Гримерка была завалена цветами. Она сидела напротив огромного зеркала и устало водила пуховкой с пудрой по аристократическим скулам.
Дверь без стука распахнулась. В комнату ворвался (другими словами его появление не описать) красавец Виктор в красном доломане, белоснежных рейтузах, с кивером подмышкой. Пахнуло шампанским и цветочным одеколоном.
- Дуняша! Душа моя! Вы были просто божественны! – рассыпал он ей комплименты одновременно с поцелуями.
Она благосклонно позволила припасть к своей руке и кокетливо отвернулась…
…
На табурете возле дивана в граненом стакане задрожал стеклянный термометр. Коммуналка, в которой находилась ее комната, располагалась в непосредственной близости от железной дороги. И при каждом прохождении мимо окон поезда, вся мебель, и без того ветхая, ходила ходуном, намереваясь развалиться на части.
Она, кряхтя и превозмогая боль в суставах, поселившуюся в ней еще во времена сталинских лагерей, медленно повернулась на другой бок.
Наверное скоро конец… Иначе с чего бы эти бесконечные сны о былых временах. Только бы Верочка была рядом. Страшно, если придется одной…
- Как у нас дела, Евдокия Петровна? – как будто услыхав ее мысли, в комнату вошла Верочка.
Она помнила ее еще маленькой девочкой. Верочка жила здесь с самого рождения вдвоем с матерью - легкомысленной пьющей женщиной, даже не знающей, кто был отцом ее дочери. Та часто выгоняла «нечаянную» дочь из комнаты ради встречи с очередным ухажером. А Евдокия Петровна была всегда рада маленькой гостье – любознательной и скромной девочке, скрашивающей ее одиночество.
Одиночество. Наверное, это справедливо. Море внимания на пике славы и забвение в старости. Несколько мимолетных лет в юности и вся оставшаяся жизнь.
…
- Жить захочешь, согласишься, - он не запугивал, а просто поставил перед фактом.
Начальник женской колонии номер девять Иван Тимофеевич был мужчина еще не старый. Там в далеком тысяча девятьсот… (точно вспомнить она уже не могла) в личной гримерной с табличкой на двери, где золотыми буквами было выгравировано «Мадемуазель Ди-Ди», она, шестнадцатилетняя прима, считала, что красота правит миром. А, глядя в глаза этому некрасивому человеку в военной форме, она тридцатипятилетняя зечка, кричала про себя «Будь проклята красота!». Но она хотела жить…
…
- Пора принимать лекарства! – Верочка поправила ей подушку так, чтобы она села.
«Зачем? Все это уже не имеет смысла». Но она повиновалась…
Скорее бы уже… Вдыхая запах молодой женщины, которая поправляла ей одеяло и взбивала подушку, чтобы было удобнее, она думала о том, что может быть после того, как ее не станет, в этой комнате поселится любовь, которой Евдокия Петровна не узнала за всю свою долгую жизнь. Они остались вдвоем с Верочкой в этой старой коммуналке на окраине города. А после ее ухода, у нее будет долгожданная отдельная жилплощадь, и не будет старухи на иждивении. Может быть тогда она устроит свою личную жизнь, и в этих комнатах будет звенеть детский смех.
…
- Нет! Пустите меня! Не отдам! – она беспомощно извивалась, удерживаемая надзирателями, когда маленький сверток в белой пеленке с казенным штампом уносили от нее навсегда.
- Не положено! – орала в ухо толстая всегда пахнущая потом надзирательница и с садистским удовольствием выворачивала ей руки.
…
Больше у нее не было детей. Да и мужчин тоже. Не могла. Не хотела. Слишком тяжелые и неприятные воспоминания связаны с этим…
«Господи! Я не хочу вспоминать свою жизнь! Я устала! Забери меня, Господи!»
Она открыла глаза. На стене, напротив кровати, в деревянной рамочке висела ее единственная награда – «Почетная грамота за образцовую и героическую работу труженику тыла во время ВОВ». Награда нашла свою героиню тогда, когда она уже не выходила из этой комнаты. Всю ее жизнь ей не могли простить дореволюционной славы. Лучше уж забвение…
…
Она пыталась согреть дыханием руки в замасленных перчатках с обрезанными пальцами. Уже пять дней она не выходила с территории завода. Напротив на стене на огромном плакате из красного кумача неровными буквами белой масляной краской было написано «Все для фронта! Все для победы!»
…
Оставшиеся крохи разума сумбурно выхватывали из памяти короткие моменты…
…
- Дуняша, куда же ты?! Постой, егоза, я не поспеваю! – звонкий мамин смех слился со стрекотанием кузнечиков на лугу.
Она бежала по мягкой прохладной траве босая и беззаботная. Ярко светило солнце. Пряно пахло ромашками. На миг она обернулась, чтобы посмотреть насколько от нее отстала мама. Вот как быстро она умеет бегать! Милого лица уже не разглядеть. Только голубое платье с розовым поясом и кружевной белоснежный зонтик над ее головой…
…
Верочка вошла в комнату с тарелкой гречневой каши в руках.
- Евдокия Петровна, ужин готов. Сегодня я отказов не...
Замолчав на полуслове, Верочка села на табурет возле дивана и тихо заплакала…