту, оканчивающему рассмотрение дела по существу, и не влияет на него. Деяния из первого подкласса могут повлиять только и исключительно на то, что суд окажется сформированным незаконно, а вот тогда такое процессуальное нарушение — незаконность сформированности суда влечёт уже отмену судебного акта, но не потому что тот неверен по существу, а потому именно, что он вообще в этом случае не подлежит такой оценке любой государственной властью и её представителями (академических аудиторий это, разумеется, никак не касается) по его существу, так как имеет место нарушение конвенциональных прав (например, ст. 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод). По существу, между прочим, в этом случае он может быть и совершенно верным.
А вот во втором подклассе как раз дело обстоит совершенно иначе. Если суд в качестве хотя бы одного из оснований для своего судебного акта по существу дела укажет незаконно добытое в дело доказательство, то решение сразу же превратится именно в необоснованное и будет подлежать пересмотру. Вот как раз в этом самом случае и должно сыграть свою роль как раз то, что доказательство в любом его виде представлено тем, кто представлять его не имел права. Не потому вовсе, что у представившего такого именно специфического права не было как у участника, как, например, права признания иска или заявления о пропуске срока исковой давности у третьего лица, не заявляющего самостоятельных требований относительно предмета спора, а потому, что этот самый «участник» вообще не имел никаких прав.