Мировой порядок, если он вообще осуществим, может вырасти только из какого-нибудь существующего порядка ограниченного масштаба. Это сужает круг возможных зародышей миропорядка до принципиально масштабируемых взаимоотношений между людьми и между группами людей. Например, дружба и любовь непригодны для формирования мирового порядка из-за необходимости взаимности и незаменимости участников таких отношений. Необходимо не просто некое упорядоченное состояние, а порядок развития, масштабирования, роста этого состояния до всемирных размеров.
Всё известное разнообразие видов развития масштабного порядка можно условно разделить на две категории. Порядок развития первого типа основан на копировании зародышевого порядка (порядок копирования). К этой категории относится порядок роста кристалла, порядок размножения бесполых живых существ и порядок роста тканей любого живого организма.
Порядок развития второго типа основан на системе собирания частей нового порядка из нескольких разных источников в общую систему (порядок собирания). Главным примером второго порядка развития является размножение двуполых организмов, собирающих генетический код потомка из элементов генетических кодов родителей. Другим примером является развитие человеческой культуры в общем случае, когда в сознании каждого ребёнка комбинируются результаты развития сознания разных людей благодаря наличию речи.
Второй порядок обеспечивает довольно медленный рост из-за сложности его работы в сравнении с простым копированием. Но в длительной перспективе второй порядок быстрее создаёт более сложные системы, поэтому бесполые организмы в основном примитивны в сравнении с двуполыми. При этом второй порядок развития является надстройкой над первым и не существует без этого первого порядка.
Древнейшими масштабируемыми отношениями людей были, по всей видимости, традиционные верования, передаваемые из поколения в поколение. Эти верования описывали окружающий мир как единую систему с включением в него каждого человека через его предков. Человек знал, что у него общее происхождение не только со своими близкими сородичами, но и с каждым членом своего рассеянного в пространстве племени, а главное – он верил, что эта связь имеет большое значение даже при дальнем родстве и слабом знакомстве.
Более того, вера в рождение первых людей от высших божеств привела к традиционному представлению о родовом единстве всего человечества, связанном с единством Вселенной. Идея о единстве человечества позволяла создавать большие племенные союзы и собирать разнообразные гены через межплеменные браки. В таких семьях складывались сложные культуры, которые собирали идеи и слова из разных человеческих семей в традиции и язык этнической культуры. Второй порядок развития был обычным для древних традиционных культур, что прослеживается по распространению сохранившихся артефактов. Первобытные секты, жёстко отделяющие свой род от остального человечества, если и появлялись, то не могли участвовать в союзах, утрачивали второй порядок развития, попадали в изоляцию и вымирали быстрее других племён.
Формирование первых городов на основе очень продуктивного поливного земледелия в долинах южных рек привело к парадоксальному развитию культуры. С одной стороны, неподвижное скопление людей в одном месте позволяло им ускорить обмен идеями и сохранять их в письменном виде на тяжёлых носителях информации вроде камней и глиняных табличек. С другой стороны, городские условия жизни, незнакомые генотипу человека, разрушали обычные человеческие взаимоотношения и заменяли их на новые. Впервые понадобилось единомыслие от очень больших групп людей, неспособных дружить между собой и любить друг друга из-за размера группы, но нуждающихся в координации трудовых усилий и военном единстве против других групп людей. Плотно живущие люди не могли себе позволить медленный процесс свободного развития сознания каждого человека, которое усваивало информацию в меру её необходимости. Каждому городу срочно нужна была большая армия с сильным боевым духом. Поэтому все цивилизации, начиная с Шумера, были основаны на выделении секты верующих из традиционного универсального мировоззрения.
Первые города часто имели стену, отделяющую горожан от остальных людей. Но важнее всего то, что все они имели собственную религию (от лат. religare - связывать), отличающую жителей данного города от остального человечества. Любая религия противопоставляет своих и чужих по признаку веры, чего обычно нет в традиционных верованиях. Религия цивилизации – это механизм массового управления сознаниями. Она создавала в мозгу каждого горожанина основу мировоззрения, скопированную из единого источника в рамках первого порядка развития. Такое стандартное сознание было готово к тому, чтобы выполнять приказы, полученные не через разговор с конкретным человеком, а посредством текста, написанного от имени формально персонифицированной власти или веры. Это был ключевой механизм, обеспечивавший неограниченное масштабирование порядка цивилизации. Содержание мифологии, положенной в основу религии, не имело особого значения, важна была лишь способность веры управлять массами людей.
Структурирование массы скопированных сознаний и непосредственное управление ими выполнялось посредством письменной бюрократии, работа которой почти не зависит от личности человека. Письменность в цивилизациях получила основную функцию безличного вменения обязанностей, главным образом путём записи судебных приговоров, долгов, договоров и фактов гражданского состояния. Без записи о гражданстве человек принадлежал какому-нибудь гражданину на правах ребёнка или раба.
Первые города-государства были религиозными сектами, порядок в которых был основан на связывании умов людей через их общую веру, включающую в себя утверждённую основу всех накопленных знаний. Города немногих древних цивилизаций обходились без общих стен, но без своей религии и без письменной бюрократии ни одна цивилизация не появлялась на свете.
Организованные системы копирования сознания – религия и бюрократия - потребовали широкого применения письменности. Письменность в торговле позволила расширить масштаб экономических структур и отправлять оптовые партии товаров. Случайно оказалось, что письменность годится ещё и для хранения всей накопленной культуры, что было большим преимуществом города, хотя цивилизация и мешала комбинированию элементов разных культур, от которых религиозное сознание отгораживалось городским высокомерием.
В итоге во всех ранних цивилизациях на определённом этапе происходило вырождение второго порядка развития культуры и его замена на насильственное копирование сознания. Школы учили детей грамотности, чтобы в их головы можно было внести заготовленные тексты, единообразно управляющие сознаниями. Подавление самостоятельного мышления должно было остановить развитие любой цивилизации. Такая остановка и происходила с каждой из них – где-то на века, где-то на тысячелетия.
Но преимущества массового копирования старых идей и технологий очень долго обеспечивали преобладание цивилизаций над традиционными племенами, которые продолжали свободно комбинировать понятия и в прежнем темпе создавать новые технологии, но не могли сохранять и накапливать их без надёжных библиотек. Добрая старая мудрость побеждала любые новые идеи и отбрасывала их как вредные мутации.
Масштабирование культуры города происходило в виде роста религиозной империи, путём завоевания соседних городов и последующего переписывания религиозного сознания побеждённых под страхом смерти. Копирование сознания выполнялось уже не только в мозги детей, но и в головы взрослых. В религиях растущих империй много ужаса и унижения для людей, поскольку от религии прежде всего требовалась способность запугивать. Например, вавилонский бог Мардук убил свою богиню-мать и разрезал её тело на куски, из которых получилась Земля, а человека по его приказу другие боги слепили из глины как машину для услужения.
Религиозные цивилизации преодолели проблему масштабирования сект, для которых самоизоляция при низкой плотности населения была фатальной. Цивилизованная религия позволяла искусственно управлять сознанием масс и направлять их на завоевание и умственное подчинение других городов и племён, закрепляя своё положение с помощью оборонительных стен. В масштабах веков скорость расширения цивилизаций через копирования сознания оказалась важнее их неспособности включения иных культур, которые вместо этого начисто истреблялись. Это приводило к формированию больших античных империй Индии, Китая и Ближнего Востока, а позже – цивилизаций Европы, Центральной Азии и Америки. Каждая древняя религиозная империя истребляла культуру своих соседей, как пожар выжигает вековой лес.
Правящие династии были инструментом религиозных империй, который позволял показывать массам их веру, воплощённую в человеческом облике, а также помогал объяснять её в рамках человеческих понятий. Фараоны и ближневосточные цари обожествлялись и включались в религиозный пантеон, китайские императоры были верховными жрецами с исключительным правом напрямую обращаться к Небу.
Этот инструмент был нужен для масштабирования религиозного порядка, но он не был обязателен в условиях гор или островов, которые мешали военным завоеваниям. Там формировались малые религиозные секты родоплеменных республик, терроризируя соседей и подчиняя их побеждённых богов своему городскому богу, как это было в Древней Греции и в раннем Риме. Но когда Рим вышел на оперативный простор с помощью дорог и морских путей, он тоже стал империей, масштабирующей свой порядок путём копирования, и обожествил своих императоров (этимологически обоснованный перевод на русский язык привел бы к чему-то вроде “напиратора”, то есть "давителя").
Религиозная империя Древнего Рима, заменив своё античное многобожие на христианство, сумела дожить до позднего Средневековья, когда весь европейский порядок состоял в том, что католическая (“вселенская”) религия Рима назначала королей, снабжая их божественной миссией. Но в конце концов масштаб даже европейской империи стал католичеству не по зубам. Начался период резни на почве религиозных реформ, когда несколько новых протестантских религий отказались признавать власть Ватикана. Дело дошло до Тридцатилетней войны в Священной Римской империи, когда сама способность религии приводить к порядку была поставлена под сомнение.
По всей видимости, к Новому Времени в Европе был исчерпан потенциал первого порядка развития человеческого общества, и неспособность цивилизации к объединению разных вариантов культуры оказалась важнее её способности быстро копировать единомыслие. Это привело к распаду западного христианства на зародыши европейских национальных культур, каждая из которых видела в себе отдельную империю со своим религиозным сознанием. Тем не менее, ни одна из национальных империй Европы не смогла уничтожить все другие, хотя таких попыток было несколько, включая гитлеровский рейх.
Дело в том, что к Новому Времени в Европе уже возрождались ростки второго порядка развития, и новый вид научного сознания стал собирать элементы культурного кода из многих европейских и азиатских источников, включая исламскую цивилизацию, которая уже утратила второй порядок развития, но ещё хранила культурные сокровища в своих библиотеках. Второй порядок развития Европы ожил в научных сообществах, находившихся под защитой разных европейских монархов, которые самоутверждались друг перед другом славой своих учёных, когда не могли самоутверждаться верой, пушками и штыками.
В наше время понятие порядка, основанного на правилах (rule-based order), стало модным политическим термином западноевропейской культуры. Однако, оно требует разъяснения для неевропейских читателей. Вне исторического контекста этот термин пуст, потому что любой порядок основан хоть на каких-нибудь правилах. Но именно завершивший Тридцатилетнюю войну Вестфальский мир 1648 года был впоследствии истолкован как мировой порядок, основанный на новых правилах государственного суверенитета, стоящих выше религиозных убеждений и династических прав. Для Европы это было началом конца эпохи религиозных империй и началом начала эпохи национальных государств. Западная политическая мысль до сих пор вспоминает о Вестфальском мире и суверенитете государств, когда одна современная страна вмешивается в дела другой.
Исключение составляет только вмешательство со стороны западной страны, которая утверждает в другой стране порядок, основанный на либеральных правилах. Трудно анализировать либерализм с точки зрения его способности создавать масштабируемый порядок, когда вся либеральная идея состоит в ограничении нежелательных для человека эффектов любого общественного порядка. В идее свободы личности нет ничего нового. Традиционная семья всегда переживала период отделения выросших детей, и возникающий при этом конфликт между свободой индивидуальностей нового поколения и коллективным доминированием старших решался в течение последних миллионов лет с разным успехом. Люди расселились по всей планете только потому, что они всегда уходили от своих родителей и братьев ради своей свободы.
Требование свободы представляет собой критику существующего порядка в надежде на лучший порядок в будущем. Это один из универсальных мотивов развития, но свобода не может сама по себе быть основой порядка. Заметим, что источником идеи свободы для утративших её городских цивилизаций всегда были традиционные культуры, которые развивались по соседству, если только их не удавалось уничтожить. Для Европы это были в основном кочевые племена из восточных степей, от кимров и скифов до гуннов и кипчаков. Свобода французской революции явилась миру в головном уборе кочевника, который ещё древние греки изображали на скифах.
По определению, либеральные правила защищают свободу личности и её частного предпринимательства от власти любых традиций, религий, государств и политических партий. Существует особая либеральная вера в то, что свобода сама по себе приводит людей к наилучшему мировому порядку, поскольку человек по природе своей добр и миролюбив. На самом деле человек генетически ближе к шимпанзе, чем к миролюбивым орангутангам, а свободные шимпанзе иногда свирепо воюют, убивая друг друга голыми руками и пожирая тела убитых.
Возможно, чисто либеральные правила без правил и работают для особого либерального вида человека, но наука пока его не обнаружила. Поэтому свобода у нас не создаёт порядка, и только бои у нас бывают без правил. Требование свободы лишь дополнительно накладывается или проверяется, когда какая-то другая основа уже построила свой порядок. Так что “либеральный порядок” можно исключить из кандидатов в зародыши мирового порядка, хотя личная свобода и является желанным свойством общественного порядка.
В наше время лишь патентованным либеральным государствам дозволено устраивать в чужом доме либеральный порядок двадцать первого века, нарушая суверенитет других стран ради прав и свобод человека. Все остальные страны в своей внешней политике должны руководствоваться Вестфальским порядком Европы семнадцатого века, основанным на уважении суверенитета государств.
Но Вестфальский мир лишь временно прекратил хаос военных действий. Зафиксированная этим миром карта разорванной в клочья Священной Римской империи, на территории которой в основном шла Тридцатилетняя война, не имеет ничего общего с картой современной Европы. Порядок, основанный на правилах бумажного суверенитета, был просто мертворождённым. Весь Вестфальский порядок, учитывавший денежные интересы каждой воюющей банды, со временем стал более или менее единой Германией. А Западная Европа в целом (исключая Швейцарию) после Тридцатилетней войны эволюционировала в сторону системы этнически определённых национальных государств, которые ставили свои нации превыше всего и неуклонно шли к мировым войнам двадцатого века.
Следует отметить, что идея этнической нации как формы государственной организации является исключительно западноевропейским феноменом, который основан на принципе обожествления этноса и построении религиозной империи на базе специально разработанной национальной мифологии. Интересно, что реальные родовые структуры, которые сохраняются у кочевых племён, всегда блокируют обожествление общенациональных мифологий. Для создания каждой европейской нации было необходимо забвение дальних родовых связей, чтобы все верующие в обожествлённую нацию находились в одинаковом к ней отношении. Каждая европейская нация совершенно не натуральна, это искусственный продукт распада христианской религиозной империи. Так что перевод слова “нация” на любые языки за пределами Западной Европы требует разъяснения с отсылкой к европейской истории. Иначе возможны недоразумения при заполнении европейских анкет, какие бывали с советскими людьми, различавшими этническую национальность и политическое гражданство.
Этимологически “нация” должна означать на латыни что-то родственное или природное. Перевести это слово на русский язык можно с равным успехом как “род”, “народ”, “племя”, “порода” или “природа человека”. Так что его никто и не переводит из-за слабой определённости. Это доказывает узкую специфичность понятия нации, которое ничего не описывает за пределами Западной Европы.
Пропустим историю становления национальных государств Европы, поскольку в 1945 году Советский Союз разгромил европейскую систему этнически определяемых наций, тем самым исключив идею нации из претендентов на формирование мирового порядка. Молодой (и поэтому либеральный) капитал, сосредоточенный тогда в США, вынудил Европу остановиться на определении нации через гражданство по образцу американских стран. С тех пор европейские государства повисли в воздухе, определяемые через государственный суверенитет, определяемый через понятие государства, потому что такое кольцевое определение ничего не определяет. Поэтому они судорожно держатся за хлипкий Вестфальский суверенитет, от которого ничего не осталось на карте Европы, и за либерализм, который не создаёт порядка.
Разумеется, это не отменило европейские этносы как таковые, с их языками, традициями и культурными различиями. Но после ужасов Второй мировой войны этнические политические движения оказались запрещены в Европе. Учитывая катастрофу европейского нацизма, трудно утверждать, что система этнически определённых национальных государств является обязательным этапом развития человеческого общества. Возможно, европейская пост-Вестфальская мода на отождествление этноса и государства была таким же отклонением от мировых закономерностей, как и эпоха религиозных войн в Европе перед Вестфальским миром.
Так или иначе, но в современной западной политической реальности наблюдается противоборство трёх возможных основ будущего миропорядка: слабых европейских правил государственного суверенитета XVII века, страшного европейского национализма XIX-XX веков и старой религиозной империи в виде политического Ислама, например. Все эти кандидаты в основы мирового порядка сейчас кажутся слабоватыми для мирового масштаба, но на уровне европейского полуострова неслабо зажечь может любой из них.
Идеи государственной экономики и классовой борьбы, разработанные в позапрошлом веке теоретиками коммунизма, также оказались вариантом имперской религии, основанной на истовой вере в одну передовую немецкую социальную теорию. Она пришла к тупику в СССР, потому что советские люди получили слишком хорошее образование вместо точного копирования религиозной доктрины научного коммунизма.
Ну а что же происходило в основной части нашего континента? Мы не можем здесь описывать развитие Китайской и Индской цивилизаций, а также историю потомков ариев и алтайцев. Англоязычная Википедия сообщает об аналоге Вестфальского порядка, который сложился на востоке Азии после заключения “Чаньяньского договора” между династией Сонг и династией Ляо в 1005 году. Вряд ли этот договор между двумя сторонами сопоставим по своей сложности с Вестфальским миром, участниками которого были десятки мелких германских суверенов и все соседи по периметру. И всё же Чаньянский договор был древнейшим примером соглашения, окончившего войну без уничтожения одной из сторон. Он стал образцом для восточной Азии, поскольку установил мир по меньшей мере на целый век.
А первым пост-Чаньяньским международным порядком в Азии стала Орда, которую на западе называют Монгольской Империей. Похоже, именно эта Орда и предотвратила в Азии эпоху формирования этнических наций, воюющих за свой государственный суверенитет безотносительно к религиям и небесным мандатам правящих династий. Дело в том, что монголами тогда назвали себя вовсе не люди определённого рода и племени, а сторонники идеологической доктрины Вечного Народа (“Мэнгу Улы”, “Менги Ели”, “Монхэ Оол” и др.), который включал в себя всё человечество, рождённое Матерью-Землёй и Отцом Небесным. Эта вера тогда не имела названия, сейчас она называется Тенгрианством или Тенгризмом (от “Тенгри” – Небо, Бог, Вселенная). Так что любую попытку человека или племени отделиться от Вечного Народа идейные монголы считали бунтом неблагодарных потомков против породившей их Вселенной. Эта вера происходит от первобытных традиций Евразии, и поэтому она легко находила отклик в сердцах миллионов людей всего континента.
Универсальная вера монголов не стала религией цивилизации, потому что исповедовавшие её кочевые народы не имели возможности и намерения строить городскую цивилизацию, основанную на религиозной секте, с последующим её расширением до масштабов религиозной империи. Наоборот, подобно древней идее свободы, столь же древняя идея единства человечества была явственно противопоставлена сектантским заблуждениям всех цивилизаций. Но, в отличие от либерализма, универсальная вера монголов в Небо, Человека и Землю прямо формировала свой мировой порядок, разводя секты, религии и цивилизации по их ограниченным зонам влияния.
Подобно тому, как современные либералы чихать хотели на Вестфальский порядок, монголы не считали государственный суверенитет Чаньянского образца таким правилом, которое должно выполняться при любых обстоятельствах. Они взялись за работу "бича божия" для злых городов и народов, которые совершали худшее из преступлений – предательство, то есть обман доверившегося с тяжкими последствиями. Например –казнь посла или убийство гостя. Именно в таком обмане, обычном для древней цивилизации, монголы видели корень всех несчастий человечества – подобно тому, как либералы видят корень всех зол в нарушении прав человека и свободы торговли, а националисты – в ограничении права наций на самообожествление.
Сила монгольского запрета на обман доверившихся заключалась в его априорной универсальности для всего человечества. Только французский лётчик Сент-Экзюпери сформулировал ещё более универсальный принцип: “мы в ответе за всех, кого приручили”, который охватывает вообще все живые существа, способные доверять человеку.
В “Сокровенном сказании монголов” Чингиз-хан демонстрирует свою приверженность запрету на предательство, когда казнит тех перебежчиков на его сторону, которые оставили своих прежних лидеров в безвыходном положении или передали их в руки монголов на верную смерть. Иначе говоря, он наказывал предателей даже за то, что они предавали его врагов. Для монголов это было демонстрацией универсальности правила, на котором стоял их порядок.
Монголы не строили империю с общей системой управления, даже если и обсуждали эту тему со своими китайскими советниками. При таком гигантском масштабе обычная религиозная империя, стремящаяся унифицировать сознания всех своих подданных, развалилась бы сразу. Скорее всего, это была самая первая попытка создать мировой порядок, основанный на новых правилах, охраняющих человека и свободу его сознания от обмана и давления религиозных империй. Он назывался словом “орда”, которое означает порядок вообще или управляющий центр какого-то порядка, но не обязательно означает классическую империю или государство. Это слово может даже иметь родство с латинским корнем “ordo” (порядок) и быть заимствованным тюрками у римлян во времена походов Атиллы, если оно не осталось ещё от индоевропейских ариев.
Стоит заметить, что приверженность определённому известному правилу ведёт к дополнительной предсказуемости поведения, которую использует враг. Когда большая монгольская Орда уже распалась на орды поменьше, всегда можно было спровоцировать нашествие одной из таких малых орд, демонстративно казнив её послов, купцов или других представителей, доверившихся хозяевам территории пребывания. И если орда была не в силах казнить виновных за предательство, она слабела ещё больше, потому что кочевые племена уходили от хана, неспособного отстоять Правду, и искали себе другой центр миропорядка.
После стояния на Угре, спровоцированного гибелью ордынских послов, Московское княжество вовсе не праздновало обретение национальной независимости. Оно само стало наследником и реформатором монгольского порядка. После распада Золотой Орды московский князь Иван Грозный присвоил титул царя (так русские всегда называли хана) и перенёс центр орды в Москву, реализуя русскую пословицу той эпохи “Даст Бог, Орда переменится”.
Это было мечтой о перемене мирового порядка, а не лозунгом русского национально-освободительного движения против монгольской империи. Не было тогда ни монгольской империи, ни русской нации,как не было наций в мире почти до XIX века. А вот Орда была – как порядок взаимоотношений между верами, этносами и правящими династиями, предотвращающий войны европейского типа. В те времена только перед лицом монгольского хана священнослужители разных мировых религий вели длительные межконфессиональные дискуссии – под присмотром стражи, которая кормила всех одинаково и не дозволяла мордобоя. Орда долго была либеральной в вопросе вероисповедания, а значит – и в целом в отношении свободы сознания человека. И только когда Орда поддалась влиянию имперских религий, она погибла в своём исходном варианте.
Орда стала отчасти заново воплощаться Московским царством, которое занялось воссоединением ордынских земель, восстановлением порядка, подсчётом ясака и собиранием родовитых аманатов из ханских семейств в Москву. Одновременно тут же строилась и религиозная империя на основе Православия, но живучее ордынское начало не давало империи истреблять инородцев и иноверцев, обращение с которыми следовало либеральным правилам монгольской Орды. Порядок менялся, но не уничтожался, а лишь дополнялся новыми правилами, накапливал новые ошибки и сохранял старые неправды.
Видимо, главной неправдой монгольской веры была коллективная ответственность всего населения за решения властей. Эта вера приводила к войнами гибели тысяч людей ради мести за нескольких убитых послов или купцов. Это была прежде всего проблема веры, поскольку такая война возмездия считалась требованием Неба, призыв которого каждый монгол слышал сердцем.
Но у такой веры была своя эволюционная причина. Обман доверившегося означает, что обманщик действует на границе правил, почти не нарушая их или отыскивая лживые оправдания для своих действий. Он считает себя умнее всех и проявляет высокомерие, разделяя людей на высших и низших по каким-то своим правилам. По существу, обманщик не считает обманутых за людей, хотя многие насекомые, растения и даже микробы обманывают человека разумного.
Ответные хитрости по правилам хитрецов лишь умножают обман и вводят в норму результаты его применения. Только полное разрушение лживого порядка уменьшает обман в человеческом мире, а полное разрушение достигается только войной. Именно так люди оправдывают все свои революции, в которых гибнет больше людей, чем за тот же срок могло бы погибнуть жертв привычного порядка. Обосновано или нет, но каждая революция оправдывает себя возмездием за все прошлые жертвы обмана и предотвращением всех будущих жертв, которые были бы неизбежны при сохранении прежнего порядка. Так что монгольская Орда была ещё и первой мировой революцией, которая должна была привести человечество к царству Правды после победы в самом последнем и решительном бою.
Впрочем, неправда коллективной ответственности присутствовала почти во всех религиях и империях Европы и Азии той эпохи. В этом вопросе современная позиция законодательства выглядит близкой к истине – нельзя возлагать на человека ответственность за то злодеяние, которое он лично не совершал. Каждый имеет право на свободу от чужой вины.
Однако, имеет смысл сравнивать только идеи современников между собой. Глупо осуждать средневековых людей с высоты сегодняшнего опыта, который появился лишь благодаря их ошибкам и жертвам. При всех заблуждениях и устаревших нормах, сохранение непрерывности развития монгольской идейной матрицы позволило Московскому царству наращивать население и территорию, пока Европа вырезала себя под корень в религиозной войне между католиками и протестантами на пути к своему Вестфальскому миру.
Унаследованное от монголов универсальное правило о запрете предательства в русской культуре получило развитие в виде культа Правды, понимаемой именно как отсутствие обмана человека человеком. Заметим, что тут речь идёт о народном идеале, а не об исторической реальности, которая всегда определялась многими противоречивыми обстоятельствами. Русское представление о соотношении между Правдой и либеральными ценностями отражено в известной казачьей песне в словах: “будет Правда на Земле – будет и свобода”. Ценность свободы велика, но её реализация зависит от того, насколько распространён обман между людьми. Ведь обманутые не свободны, ибо не ведают, что творят.
Близость идеи Маркса о преступности эксплуатации (использования) человека человеком и монгольского запрета на обман доверившегося привела к тому, что пространство прежнего монгольского влияния было охвачено марксизмом намного успешней, чем весь западный мир, в котором вместо марксизма развернулся национализм. Российская Империя погибла в Первой мировой войне от кратковременного отравления европейским национализмом, несовместимым с ордынским культурным кодом, но тут же была возрождена в виде марксистского СССР, который отчасти восстановил идейную преемственность с Ордой.
К несчастью, русский марксизм заново воспроизвёл монгольскую ошибку коллективной вины и коллективного наказания, что привело к массовой гибели ни в чём не повинных людей, отнесённых к эксплуататорским классам или их сообщникам. Но при этом Советский Союз разгромил европейский нацизм, который был ещё более жесток к большим категориям людей, отделённым по их этническому происхождению. Неправда нацизма оказалась хуже неправды классовой борьбы, и поэтому нацизм первым сошёл с исторической сцены (как оказалось – не до конца), погубив при этом десятки миллионов людей.
В русском языке есть своё понятие, нуждающееся в истолкованиях при переводе на другие языки, подобно европейским понятиям “порядок, основанный на правилах” или “нация”. Это слово “порядочность”. Формально оно должно означать просто следование любому порядку. Но каждый носитель языка знает, что такое истолкование неверно. На самом деле речь идёт о вполне определённом порядке человеческих отношений, который запрещает обман доверившегося независимо от того, был ли заключён договор по правилам. Порядочность проявляется именно при отсутствии договоров, правил и законных обязательств.
По существу, порядочность – это древнее правило жизни традиционных общин, которые жили без полиции и суда тысячелетиями. Она не была придумана монголами, но она была положена в основу их веры. И именно монголами она впервые была возведена в ранг государственной политики.
Заметим, что доверие обязывает того, кому доверились, совершенно независимо от его согласия. Поэтому русский мужчина и не улыбается без причины, чтобы не получить ещё один монгольский долг воевать за доверившегося. А русская женщина превосходит самого Чингиз-хана, когда требует порядочности от мужчины, который ничего ещё даже не обещал.
Стоит заметить, что ошибочно рассматриваемый в качестве возможной основы порядка западный либерализм в реальной политике столь же непорядочен, как национализм или Вестфальский суверенитет. Либерализм даёт свободу обманывать по установленным правилам, национализм разрешает обманывать чужих людей, а суверенитет даёт государству даже убивать доверившихся ему граждан. Эти три мировоззрения не обращают внимания на вероломство, которое само по себе было для средневековых монголов войной, потому что только на войне для них был дозволен обман человека.
Порядочность религиозного мировоззрения зависит от уровня универсализма, восстановленного в данной религии. Если религия замкнута в секте, то она, подобно нацизму,не будет требовать порядочности по отношению к иноверцам, в отличие от монгольского или французского (по Сент-Экзюпери) правила универсальной порядочности.
Если посмотреть на ситуацию в глобальном масштабе, то сейчас мы имеем на планете ряд конкурирующих цивилизаций, слабо и плохо упорядоченных двумя полуосмысленными ордами. Свободная Орда (Novus ordo seclorum, или “новый порядок нашего времени”) охватывает США, Западную Европу и ещё несколько либеральных и подчинённых им стран. Праведная Орда, безо всяких лозунгов на латыни, охватывает Россию, Казахстан, Китай и большой ряд других порядочных стран. И похоже, что человечество собралось решать вопрос о первичности Правды или Свободы своим обычным методом Монте-Карло, выбрасывая кости человеческие, как будто бы нет у нас никаких компьютеров.
Мы не можем сейчас сделать выбор основания для будущего миропорядка. Но, возможно, стоит предложить хотя бы улучшение методики поиска такого порядка. При неопределённости политического состояния общества часто звучит тезис: “У каждого своя правда”. Этот тезис описывает войну и дарвиновскую борьбу за существование, но он противоположен научному подходу к решению проблем, потому что наука верит в существование одной объективной правды. При этом она знает, что у каждого из нас есть свои ошибки, то есть своя неправда.
Мы ошибаемся в разных частях своего мировоззрения, и поэтому детальное сопоставление наших взглядов даёт шанс собрать общее мнение с наименьшим количеством ошибок, если только этим занимаются не дураки. Так выполнятся любая совместная научная работа, и долг учёных состоит в том, чтобы научить всех беспристрастному поиску истины, которая одна на всех, хотя и позволяет только приближаться к себе, недостижимая во всей полноте. Альтернативой научному подходу является война каждого за свою правду, которая на самом деле всегда является войной против чужой неправды.
Предполагая заранее, что у каждого – своя неправда, и сопоставляя разные возможные основы будущего миропорядка, можно найти многие ошибки каждого варианта такой основы. Вместо победы одного варианта, надо собирать общую основу, в которой будут устранены все те неправды, которые выявляются при сравнении разных мировоззрений.
Двигаясь в этом направлении, можно создать единую основу будущего миропорядка, используя в качестве зародыша порядок развития фундаментальной науки, который уже неплохо работает. Мировая наука развивается в рамках второго порядка, поскольку для неё механизм принятия элементов чужого мнения является столь же важным, как и механизм отстаивания своего, при сохранении результатов в письменном виде. Способность научного порядка к росту масштабов давно уже проверяется в крупных научных сотрудничествах, да и в целом проверка научного порядка на масштабируемость идёт в ходе поиска истины в глобальной системе научных публикаций. На этом пути есть и свои провалы – например, слабо развитая наука о политике очень далека от решения своей задачи, и поэтому идёт война.
Таким образом, порядок войны между религиозными и национальными империями за несколько тысяч лет в конце концов должен придти к порядку развития мирового Научного Союза (Scientific Union). Основа этого союза лежит в первобытной способности человека разговаривать и воспринимать идеи без принуждения, путём свободного мышления. Его история проходит через религии и науки древних цивилизаций, науку Ислама, Европы и Америки, а также через тюркские кочевые орды, монгольский порядок и его идейное наследие в России и Азии. А ещё – через попытки соединения всечеловеческой Правды с западной наукой в СССР и КНР.
Однако, саму науку нельзя загонять в политический союз, даже если он и будет построен по лучшим образцам научного сообщества. Науке нужна свобода от политики, иначе она не идёт впереди общества и не освещает путь. Вероятно, именно по этой причине подчинённая текущей политике мировая наука о политике демонстрирует полный провал своих исследований.